– Да почему ты все повторяешь, что она воспитательница детского сада? – заорал Алекс.
– Да потому что она Сара! – рявкнула я.
– Я не хочу встречаться с Сарой, ясно? Не говоря уже о том, что Сара преподает девятым классам, а не работает в детском саду. А еще, – продолжил Алекс, постепенно все больше распаляясь, – тебе не кажется, что ты немножко разошлась со своими обвинениями, Поппи? Я уверен, когда ты сидишь в Тиндере, то выбираешь пожарников, хирургов скорой помощи, и гребаных профессиональных скейтбордистов, так что нет, я не чувствую себя виноватым за то, что выбрал женщину, которая выглядит милой – и для тебя, может быть, немного скучной, – потому что такие женщины, как ты, думают, что для них слишком скучный я!
– Херня, – сказала я.
– Что?
– Я сказала, что это херня! – повторила я. – Я не думаю, что ты скучный, так что твой аргумент не работает.
– Мы друзья, – сказал он. – Но в Тиндере ты бы меня не выбрала.
– Выбрала бы.
– Нет, не выбрала бы, – принялся спорить Алекс.
У меня был отличный шанс сойти с этой темы, но я была слишком взвинчена и слишком зла, чтобы позволить ему думать, что он прав.
– Я. Выбрала бы.
– Ну, знаешь ли, я бы тебя тоже выбрал, – парировал Алекс, как будто это каким-то образом являлось достойным аргументом.
– Не говори того, о чем пожалеешь, – предупредила я. – Я на своей фотке в Тиндере не сижу за столом в унылом свитере, улыбаясь в камеру.
Алекс поджал губы. На скулах у него выступили желваки.
– Ладно. Покажи мне свой профиль.
Я открыла свой Тиндер и передала Алексу телефон, чтобы он получше рассмотрел фотографию. На ней я была одета в инопланетное серебряное платье, лицо у меня было раскрашено в тот же цвет краской для грима, а из макушки торчала алюминиевая антенна, приклеенная к ободку для волос. На губах моих блуждала рассеянная улыбка. Естественно, это была фотка с Хеллоуина. Хотя, может, тогда это был костюм на день рождения Рейчел – она тогда устроила костюмированную вечеринку в стиле «Секретных материалов».
Алекс тщательно рассмотрел мою фотографию, затем промотал пониже и прочитал информацию, которую я оставила в разделе «О себе». Спустя минуту он отдал мне телефон и посмотрел прямо в глаза.
– Я бы тебя выбрал, – убийственно серьезно подтвердил он.
От нахлынувшего жара все мое тело словно закололо сотней невидимых иголочек.
– О. Ладно, – едва смогла выдавить я из себя.
– Так что, ты перестала на меня злиться?
Я попыталась что-то ответить, но язык вдруг показался очень тяжелым и очень неповоротливым. Все мое тело казалось тяжелым и неповоротливым – особенно в том месте, где мое бедро касалось бедра Алекса.
Так что я просто кивнула.
Господи, благослови его сведенную судорогой спину, подумала я. Иначе не знаю, что могло бы случиться.
Алекс еще некоторое время смотрел на меня, а затем потянулся за давно забытым ноутбуком.
– Что будем смотреть? – хрипло спросил он.
Глава 19
Шесть летних сезонов назад
Тем летом, когда курортный отель в Вейле, штат Колорадо, связался со мной и предложил бесплатное проживание, мы с Алексом как раз были весьма стеснены в средствах.
На тот момент было вообще неясно, сможем ли мы отправиться в путешествие в этом году.
Для начала Гиллермо расстался со мной, увлекшись новой официанткой в своем ресторане (а именно – голубоглазой девицей, только что прилетевшей в Нью-Йорк из Небраски), и сделать он это решил спустя шесть недель после того, как я решилась на отчаянный шаг и переехала к нему в квартиру. В итоге мне пришлось срочно найти себе новое место жительства.
Пришлось снять самую дорогую квартиру, которую я только могла себе позволить.
Пришлось платить грузовой компании второй раз за два месяца.
Пришлось купить новую мебель взамен той, которую я до этого выкинула как ненужную – у Ги уже были и диван, и матрас, и кухонный стол, и все эти вещи были куда как лучше моих. Из моей старой мебели остался только комод со сломанной ножкой, мой прикроватный столик (у Ги был только один), но, кроме этого, обставлять квартиру мне было решительно нечем.
Расстались мы после того, как поехали в Линфилд на день рождения моей мамы.
Долгие недели до этого я раздумывала, стоит ли предупреждать Ги о том, чего ему следует ожидать, или оставить это в качестве сюрприза.
А предупреждать, как всегда, было о чем.
Например, о свалке в стиле Беверли-Хиллз, которую мы гордо называли лужайкой. Или о Мамином музее имени Нашего Детства, как мы с братьями часто называли сам дом. Или о том, что выпечка, которую печет моя мама, имеет свойство скапливаться на кухне в катастрофических масштабах, а глазурь на ней такая сладкая и густая, что люди, не принадлежавшие к членам семьи Райт, с непривычки часто умудрялись подавиться. Не стоит забывать и гараж, который представлял собой склад полнейшего мусора – вроде использованной клейкой ленты, которую мой папа не терял надежды приспособить к чему-нибудь еще. Ну и конечно, о том, что мы наверняка целыми днями будем играть в настольную игру, которую мы с братьями придумали еще в детстве, впечатлившись фильмом «Нападение помидоров-убийц».
