Враги запаниковали: одни, спотыкаясь, бросились в укрытия, другие ринулись на меня, паля из всех стволов. Уклонившись от шквала лазерных лучей, я увернулся от пары неудачно нацеленных выпадов и без труда зарубил нескольких противников обманчиво небрежными, но смертоносными взмахами меча.
Остальные начали отступать, стреляя в меня, но разряды пролетали намного выше моего плеча.
— Именем консулов, покоритесь! — проревел я.
Изменники застыли в недоумении, решив, что им дают шанс капитулировать.
Я кивнул, признавая послушание бунтарей, и стер гримасы непонимания градом выстрелов. Они замертво валились на пол с дымящимися лицами, конвульсивно дергая руками и ногами, и я не испытывал к ним ни капли сочувствия. Они пошли против сената и предали Макрагг. Для исполнения приговора на месте не требовалось иных обоснований.
— Галлан? — позвал я, оглянувшись.
Консул брел ко мне, держась за бицепс правой руки.
— Все нормально, — сказал он, указывая в сторону следующего зала.
Когда мы добрались до покоев Конора, сражение уже понемногу утихало. Мои бойцы сообщали только о минимальном сопротивлении. Очевидно, мы с Галланом устранили вожаков.
Рабочий кабинет отца — произведение искусства, выполненное в золоте и слоновой кости, — блистал великолепием, но на роскошных коврах, пропитавшихся кровью, здесь и там валялись тела стражников, многих из которых я знал всю свою жизнь. Мне снова пришлось повторить литании Тараши.
Возле личных комнат Конора царила зловещая тишина. Там лежали еще десятки трупов, а гобелен на одной из стен быстро пожирало пламя.
Подбежав к нему, Галлан сдернул ткань на пол и с руганью затоптал огонь, разбрасывая горелые клочки.
— Бесценная вещь! — прорычал консул. — И ее погубили варвары, неспособные даже прочесть надписи на ней!
Мне нравился Галлан, но он вел себя не менее странно, чем прочие макраггские аристократы. Спокойно пройдя мимо множества убитых людей, консул разъярился лишь при виде испорченного гобелена.
В воздухе ощущался какой-то необычный запах, едкий и химический. Аромат показался мне неприятно знакомым, и я задумался, пытаясь вспомнить, где и когда встречался с ним.
На полу возле Галлана и тлеющего полотна кто-то шевельнулся.
— Берегись! — гаркнул я.
Галлан отошел в сторону, и мы оба вскинули пистолеты.
Я разглядел мужчину, изломанного, словно разбитая мебель, и ахнул.
— Отец! — простонал я, замотав головой. — Нет!
Мы ринулись к Конору, но он предостерегающе поднял руку, остановив нас в паре шагов от него. Шепча проклятия, мы увидели, что церемониальная кираса отца испещрена пробоинами, а одеяния залиты кровью. Нога, придавленная телом, изогнулась под жутким углом, обожженную кожу покрывали волдыри. Хуже всего выглядел темный разрез на горле, напоминающий второй рот: он словно широко ухмылялся, сочась багряными струйками. Конор, стремительно бледнея, отчаянно хватал воздух.
Упав на колени, я потянулся к нему, но он снова отмахнулся. Судя по глазам, отец отчаянно хотел предупредить меня о чем-то. Он попытался заговорить, однако раздалось лишь ужасное бульканье.
Несмотря на все мои необъяснимые дары, мне ничем не удалось помочь Конору, пока тот захлебывался собственной кровью, хватался за горло и старался сесть, медленно расставаясь с жизнью. Когда я оторвал от своего плаща большой лоскут, собираясь перевязать ему шею, отец яростно сверкнул глазами и направил пистолет мне в лицо.
— Кто это сделал? — прохрипел я, однако он, видимо, даже не услышал меня.
Осознав, что сын больше не намерен прикасаться к нему, Конор явно успокоился и попробовал дотянуться до чего-то, лежащего на полу.
Предмет оказался монетой, которая, вероятно, выпала из облачения отца, когда он рухнул от ран.
Я схватил ее и хотел вернуть Конору, но он качнул головой и показал, что мне нужно сжать находку в кулаке.
Судорожно вздохнув, я понял, что отец напоминает мне о том дне в горах. Дне, когда он дал своему сыну простую монету и пообещал, что тот никогда не останется один.
— Нет! — снова провыл я, однако Конор все так же целился в меня из пистолета, запрещая приближаться к нему.
Галлан взял меня за плечо, но я стряхнул его руку и стиснул монету так крепко, что она помялась.
Отец еще около минуты полулежал в той же позе, направляя на меня оружие, чтобы я не вздумал прикоснуться к нему. Потом его взгляд застыл, сосредоточившись на чем-то, что видят только умершие.
Он повалился навзничь, и я тоже — припал спиной к стене, рыча, будто зверь. Консул вцепился мне в плечи и потянул, выкрикивая какие-то слова, однако до меня не сразу дошло, что я сижу на горящих обрывках гобелена.
Поднявшись, я пристально посмотрел на труп Конора. Меня трясло от гнева, каждая клетка тела напряглась до предела. Я не решался сдвинуться с места, опасаясь, что уступлю жажде насилия. Отец не покинул меня — его отняли.
