нас Двадцатым легионом. Что касается меня, то для тебя, капитан Арнаид из Сорок пятой роты Восьмого ордена Первого легиона, я — Альфарий.
Он бежит, пригибаясь к спрессованным листьям, и от его ног смердит перегноем. Землю пересекают полоски лунного света, но тусклые, ибо по небу мчатся облака, и тени вокруг густы.
Он задыхается. Его организм — бесценный дар — поистине идеален, но он уже очень давно не останавливался, и даже для него есть пределы возможного. Ему смутно вспоминается другое, более раннее, время, когда все вокруг состояло из воя иной реальности, шепчущих голосов и звенящего крика бесконечности. Он не ведает, как попал из того места сюда, в край под раскидистыми кронами деревьев с прочными, как железо, стволами. Он не помнит собственного имени и не знает своего прошлого — лишь то, что сейчас он здесь, в мире, каждая веточка которого напоена смертоносным соком, а рев любого зверя сулит мучения.
Теперь он бежит более грузно, ощущая тяжесть усталости. Кажется, ему нужно привыкнуть к наличию тела. Когда-то он существовал просто как идея или представление в чьем-то разуме. Сейчас его покрывают засохшая грязь и сетка царапин.
Один неверный шаг, и ты или по пояс уходишь в вязкий, засасывающий грунт или налетаешь на колючие кусты с терниями длиной в бедро. Эта планета хочет убить тебя. Она хочет убить все живое.
Он сжимает оружие — рог, отвалившийся от обглоданной туши одного из громадных животных. Ему уже много раз довелось вонзить бивень в тварей, которые прикончили бы его, останься он с голыми руками. Он всаживал рог в бока лесных чудовищ, и горячая черная кровь лилась ему на пальцы, пока острие не погружалось до кости. Теперь оружие как будто стало частью его и торчит из кулака, словно продолжение тела.
Тела, которое родилось не здесь, но кто-то перенес его сюда, и теперь оно должно разобраться, как подчинить себе окружающий мир.
Звери повсюду. Они дерутся между собой, нападают на слабых, атакуют сильных. Они пикируют через листовой полог, плотно сложив кожистые крылья. Они рыскают в подлеске, глядя маленькими горящими глазами из-под толстых крученых наростов. Монстры есть и у самого основания этой планеты: они туго обвились вокруг ее кривых корней в древней земле, такие огромные и разбухшие, что не в силах ни шевелиться, ни дышать. Тебе никогда не перебить их всех, если только у тебя нет в запасе вечности. Несколько тварей обязательно уцелеют, чтобы отравлять черную почву.
Стремясь подняться выше, он опускается на четвереньки и лезет по крутому склону. Он обнажен, но его кожа стала очень прочной. Потом ему нужно будет прикрыть себя чем-нибудь — окровавленной шкурой, содранной с плоти одного из заколотых зверей. Пока же его хлещет ветер, холодный, как ложь, треплющий его длинные волосы.
Скоро пойдет дождь. Разверзнутся посеребренные луной небеса, и на острые, словно наконечник копья, листья хлынет ливень, обращающий землю в бурные потоки пузырящейся слизи и нечистот. Эта планета никогда не замирает: тут скрипит кора, сползает грунт, ночные порывы ветра раскачивают лапник.
Он карабкается с трудом. Поскальзывается, и в икры ему втыкаются шипы. Покачнувшись, он чувствует, как между пальцами ног проступает холодная жидкая грязь. На секунду ему кажется, что тьма и цепкие кусты все-таки оплетут его за шею, удушат и утянут вниз… Но он достигает вершины холма и вырывается наверх, наружу, прочь из тисков бесконечной чащобы.
Он встает во весь рост на открытом месте под бурлящим небом. Штормовой ветер стегает черные скалы, впивающиеся зазубринами в вышину. Отсюда, с каменистого выступа, который торчит из накрывающего весь мир лесного полога, он наконец может посмотреть вдаль.
Тучи разлетаются в клочья и сплетаются заново. Верхушки деревьев трясутся и шуршат, будто мешки со змеями. Перед ним простирается долина, огромная и глубокая, как рана в теле планеты. Извилистая лощина задыхается под натиском теснящихся в ней зарослей — серых, черных, темных с прозеленью.
Он должен спуститься туда. Там обитает добыча — величайший из здешних зверей, также охотящийся на него. Это чудовище из чащи леса — раковая опухоль, что обращает мир против себя самого. Язва, от которой нет целебной мази. Он не может отвернуться и уйти от твари — он знает, что тварь здесь, и она знает о нем. Он чует ее смрад в лиственной гнили, видит ее скверну в маслянистых лужах, скопившихся под выпуклыми корнями.
Он медлит и отчасти колеблется. В облаках возникает брешь, всего на пару мгновений, но он снова видит звезды — и понимает, что, нырнув обратно в эту пожирающую свет преисподнюю, уже никогда не выберется оттуда по-настоящему. Возможно, ему еще удастся сбежать, где-то спрятаться и выждать там, пока минует буря и иные, более могучие, сущности покончат с нужной жертвой.
Но такой выбор изначально недоступен ему. Кошмарный монстр зовет, манит спуститься в долину, жаждет испытать его. Овладеть этим миром сумеет лишь тот, кто способен неотрывно смотреть в бездну.