И что мои родители недавно приютили трех пожилых котов, один из которых страдал недержанием мочи и был вынужден носить памперс.
Или что у нас есть высокий шанс услышать, как мои родители занимаются сексом, потому что в доме чрезвычайно тонкие стены, а Райты, как уже неоднократно упоминалось, семейство с очень громкими голосами.
Или что в конце выходных обязательно состоится Новое Шоу Талантов, смысл которого заключался в том, что все должны будут продемонстрировать какой-нибудь новый навык, которому они начали учиться в самом начале визита.
(Когда я приезжала в прошлый раз, талант Принса заключался в следующем: мы должны были назвать любой фильм, а Принс должен был связать его с Николасом Кейджем за шесть последовательных шагов).
Словом, мне точно нужно было предупредить Гиллермо о том, во что он впутывается, но когда я думала об этом, то ощущала себя предательницей. Словно это будет значить, что с моей семьей что-то не так. Разумеется, семейство у меня шумное и крайне неаккуратное, но еще они просто замечательные, добрые и смешные люди, и я ненавидела себя за то, что вообще допускала мысль о том, что их нужно стыдиться.
Ги их полюбит, повторяла я себе. Ги любит меня, а они люди, которые меня вырастили.
Под конец нашего первого вечера мы закрылись в моей старой детской, и тогда Ги сказал:
– Кажется, теперь я понимаю тебя куда лучше, чем раньше.
Голос его был таким же теплым и мягким, как и всегда, но любви в нем не звучало, только сочувствие.
– Я понимаю, почему тебе пришлось сбежать в Нью-Йорк, – сказал он. – Тебе наверняка очень тяжело здесь пришлось.
Сердце у меня упало, но я так ничего ему и не сказала. Я просто ненавидела себя за то, что мне было стыдно.
Да, я сбежала в Нью-Йорк, но я сбежала вовсе не от моей семьи, и если я и пыталась разделить их и мою остальную жизнь, то только потому, что хотела защитить их от осуждения, а себя – от такого знакомого чувства отвержения.
Оставшаяся часть нашего визита была для меня мучительно неловкой. Ги был добр к моей семье – он всегда ко всем добр, – но теперь я видела каждый их разговор исключительно через призму его снисхождения и жалости.
Я пыталась забыть о том, что случилось. Мы ведь были счастливы вместе, там, в нашей настоящей жизни, в Нью-Йорке. И что, если ему не по вкусу моя семья? Меня ведь он любит.
Несколько недель спустя мы отправились на званый ужин в особняк его друга, которого он знал еще со времен учебы в школе-интернате. Помимо особняка, друг этот владел трастовым фондом и картиной Дэмьена Херста, висящей над обеденным столом. Я знаю это – и теперь никогда не забуду, – потому что, когда кто-то произнес имя Херста, никак не связанное с картиной, и я спросила: «Кто?», все рассмеялись.
Смеялись не надо мной. Все искренне решили, что я просто пошутила.
Четыре дня спустя Гиллермо со мной расстался.
– Мы просто слишком разные, – сказал он. – Да, между нами есть искра, но в долгосрочной перспективе мы хотим от жизни слишком разного.
Я, конечно, не утверждаю, что он бросил меня из-за того, что я понятия не имела, кто такой Дэмьен Херст, но и спорить с этим утверждением я бы не стала.
Когда я переезжала из квартиры, то украла один из его дорогущих кухонных ножей.
Я, конечно, могла бы забрать сразу все, но решила, что это будет слишком. Месть моя была мелкой: пусть поищет пропавший нож по всей квартире, пытаясь вспомнить, забыл ли он его на барбекю-вечеринке, или, может, нож случайно упал в щель между кухонным столом и огромным холодильником.
Одним словом, я надеялась, что этот нож будет являться ему в кошмарах.
Не в смысле «Моя сумасшедшая бывшая хочет насмерть заколоть меня моим же профессиональным набором ножей», а в смысле «Что-то в этом пропавшем ноже кажется метафорой моей жизни, но я никак не могу понять, в чем суть».
Вину я начала ощущать спустя неделю после того, как переехала в новую квартиру, – то есть примерно тогда, когда закончила рыдать. Я даже подумывала о том, чтобы отправить нож ему обратно, но вовремя догадалась, что Гиллермо может неправильно истолковать этот жест. Я в красках представила, как он является в полицию с посылкой, и решила, что пусть уж лучше он сам купит себе новый нож.
Потом я принялась думать, не продать ли мне украденный нож в интернете, чтобы он перестал мозолить глаза, но вдруг испугалась, что покупателем совершенно случайно может оказаться сам Гиллермо. В итоге нож остался валяться у меня в квартире, а я продолжила рыдать еще три недели подряд.
Мораль была такова: разрыв в отношениях – это всегда тяжело. А разрыв в отношениях между парой, которая живет в одной квартире в таком дорогом городе как Нью-Йорк, – это тяжело вдвойне. Я была не уверена, что мой бюджет выдержит летнее путешествие в этом году.