— Робаут, нам нужно идти, — тихим, осторожным голосом произнес Галлан.
— Идти?! — Я сердито уставился на него. Даже в отрочестве я обладал великанским ростом и возвышался над консулом. — Здесь лежит мой убитый отец, а ты предлагаешь мне уйти? Хочешь, чтобы я вот так бросил его?
— Подумай, Робаут: город раздирает себя на куски. Неужели Конору понравилось бы, что ты бдишь над его трупом, пока гибнет дело всей его жизни? Вспомни о своем долге — долге перед Макраггом.
Чтобы не ударить Галлана, мне пришлось напрячься так, что пару секунд я не мог говорить. Но затем издалека донесся треск лазерных лучей, и мне стало ясно, что консул прав. Представив себе монету в кулаке — целую, пусть и помятую, — я склонил голову.
— В Сенаторум.
Консул тоже кивнул:
— Там наверняка соберутся законодатели. Мы обязаны рассказать им, что здесь произошло. Чернь только что лишила себя своего величайшего заступника. — Галлан покачал головой, глядя на тело Конора. — Но плебеи также поставили под угрозу стабильность на всей планете. Слишком многие группировки сейчас борются за власть. Если устроить выборы нового консула, начнется полная неразбериха.
Посмотрев на трупы, разбросанные по залу, он добавил:
— Опасная ситуация…
Загнав скорбь в дальний уголок рассудка, я попробовал мыслить здраво и встретился глазами с Галланом:
— Сегодня Макрагг потерял одного консула. Я не допущу, чтобы он утратил и второго.
Приказав нескольким бойцам охранять тело моего отца, я созвал остальных и во главе своих когорт отправился обратно в столицу. На каждом углу мне мерещилось лицо Конора, а в ушах отдавался неистовый стук сердца.
Пока мы пересекали город, из каждого храма и жилблока на нас бросались толпы. Я игнорировал бунтарей из числа гражданских, но не солдат в кольчужной броне. Они испытали на себе толику сдерживаемой мною ярости. Хотя я старался убивать этих людей с внешней бесстрастностью, как меня учили, что-то во мне надломилось, и просто расстреливать врагов уже было мало. Со стыдом вспоминаю, как, срывая гнев на повстанцах, я пробивал стены их телами, дробил черепа кулаками, бросал еще живых людей в огонь…
Пока мы шли через лужайки вокруг Сенаторума, консул качал головой, рассерженный какими-то сообщениями, полученными через потрескивающую вокс-бусину.
Заметив, что я поглядываю на него, Галлан поморщился:
— Они просят меня руководить в одиночку, пока все это не закончится — пока мы не восстановим порядок.
— Единовластный консул? — Я вскинул бровь. — Дерзкая идея.
— Противоречит всем уложениям.
— Ну, если мы хотим преодолеть кризис, то что-нибудь следует предпринять. И быстро.
Многозначительно посмотрев на Галлана, я зашагал дальше.
У ворот Сенаторума бушевало сражение. Когда я уже собирался возглавить атаку, консул удержал меня:
— Мы должны как можно скорее попасть в зал Совета. Необходимо поговорить с членами ассамблеи прежде, чем они примут какие-либо решения.
Жестом он предложил обойти здание и воспользоваться дверями для сервиторов и прислуги.
Я помедлил, злобно взирая на отребье у входа. Мятежники швыряли кирпичи и пытались поджечь знамена. Все они выглядели или пьяными, или невменяемыми, и мне вновь показалась нелепой сама мысль, будто я могу принадлежать к тому же виду, что и эти безмозглые создания. Как им пришло в голову обратиться против государства, которое столько для них сделало?
— Не позволяй ярости затуманить тебе разум, — посоветовал Галлан. — Мы застряли бы тут на целый час.
— Ты прав, — отозвался я. — Мне нужно доставить тебя к сенаторам, пока еще не поздно.
Затем я велел своим солдатам вступить в сражение без меня, и мы с консулом побежали к заднему фасаду здания, окутанного тьмой.
Двери оказались открытыми. Как только мы вошли в пышные чертоги Сенаторума, я разобрал то, чего определенно не мог уловить Галлан: до меня доносился не только шум толпы с примыкающих улиц, но и голоса важных персон, стекающихся в зал Совета. Кто-то объявил чрезвычайное заседание. Сотни патрициев Макрагга пробрались через бунтующий город, твердо решив, что обязаны высказаться. Даже с порога я слышал, как малодушны речи некоторых из них. Вместо чистого гнева в словах аристократов сквозило радостное возбуждение — они считали кровавую бойню благоприятным моментом.
Несколько минут Галлан бурным шепотом переговаривался по воксу с кем-то, кто передавал ему сведения из зала. Но, когда мы приблизились к центру дворца, прервал беседу и повернулся ко мне:
— Я хочу, чтобы ты вышел на трибуну вместе со мной. Так пожелал бы твой отец.
Все еще размышляя о своей утрате, я лишь кивнул, с трудом понимая, о чем идет речь.
— Но нельзя предстать перед ними в таком виде, — продолжил Галлан.
Я недоуменно нахмурился, но затем сообразил, что он имеет в виду мои боевые доспехи. После возвращения в столицу мне не удалось переодеться и снять кольчугу с пластинчатой броней, перепачканные в грязи, крови и пепле.