– Я знаю, – сказала я. – Вы замечательная начальница, и я очень счастлива, что здесь оказалась.
– Я не это имела в виду, – слегка нетерпеливо произнесла Свапна. – Я говорю о том, что ты, разумеется, не обязана рассказывать мне, что происходит, но я думаю, тебе не помешало бы поговорить хоть с кем-то. Несложно почувствовать одиночество, когда так рьяно работаешь над достижением своих целей, а профессиональное выгорание – большая проблема в нашей работе. Поверь, я знаю это по собственному опыту.
Я неуверенно переступила с ноги на ногу. Свапна действительно всегда была заинтересована в моем развитии, но мы никогда не общались на личные темы, и я не знала, о чем мне можно ей рассказать.
– Я не знаю, что со мной происходит, – призналась я.
Но я знала, что мысль о том, что Алекса больше не будет в моей жизни, разбивает мне сердце.
Я знала, что хочу видеть его каждый день, и я не могла себе представить, по кому еще я могла бы так скучать, кого еще я могла бы так полюбить, с кем еще я могла так хотеть быть вместе.
Я знала, что перспектива жить в Линфилде пугает меня до смерти.
Я знала, что я столько работала над тем, чтобы стать сегодняшей Поппи – независимой, объездившей полмира, успешной, – и я понятия не имею, кем я стану, если откажусь от всего этого.
Я знала, что для меня все еще не существует никакой другой работы, к которой я чувствовала бы призвание, что у меня нет никакого очевидного ответа на вопрос, почему я так несчастна, почему работа, которая казалась мне замечательной на протяжении последних четырех с половиной лет, в последнее время вызывает у меня только усталость и раздражение.
И все это приводило к следующему: у меня не было ни малейшего представления о том, что мне делать дальше, и следовательно, у меня не было никакого права звонить Алексу. Именно поэтому в последние дни я оставила все бесплодные попытки с ним связаться.
– Профессиональное выгорание, – произнесла я вслух. – Это ведь пройдет, правда?
Свапна улыбнулась.
– У меня оно прошло. – Она достала из кармана маленькую белую визитку. – Но, как я уже сказала, никогда не помешает с кем-то об этом поговорить. – Я приняла визитку, и Свапна кивнула в сторону кофейни. – А теперь почему бы тебе не уделить себе несколько минут? Иногда для того, чтобы разобраться в ситуации, нужно всего лишь ненадолго сменить обстановку.
Сменить обстановку, подумала я, когда Свапна развернулась и отправилась обратно в редакцию. Один раз это уже сработало.
Я перевела взгляд на визитную карточку и не удержалась от смеха.
Доктор Сандра Крон, психотерапевт.
Я достала из кармана телефон и набрала сообщение Рейчел.
«Доктор Мама принимает новых пациентов?»
«Подвержен ли нынешний папа римский новым веяниям?» – ответила она вопросом на вопрос.
Работала мать Рейчел из своего домашнего офиса в Бруклине. В то время как эстетика дизайна самой Рейчел всегда отличался воздушностью и легкостью, ее мать тяготела к теплому и уютному стилю. Дом был полон темного дерева и витражных стекол, тут и там стояли растения в цветочных горшках, у окон раскачивались колокольчики, звенящие от каждого дуновения ветерка.
В каком-то смысле здесь мне все напоминало дом родителей в Линфилде, хотя, конечно, художественный, тщательно культивированный дизайн максимализма доктора Крон был далек от музея имени Нашего Детства, в который превратили дом мама и папа.
Во время нашей первой сессии я сразу сказала, что мне нужна помощь с тем, чтобы понять, чего я хочу от жизни, но доктор Крон порекомендовала начать с прошлого.
– Мне особо и рассказать-то нечего, – ответила я, а затем начала говорить и не останавливалась пятьдесят шесть минут подряд. Я говорила о родителях, о школе, о том, как приехала домой с Гиллермо.
Раньше я никогда не рассказывала об этом никому, кроме Алекса, так что выплеснуть свои чувства наружу, конечно, было приятно, но я понятия не имела, как это может помочь мне справиться с кризисом, разрушающим мою жизнь.
Рейчел заставила меня дать обещание, что я отхожу на терапию хотя бы пару месяцев.
– Не пытайся от этого сбежать, – сказала она. – Так ты точно себе не поможешь.
Я знала, что она права. Мне больше нельзя убегать, мне нужно найти корень проблемы. Моя единственная надежда со всем разобраться – это наконец перестать бежать и остановиться, какой бы дискомфорт мне это сейчас ни приносило.
Ходить раз в неделю на сеансы психотерапии. Ходить на работу в «О + П». Приходить домой в пустую квартиру.
Я окончательно перестала вести блог, но зато начала вести дневник. На работе меня отправляли только в региональные поездки по Америке на выходные, и пока я ждала следующей командировки, искала в интернете книги и статьи по саморазвитию. Я искала что-то, что заговорит со мной так, как никогда не говорила фигурка медведя за двадцать одну тысячу долларов.
Иногда я искала рабочие вакансии в Нью-Йорке. Иногда – в окрестностях Линфилда.
Я купила себе растение в горшке, потом книгу о растениях, а потом миниатюрный ткацкий станок. Я честно пыталась научиться ткать по видео на Ютубе, но уже через три часа осознала, что нахожу это занятие ужасно скучным и, кроме того, получается у меня из рук вон плохо.
И все-таки я оставила незаконченное полотно лежать на столике, потому что это помогало мне чувствовать, что я и правда здесь живу. Что у меня есть жизнь, что это мой дом.
