— Вы серьезно? — спросил Эндрю.
— Абсолютно. В разрыве кровеносных сосудов мозга нет ничего необычного. Особенно учитывая силу удара о землю. Вы страдаете головной болью и находитесь в возбужденном состоянии. Поскольку от госпитализации вы отказываетесь, нужно, чтобы кто-то оставался с вами.
Ширли посмотрела на Эндрю взглядом голодного тарантула.
— Я действительно могу это сделать.
— Спасибо, Ширли. Вопрос уже решен, — ответила Гейл более резко, чем следовало. Регистраторша поняла намек, но Гейл дождалась, пока Пышечка Ширли не убралась из смотровой, и только потом обратилась к Эндрю: — Вы уверены, что не хотите остаться в клинике? Знаете, я привыкла к ночным дежурствам. Это часть моей работы.
— Дома мне будет удобнее.
— Эндрю, не советую. Я бы предпочла отправить вас в окружную больницу, но здесь у меня хотя бы будет под рукой все необходимое для экстренной помощи…
— Детка, отпусти мальчика домой.
При звуке прокуренного голоса доктора Спенсера Гейл на секунду прикрыла глаза, а потом сунула руки в карманы белого халата.
— Эндрю, это доктор Спенсер. Доктор Спенсер, позвольте представить вам Эндрю Лавкрафта. Он…
— Я знаю, кто он такой, — сердито проворчал Спенсер. Потом он посмотрел на Лавкрафта сверху вниз и улыбнулся. Морщины на его обветренном лице углубились. Эту добродушную улыбку он приберегал для пациентов и Ширли. — Ну что, тренер, какие нынче шансы у «Акул»?
— Неплохие, сэр. В этом году наша линия защиты самая сильная в юниорской лиге.
Спенсер хмыкнул.
— Да уж… Я слышал, это вас Чарли Грант так припечатал.
Эндрю поморщился.
— Смею вас заверить, я надеялся на более успешное начало карьеры.
— Доктор Спенсер, — прервала Эндрю Гейл, прежде чем он успел сказать что-нибудь едкое в адрес школьной команды. — Пациент отказывается ехать в больницу. Поэтому я считаю, что ему стоит переночевать здесь.
Спенсер смерил Гейл суровым взглядом (которым пользовался, когда имел дело с персоналом клиники), сведя на переносице седые брови, похожие на гусениц.
— Дома, в собственной постели, ему будет удобнее. Правда, сынок?
— Определенно, — с готовностью согласился со старым ворчуном Лавкрафт.
— Доктор Спенсер, но мое профессиональное мнение…
— Плевать мне на твое профессиональное мнение, детка. — Спенсер вынул из шкафа карту Лавкрафта, которую Гейл успела поставить на место. — Больной выздоравливает тогда, когда имеет возможность отдыхать. А разве можно по-настоящему уснуть там, где все пищит и гудит?
— И где сестры всю ночь делают тебе уколы, — быстро добавил Эндрю.
Это что, мужской заговор?
— Вот именно, — подтвердил Спенсер и кивнул лысой головой. — Держу пари, в университете тебя не учили, что иногда больные лучше всего поправляются в собственной постели. Верно?
Нет, в этом веке врачей учат, что лучшее место для больного больница, хотела ответить Гейл, но вовремя прикусила язык.
— Отвези его домой и уложи в кровать, — сказал ей Спенсер. А потом обернулся к Эндрю и спросил: — Тренер, у вас есть этот дурацкий телефон без провода?
Увидев ответный кивок Эндрю, Спенсер взял карту и, насупив брови-гусеницы, что-то записал в ней.
— Положи рядом с ним телефон и звони каждые два часа. Если больной не ответит, сходи и проверь, не протянул ли он ноги. Но скорее всего это будет означать, что он просто дрыхнет.
— Но…
— Это приказ, детка. Клиника пока еще принадлежит мне. — Старик бодро улыбнулся Эндрю и положил веснушчатую руку на его широкое плечо. — Тренер, покажите этим «Акулам», где раки зимуют. — И вышел, не дав Гейл открыть рот и проворчав что-то неразборчивое, но явно нелестное о девчонках с университетским дипломом.
— Ай да мужик, — пробормотал Лавкрафт.
Гейл не была уверена, что это комплимент.
— У него есть свои недостатки. — Гейл сняла снимки с экрана и сунула их в прозрачную папку. — И куда это вы собрались? — спросила она, когда Эндрю начал выбираться из кресла.
— Домой, — не глядя на нее, ответил Лавкрафт и похлопал себя по карманам. — Как только выясню, где ключи от моей машины.
Гейл скрестила руки на груди и смерила его суровым взглядом.
— Вам нельзя садиться за руль. Кроме того, вашу машину пригнал домой один из членов команды. Точнее, Джонни Брокенхерст.
Эндрю сдавленно чертыхнулся.
— Это все из-за него!
— Он очень переживал из-за случившегося. — Зная, что Эндрю больше ни за что не сядет, Гейл отодвинула инвалидное кресло в сторону. — И Чарли Грант тоже. Пока вы были в кабинете радиологии, они приходили вас проведать, но я отослала их домой.
Эндрю криво усмехнулся.
— А-а… Тогда ясно, почему из меня вышибло дух.
Гейл кивнула. Если верить тренерам, которые привезли Эндрю, двухметровый Чарли Грант, состоявший из центнера накачанных мышц, врезался в Лавкрафта как товарный поезд. Увидев этого «малыша» в отсутствие Эндрю, она поняла, что Пит Уэстон ничуть не преувеличивал.
