В зале никого, кроме нас, не было – обедать в три часа дня уже поздновато, а ужинать еще рано. Место было замечательное – кондиционер работал на полную, даруя приятную прохладу, а еда оказалась просто восхитительной, и мы с Алексом так устали, что не могли перестать смеяться над самыми глупыми вещами, которые только могли прийти в голову.
Мы вспоминали, как хрипло Алекс взвизгнул этим утром, когда шасси самолета коснулись взлетной полосы.
Мы искренне развеселились, глядя вслед пронесшемуся мимо мужчине в офисном костюме, который бежал, плотно прижав руки к телу.
Потом мы вспомнили про девушку, которую встретили у гостиницы «Императрица» – она битых полчаса пыталась продать нам пятнадцатисантиметровую фигурку медведя всего-то за двадцать одну тысячу долларов, пока мы медленно волокли наш потрепанный багаж.
– У нас не то чтобы… есть деньги… на такое, – выдохнул Алекс, стараясь звучать дипломатично. Девушка с энтузиазмом закивала.
– Мало у кого есть. Но если искусство заговорит с тобой, то способ добыть деньги всегда найдется.
Нам с Алексом так и не хватило духу сообщить, что ни с кем из нас медведь за двадцать одну тысячу долларов не заговорил, но зато потом мы провели весь день, находя ту одну забавную вещь, то другую и спрашивая: «Ну как, она говорит с тобой?» Помню альбом Бэкстрит Бойз с автографом, который мы нашли в магазине подержанных пластинок; книжку под названием «О чем говорит моя точка G», которая продавалась в маленьком книжном магазинчике, притулившемся на вымощенной брусчаткой улице; был еще костюм сексуальной кошечки, сделанный из искусственной кожи, который я отыскала в секс-шопе. В секс-шоп я Алекса затащила вообще только для того, чтобы его смутить, и это отлично сработало.
Да, Поппи, он говорит: пока-пока.
Нет, Алекс, попроси свою точку G говорить погромче.
Да, и я куплю это только за двадцать одну тысячу долларов, и ни центом меньше!
Мы по очереди задавали друг другу вопросы и отвечали, и теперь, безвольно развалившись за лакированным столом в ресторанчике, продолжали подбирать то ложку, то салфетку, и заставляли их говорить друг с другом. Нас с Алексом можно было понять – мы так устали, что уже едва воспринимали реальность.
Официантка – увешанная пирсингом девушка примерно нашего возраста – оказалась человеком с хорошим чувством юмора.
– Если эта тележка начнет к вам подкатывать, обязательно скажите, – попросила она. – На нее уже жаловались.
Алекс оставил ей чаевых на тридцать процентов от суммы заказа, и я дразнила его всю дорогу до автобусной остановки, в красках расписывая, как он краснел каждый раз, когда она бросала на него взгляд. В ответ Алекс дразнил меня за то, что я строила глазки продавцу в магазине виниловых пластинок – с чем спорить было бессмысленно, потому что глазки я и правда строила.
– Никогда не видела города, в котором так много цветов, – сказала я.
– Никогда не видел такого чистого города, – сказал Алекс.
– Может, нам в Канаду переехать?
– Не знаю, – ответил он. – А Канада говорит с тобой?
С учетом всех автобусов, пересадок и ходьбы с одной остановки на другую, мы целых два часа добирались до машины, которую я неофициально взяла напрокат через онлайн-группу «Женщины-путешественницы».
Я так обрадовалась, что меня не обманули и машина действительно существует в реальности – и под ковриком у заднего сидения действительно лежат ключи зажигания, как мне и сказала владелица машины, Эсмеральда, – что немедленно начала хлопать в ладоши.
– Ого, – произнес Алекс. – Эта машина и вправду с тобой говорит.
– Да, – ответила я. – Она говорит: «Не пускай Алекса за руль».
Он немедленно грустно приоткрыл рот, глаза у него стали большими и блестящими, а на лице застыло выражение неизбывной печали.
– Перестань! – завопила я, отскочила подальше от Алекса и живо забралась на водительское сиденье. Алекс в данный момент представлялся мне бомбой замедленного действия.
– Что прекратить? – Он склонился надо мной, и Лицо Грустного Щеночка явилось передо мной во всем своем великолепии.
– Нет! – взвизгнула я, отпихивая его в сторону и извиваясь на месте, словно Алекс был живым ульем, а я – его несчастной жертвой, пытающейся избежать роя ужасающих насекомых. В конце концов я переметнулась на пассажирское сиденье. Алекс сел за руль и невозмутимо начал пристегиваться.
– Я ненавижу это твое выражение лица, – сказала я.
– Неправда, – ответил Алекс.
Он был прав.
Я обожала это глупое выражение лица.
И я ненавидела водить машину.
– Когда-нибудь ты узнаешь о реверсивной психологии, и мне крышка, – заметила я.
– Хм? – Алекс бросил на меня недоуменный взгляд. Зашумел мотор двигателя.
– Нет-нет, ничего.
Два часа мы ехали по шоссе на север, чтобы добраться до мотеля на востоке острова. Перед нами расстилалась широкая пустая дорога, слева и справа вздымалась стена густого многовекового леса, клубящегося туманом. Честно говоря, в городе, который мы выбрали в качестве остановки, посмотреть особо не на что, зато в округе полно секвойных лесов, туристических тропинок, ведущих к водопадам, а всего в нескольких километрах от мотеля располагалась закусочная «Тим Хортонс». Это было низенькое, похожее на охотничий домик здание, окруженное подступающим лесом, в кронах которого запутались клочки тумана.