Поэтому он пригибается и, подобравшись, снова бежит — вниз, вниз, вниз, во мрак.
Незваного гостя доставили на «Ночного стража». Он прибыл без сопровождения, тогда как на «Персей» отправилась группа во главе с Талладаном. Вся операция напоминала обмен заложниками. После нее оба корабля неподвижно повисли в пустоте, ожидая устранения разногласий.
Арнаид повел Альфария в свои личные покои. Капитан не просил визитера разоружиться, оттого и собственное снаряжение держал под рукой.
По дороге из ангара для челноков гость тщательно осматривался, изучая обстановку.
— Говорят, вы берете с собой толику родного мира, — заметил он, разглядывая фонари, неярко горящие в нишах, и резные каменные накладки на дверных проемах в переборках.
— Как и все легионы, — ответил Арнаид. — Даже твой, вероятно.
Альфарий улыбнулся. Кожа на его изящной голове отливала бронзой, доспехи, пусть тусклые и ничем не украшенные, явно работали весьма неплохо. По сравнению с латами капитана, пострадавшими в боях, броня визитера словно бы только что сошла с конвейера в кузнице.
— Полагаю, у тебя очень много вопросов, — сказал Альфарий.
— Неважно, что я желаю знать. — Подойдя к порогу своей каюты, Арнаид остановился и жестом пригласил гостя войти. — Если ты тот, за кого себя выдаешь, то на «Непобедимом разуме» найдутся необходимые записи.
Визитер помедлил у входа.
— Тебе ни капельки не любопытно? — уточнил он.
— Тут любопытство не слишком ценится.
— Интересно. У нас все наоборот.
Они вошли в покои капитана, отделанные в традиционном калибанском стиле: каменные стены и полы, открытое пламя в жаровнях, оружие на железных стойках рядом с отчетами о сражениях и разукрашенными списками павших. Комната обладала некоей суровой красотой, наводящей на мысли о воинских оплотах, продуваемых всеми ветрами лесного мира. Альфарий, судя по всему, внимательно присматривался к убранству.
— Расскажи мне о рангданцах, — попросил он.
Арнаид закрыл герметичную дверь.
— Мерзостные отродья, — прямо ответил капитан. — К счастью, уже скоро им конец.
— Тяжелая вышла кампания…
— Они все такие.
— Полагаю, не настолько, — возразил гость.
Легионер Первого понял, что Альфарий ему не особенно нравится. В его поведении отчетливо проглядывало чувство превосходства — ничего откровенного, но все же… Как будто он тут один юн, свеж и умен, а все прочие измождены, замшели от старости и скоро уйдут в забвение.
— Оказалось, что их нелегко сломить, — признал Арнаид. — Нам так и не удалось полностью купировать их умение сбивать с толку наши тактические приборы. Любая битва получалась неравной, и мы редко сражались на собственных условиях. На первых порах нам давал преимущество Император. Теперь — наш примарх. Я бы не променял само его присутствие ни на один хитроумный сенсор. Именно он сокрушил неприятеля.
— Да, на Терре так и говорят.
— Мы уже давно не получали вестей с Терры.
— Ну, она никуда не делась. А как там твой легион после шести лет войны?
Пришел черед капитана улыбнуться:
— Ты хочешь, чтобы я выдал подробности нашей диспозиции? Тебе, не носящему даже ротной эмблемы?
— Прости. Дело в любопытстве, как я уже сказал. Но твой фрегат опасно поврежден…
— Мы дрались с рангданским веерным кораблем возле Урибского Угла. Двое наших погибли, мы выбрались более или менее целыми. Недешевый размен, однако с каждым уничтоженным врагом мы на шаг приближаемся к завершению всего этого.
— И ты в патруле, несмотря ни на что.
— Никого нельзя отправлять в резерв. Сейчас — никого.
— Исполняешь свой долг, — заметил Альфарий. — Это важно для тебя.
— Разумеется. Как и для тебя.
— У вас серьезный легион. Вы не шутите, не хвалитесь. Просто истекаете кровью за Империум, здесь, на краю известного космоса. Интересно, на многих ли обороняемых вами планетах знают об этом?
— Мало кто из нас думает о чем-то подобном, — пожал плечами Арнаид.
Он прошел к низкому каменному алтарю, служившему подставкой для станции защищенной связи, и жестом включил устройство. Внутри начали прогреваться катушки.
— Я терранин, — продолжил офицер, — но провел некоторое время на Калибане. Чтобы понять Первый легион, больше ничего и не требуется. Тьма на той планете всегда неприметно наползает обратно. Ты сжигаешь лес, он появляется вновь. Ты срубаешь деревья, они опять вырастают и закрывают небо над тобой. Поэтому местные снова и снова выезжают на охоту, углубляются в теснины, выискивают самую жуткую тварь в самой жуткой чаще. Убив зверя, они получают передышку — на час, день, неделю. Но потом что-то обязательно возвращается. Поэтому они постоянно в седле. Там ты не ждешь благодарностей, не считаешь свое занятие «долгом». Такова жизнь, и одно то, что выживаешь, уже приносит тебе великую честь.
— Кое-кто назвал бы это гордыней.
— Кое-кто?
— Кое-кто.
— Что ж, если гордец — тот, кто верит в свое оружие, свой воинский оплот и своего властелина, то я не возражаю против такого определения.