— Чарли сказал, что солнце светило ему в глаза и что он вас не видел.
— Но тогда какого черта он лез напролом? — Эндрю озабоченно потер заднюю часть шеи.
Гейл тут же встревожилась.
— У вас что, болит шея?
— Нет. Просто чувствую, что из-за этой парочки у меня к концу сезона будет геморрой.
Гейл слегка успокоилась.
Эндрю выпрямился и шагнул к двери.
— Спасибо за все, док. Я пойду домой.
Она быстро преградила ему путь. То, что Лавкрафт при желании мог бы легко поднять ее и отставить в сторону, роли не играло. Он все еще оставался ее пациентом, хотя клиника принадлежала Спенсеру.
— Нет, сами вы никуда не пойдете, — сказала она, скрестив руки на груди и решительно глядя на Лавкрафта.
Он остановился и оперся ладонью о смотровой стол. Конечно, чтобы не потерять равновесие.
— Эндрю, у вас кружится голова. Сядьте, а то упадете и повредите себе еще сильнее.
— Спенсер сказал, что я могу идти домой. Вот я и иду. — В его глазах горела решимость. — Прямо домой. Честное слово. И сразу лягу в постель. С телефоном. Чтобы вы могли нарушать мой сладкий сон каждые два часа.
Она отошла от дверей, подошла к Эндрю и положила ладонь на его предплечье. Он напрягся; под ее пальцами забилась какая-то жилка.
— Я знаю, что сказал Спенсер, — ответила Гейл, пытаясь думать о здоровье пациента, а не о том, как ее пальцы отзываются на прикосновение к его теплой коже. — Но все равно не отпущу вас домой одного.
— А что же вы будете делать? Пошлете со мной Ширли? — саркастически парировал он, приподняв бровь.
— Нет. — Гейл поспешно отпустила его руку. Неужели она допустила ошибку? После смерти родителей и даже до того она жила, не высовываясь и стараясь придерживаться линии наименьшего сопротивления. Пока дело не касалось ее пациентов. Тут она делала все, что было необходимо. Твердо стояла на своем и находила способы обойти старого ворчуна. Впрочем, сейчас это не имело значения. Она выполнит распоряжение вредного старикана и отпустит Эндрю домой, С одним маленьким дополнением.
По крайней мере, так она говорила себе, глядя в глаза Эндрю и видя в них тот же жар, который не давал покоя ей самой.
— Я сама отвезу вас домой после конца смены.
— Вы всегда такой упрямый?
— Только если ко мне пристают, когда я хочу спать. — Эндрю насупился и отодвинул кофейную кружку с недопитым куриным бульоном. Зачем Гейл накачивает его этим пойлом? Он ведь уже пять раз сказал, что голод — наименьшая из его проблем. У него разламывалась голова, и хотел он только одного — поскорее лечь.
— Ешьте, — непреклонно ответила Гейл, опустив ложку в большую керамическую кружку. — Потом я вас послушаю, дам болеутоляющее и позволю пару часов поспать.
Черта с два, хмуро подумал Лавкрафт, принимая у нее кружку. Он был упрям, но давно понял, что Гейл вдвое упрямее. То, что она силой уложила его в свою слишком короткую двуспальную кровать и поит куриным бульоном, как малыша, у которого выпал зуб, еще полбеды. Настоящая беда — это разжигавший желание легкий аромат цветочного одеколона, которым пахли ее шелковые простыни. Даже головная боль не мешала ему испытывать возбуждение.
После долгого спора он сумел убедить Гейл, что не упадет на лестнице и не сломает себе шею. Ему необходимо подняться к себе, принять душ и переодеться. Она согласилась отпустить его одного, но только на десять минут, чтобы собрать вещи. Душ — на его ответственность. Она все равно войдет туда. На случай, если у него снова закружится голова.
О том, чтобы впустить объект слежки в квартиру и позволить ему увидеть аппаратуру, пока он, Лавкрафт, будет в душе, не могло быть и речи. Конечно, запасную спальню можно было бы запереть, но запертая дверь для женщины такое же искушение, как ваза с пирожными для годовалого малыша.
А Гейл является для меня именно объектом, напомнил себе Эндрю, наблюдая, как она наливает в стакан воду со льдом. На Гейл был все тот же халатик, который скрывал больше, чем показывал, но Эндрю нравилось следить за тем, как голубая хлопчатобумажная ткань обтягивает ее бедра и круглые ягодицы. От Гейл не требовалось быть чувственной, обольстительной и заставлять его испытывать желание от малейшего прикосновения или аромата ее одеколона. Гейл — объект слежки, который должен вывести его на цель. Она не женщина, которая смотрит на него горящими глазами. Не женщина, при взгляде на которую два слоя хлопка начинают казаться такими же тугими и жесткими, как брезент. И уж никак не женщина для него.
Даже если бы он хотел обольстить ее — а он этого не хотел, — из этого все равно ничего не вышло бы. Потому что, как только Гейл все узнает, она возненавидит его. Да, она вызывает у него улыбку, да, он четыре ночи проворочался в постели, потому что стоило уснуть, как ему начинала сниться Гейл. Ну и что из того? Какое имеет значение, что ему хочется обнять ее и целовать до потери сознания, несмотря на адскую головную боль?
Он сотрудник ФБР. Тайный агент. Его работа — ловить преступников, и он относится к этой работе серьезно. Гейл Нортон очень опасная женщина, напомнил себе Лавкрафт. Опасная для его души, тела и цели, к которой он стремится. Он ни за что не позволит себе увлечься ею. Какими бы чарами ни обладала прекрасная леди-доктор.