– Мне вроде как здесь нравится, – сказал Алекс.
– Мне вроде как тоже, – согласилась я.
Всю неделю шел дождь, и после каждой прогулки по лесу мы возвращались, промокшие до последней нитки, и мы смогли найти только два кафе, где можно дешево поесть, так что в каждом из них нам пришлось обедать трижды. Довольно быстро мы поняли, что буквально каждому, кого мы только встречали в округе, давно уже за шестьдесят – судя по всему, мы случайно остановились в поселении для пенсионеров. В нашем мотеле постоянно сыро, и заняться нам совсем нечем, так что один раз мы на весь день ушли в книжный магазинчик, и пока Алекс читал Мураками, а я выписывала заметки из туристического путеводителя, мы успели и позавтракать, и пообедать в их буфете. Но все это нам абсолютно не важно.
Ничего из этого меня не расстраивает, потому что всю неделю я думаю: «Вот что говорит со мной».
Не конкретно остров Ванкувер. Но я наконец поняла, чем я хочу заниматься в жизни.
Я хочу видеть новые места, я хочу знакомиться с новыми людьми, я хочу пробовать новые занятия. Здесь я не чувствовала себя потерянной, не чувствовала, что нахожусь не на своем месте. Здесь я забыла и о Линфилде, от которого мне никак не удается сбежать, и о долгих, скучных лекциях, которые ждут меня всего через несколько месяцев. Я думала только о том, что есть здесь и сейчас, и наслаждалась этим.
– А тебе бы не хотелось, чтобы мы всегда так путешествовали? – спросила я Алекса. Он поднял взгляд от своей книги, и уголок его рта слегка дернулся.
– Тогда мне было бы некогда читать.
– А что, если я пообещаю, что в каждом городе мы обязательно найдем книжный магазин? – предложила я. – Тогда ты бросишь университет и согласишься жить со мной в фургоне?
Он наклонил голову набок, обдумывая вопрос.
– Скорее всего, нет, – наконец ответил он. Это совсем неудивительно, и на то есть множество причин. Включая, конечно, самую главную – Алекс обожает учиться в университете настолько, что уже принялся подыскивать себе аспирантуру по литературе, в то время как я еле-еле перебиваюсь с тройки на четверку.
– Что ж, попытаться стоило, – вздохнула я.
Алекс отложил книжку в сторону.
– Вот что я тебе скажу. Во время летних каникул я весь твой. Я не буду ничем занимать это время, и мы поедем куда только захочешь. Если, конечно, нам будет это по карману.
– Правда? – недоверчиво спросила я.
– Обещаю. – Он протянул мне руку, и мы закрепили договор рукопожатием. Я широко улыбнулась – ощущение было такое, словно мы только что подписали какой-то очень важный пожизненный контракт.
В наш предпоследний день мы с самого утра отправились в лесопарк Кафедрал-Гроув. Золотистые лучи медленно карабкающегося по небосклону солнца рассыпались по листьям, заставляя капельки росы сверкать и переливаться, наполняя воздух сиянием. Вдоволь налюбовавшись, мы поехали в городок под названием Кумбс, главной достопримечательностью которого было несколько коттеджей с травяной крышей, на которой привольно паслись несколько козочек. Их мы сняли со множества ракурсов, а потом и сами сфотографировались у картонного стенда с вырезом для головы, сделанным так, что твое лицо оказывалось приделанным к телу грубо намалеванной козы. Закончив с фотосъемками, мы отправились на местный рынок, где провели два роскошных часа, пробуя разнообразное печенье, конфеты и варенье.
А в наш последний день мы поехали через весь остров в Тофино, город, где мы бы с удовольствием остановились, если бы не пытались экономить каждый цент. Я удивила Алекса, раздобыв тревожно дешевые билеты на катер, который должен доставить нас на тот самый маленький островок, где в недрах дождевого леса кроется горячий источник.
Водителя нашего катера звали Бак. Он был немного старше нас, у него были выбеленные солнцем желтоватые волосы, торчащие из-под брезентовой шляпы, и он был привлекателен в самом что ни на есть отвратительном смысле. Пахло от него водорослями, потом и пачули, и запах этот вроде как должен был вызывать отвращение, но Баку каким-то образом удалось сделать его вполне себе терпимым.
Сама поездка была просто неистово жуткой. Ветер развевал мои волосы, и они бесконечно хлестали Алексу по лицу, пока я кричала ему прямо в ухо, перекрикивая стук мотора:
– НАВЕРНОЕ, ИМЕННО ТАК СЕБЯ ЧУВСТВУЕТ КАМЕШЕК, КОГДА ТЫ КИДАЕШЬ ЕГО БЛИНЧИКОМ В ОЗЕРО!
И даже орать не сильно помогало – мой голос прерывался плеском и шумом, пока моторчик нашего катера боролся с темными беспокойными волнами.
Бак все это время размахивал руками. Создавалось впечатление, что он о чем-то с нами разговаривал всю дорогу (а она была очень уж долгой), но мы не слышали ни единого его слова, и уже через двадцать минут этого бесконечного монолога мы с Алексом ударились в тихую смеховую истерику.