В последний день сентября я отправилась в винный бар на встречу с Рейчел, и моя сумка застряла в дверях вагона метро.
– Черт! Черт! Черт! – шипела я, отчаянно дергая на себя сумку, в то время как оставшиеся в вагоне люди пытались разжать двери. Наконец одному мужчине в синем костюме – уже начавшему лысеть, но еще молодому – удалось заставить двери приоткрыться, и когда я подняла голову, чтобы поблагодарить, в его голубых глазах вспыхнула искорка осознания.
– Поппи? – произнес он, раздвинув двери еще немного. – Поппи Райт?
Я была настолько ошеломлена, что не нашлась с ответом. Он вышел из вагона – хотя, совершенно очевидно, вовсе не собирался этого делать изначально. Это не его остановка, но он вышел на платформу, и мне пришлось отступить, чтобы освободить ему место. Двери снова захлопнулись.
И вот мы стояли на платформе, и мне нужно было что-то сказать, я знала, что мне нужно сказать, но… Он сошел с чертова поезда.
– Ого. Джейсон, – только и смогла выдавить я.
Он, улыбаясь, кивнул, тронул светло-розовый галстук, обхвативший его затянутую отложным воротничком шею.
– Джейсон Стенли. Старшая школа Ист-Линфилд.
Мой мозг все еще тщетно пытался осознать происходящее. Я никак не могла совместить две картинки – Джейсона Стенли и нью-йоркское метро. Что он делал здесь, в моем городе, в жизни, которую я построила, чтобы никогда не прикасаться к своей прежней?
– Точно, – выдавила я.
Джейсон Стенли потерял большую часть своих волос и прибавил в весе, но в нем еще сохранилось что-то от того милого мальчишки, в которого я когда-то была влюблена и который затем разрушил мою жизнь.
Рассмеявшись, он подтолкнул меня локтем.
– Ты была моей первой девушкой.
– Ну, – произнесла я, потому что правильным мне это заявление не показалось. Я никогда не думала, что Джейсон Стенли был моим первым парнем.
Разве что первой влюбленностью, превратившейся затем в травлю.
– Ты сейчас занята? – Он взглянул на часы. – У меня есть немного времени, если захочешь посидеть где-нибудь и наверстать упущенное.
Я не хочу наверстывать ничего упущенного.
– Вообще-то я сейчас иду на психотерапию, – сказала я по какой-то абсолютно тупой причине. Это просто оказалось первым оправданием, которое пришло мне в голову.
Я бы предпочла сообщить, что сейчас я иду с металлоискателем на ближайший пляж, чтобы поискать затерявшуюся в песке мелочь.
Я направилась к ступенькам, ведущим прочь из метро, и Джейсон последовал за мной.
– Психотерапия? – повторил он, все еще улыбаясь. – Надеюсь, не из-за того дерьма, что я устроил, когда был мелким ревнивым засранцем. – Он подмигнул. – Ты, конечно, производишь на людей впечатление, но явно не такое.
– Не знаю, о чем ты, – соврала я, пока мы поднимались по ступенькам.
– Правда? – сказал Джейсон. – Боже, какое облегчение. Я все время об этом думаю. Однажды даже пытался найти тебя в соцсетях, чтобы извиниться. Тебя же нет в соцсетях?
– Нет, нету, – сказала я.
Я, конечно, есть в соцсетях, но ему об этом знать необязательно. Я специально не использовала свою фамилию в соцсетях, потому что не хотела, чтобы меня могли найти люди вроде Джейсона Стенли. Чтобы меня вообще мог найти хоть кто-то из Линфилда. Я хотела бесследно исчезнуть и появиться в новом городе уже совершенно другим человеком, что я и сделала.
Мы вышли из метро и оказались на усаженной деревьями улице. Воздух уже начинал пощипывать кожу холодом – осень наконец-то поглотила последние отголоски лета.
– В общем… – В голосе Джейсона впервые зазвучало смущение, и он остановился, потирая затылок. – …я, наверное, оставлю тебя в покое. Когда я увидел тебя, то даже глазам своим не поверил. Просто хотел поздороваться. И извиниться, наверное.
Остановилась и я. Потому что, черт возьми, я уже месяц твержу себе на разные лады, что мне надоело убегать от проблем. Я уехала из Линфилда, но это все равно не помогло. Джейсон здесь, как будто сама вселенная пытается дать мне пинок в нужном направлении.
Я сделала глубокий вдох и развернулась к нему, скрестив на груди руки.
– За что именно ты извиняешься, Джейсон?
Должно быть, по моему лицу он понял, что я солгала о том, что ничего не помню, потому что выглядел он как человек, которому очень стыдно.
Он судорожно вздохнул, виноватым взглядом уставившись на свои коричневые носки парадных ботинок.
– Ты ведь помнишь, какой ужасной была средняя школа? – спросил он. – Как ты постоянно чувствуешь себя не в своей тарелке, как будто с тобой что-то не так, и в любую секунду это могут понять все остальные. И ты постоянно видишь, как это происходит с другими детьми. Вчера ты играл с кем-то на улице, а сегодня он уже получил обидную кличку и его больше не приглашают на дни рождения. И ты понимаешь, что в любой момент можешь стать следующим, и поэтому сам превращаешься в мелкого засранца. Потому что если ты укажешь на кого-нибудь другого, то никто не будет присматриваться к тебе, правда? И я был твоим засранцем, то есть, я хочу сказать, какое-то время я был таким засранцем в твоей жизни.