Он поднял на меня взгляд, задумчиво хмуря брови.
– Мне нравилось встречаться с новыми людьми, – объяснила я. – Мне нравилось… Чувствовать связь. Чувствовать, что я кому-то интересна. Когда я росла здесь, то постоянно чувствовала себя очень одиноко. Чувствовала, что со мной что-то не так. Но я постоянно повторяла себе: если я уеду куда-нибудь еще, там все будет по-другому. Там будут другие люди, такие же, как я.
– Я знаю это, – сказал Алекс. – Я знаю, что ты ненавидишь это место, Поппи.
– Когда-то ненавидела, – сказала я. – Я ненавидела Линфилд и потому сбежала. А когда Чикаго не помог мне все исправить, я сбежала и оттуда тоже. И только когда я начала путешествовать, все наконец-то пошло на лад. Я встречала новых людей и… Не знаю, наверное, мне было легче открываться им, потому что у нас не было общей истории, я не боялась, что что-то может пойти не так. Мне стало проще заводить людей. Я знаю, это звучит жалко, но все эти маленькие встречи со случайными людьми – они помогали мне ощущать себя не такой одинокой. Я чувствовала себя человеком, которого можно полюбить. А потом я устроилась на работу в «О + П», и поездки стали совсем другими. Люди стали другими. Я знакомилась с шеф-поварами и менеджерами в отелях, с людьми, которым от меня нужна была только статья с положительным отзывом. Я отправлялась в удивительные путешествия, но домой возвращалась с ощущением пустоты. И теперь я понимаю, что это потому, что я не чувствовала ни с кем связи.
– Я рад, что ты в этом разобралась, – сказал Алекс. – Я хочу, чтобы ты была счастлива.
– Но вот в чем дело, – продолжила я. – Даже если я брошу работу, снова серьезно займусь блогом и познакомлюсь со всеми Баксами, Литами и Матильдами мира – это не сделает меня счастливой. Мне нужны были эти люди, потому что я чувствовала себя одинокой. Я думала, что мне нужно сбежать за сотни километров отсюда только для того, чтобы найти свое место в жизни. Я вообще всю жизнь думала, что любой человек, который станет со мной слишком близок, который увидит меня всю, больше не захочет иметь со мной никакого дела. Эти быстрые, случайные встречи с абсолютными незнакомцами казались мне самыми безопасными. Я думала, что большего у меня все равно никогда не будет. А потом появился ты. – На этом месте мой голос начал опасно дрожать. Я взяла себя в руки, выпрямила спину. – Я так сильно тебя люблю, что потратила двенадцать лет на то, чтобы установить между нами как можно большую дистанцию. Я переехала. Я путешествовала. Я встречалась с другими людьми. Я постоянно говорила о Саре, потому что знала, что ты в нее влюблен, и мне казалось, что так будет проще. Безопаснее. Потому что я не смогла бы вынести, если бы ты меня отверг. И теперь я это знаю. Я знаю, что путешествия не помогут мне выбраться из кризиса, и новая работа не поможет, и уж точно не помогут случайные встречи с гребаными водителями катера. Потому что все, что я делала, было попыткой сбежать от тебя, и я больше не хочу сбегать. Я люблю тебя, Алекс Нильсен. Даже если ты не дашь мне шанса, я все равно всегда буду тебя любить. И я боюсь переезжать обратно в Линфилд, потому что не знаю, понравится ли мне здесь, не будет ли мне скучно, смогу ли я найти друзей. Я боюсь столкнуться с людьми, из-за которых я чувствовала себя незначительной, боюсь, что они решат, будто были правы. Я хочу остаться в Нью-Йорке, – продолжила я. – Мне там нравится, и я думаю, тебе там тоже понравилось бы. Но ты спросил меня, что я готова отдать ради тебя, и теперь я знаю ответ: все. Во всем моем тщательно выстроенном мире нет ничего, от чего я не готова была бы отказаться, чтобы построить новый мир вместе с тобой. Я пойду в старшую школу Ист-Линфилда – и я имею в виду, вообще, не только сегодня. Если ты захочешь здесь остаться, я буду ходить с тобой на эти чертовы школьные баскетбольные матчи. Я буду носить футболки с именами игроков – и я выучу имена игроков! Я не буду их каждый раз просто придумывать заново! Я буду ходить к твоему отцу, пить колу без сахара и изо всех сил буду стараться не ругаться и не говорить о нашей интимной жизни, я буду нянчить твоих племянников и племянниц, я… Я помогу тебе снять обои! Я ненавижу снимать обои! Ты для меня не отпуск, и ты не ответ на мой рабочий кризис, но, когда у меня кризис, или я болею, или мне грустно, ты единственный, кого я хочу видеть рядом. А когда я счастлива, ты делаешь меня еще счастливее. Мне еще много чего нужно о себе понять, но я точно знаю одно: где бы ты ни был, мое место рядом с тобой. И никогда такого больше ни с кем не будет. Не важно, как я себя чувствую, я хочу, чтобы ты всегда был рядом. Ты мой дом, Алекс. И мне кажется, ты чувствуешь то же самое.
Когда я наконец закончила, дышать было тяжело. Лицо Алекса выразило беспокойство, но это единственная эмоция, которую мне удавалось прочитать.
Он молчал, и тишина (не совсем, конечно, тишина – из динамиков заиграл «Пинк Флойд», а по одному из телевизоров громко тараторил спортивный диктор) пролегла между нами, как ковер, и казалось, мы все дальше и дальше отдаляемся друг от друга. В конце концов я почувствовала себя так, словно нахожусь на другом конце очень темного, пропахшего пивом особняка.
– И еще кое-что. – Я достала телефон, нашла нужную фотографию и протянула мобильник ему. Алекс не взял его в руки, просто смотрел на изображение на экране.
– Что это? – мягко спросил он.
– Это, – сказала я, – комнатное растение, которое мне удается сохранять в живых с тех самых пор, как я вернулась из Палм-Спрингс.
Алекс тихо рассмеялся.
– Это щучий хвост, – объяснила я. – И, судя по всему, его очень тяжело убить. Похоже, я могла бы распилить его напополам бензопилой, и он все равно бы выжил. Но ничему еще не удавалось прожить у меня так долго, и я хотела, чтобы ты это увидел. Чтобы ты знал: я говорю серьезно.
Алекс молча кивнул, и я убрала телефон обратно в сумочку.
– Вот и все, – сказала я, немного сбитая с толку происходящим. – Это вся моя речь. Теперь ты можешь говорить.
Уголок его рта дернулся, и он на мгновение улыбнулся, но в его лице не было ничего, похожего на радость.
– Поппи. – Никогда еще мое имя не звучало таким длинным и таким жалким.
– Алекс, – сказала я.
Он упер руки в бедра и отвернулся в сторону, хотя смотреть там не на что: только стена, выкрашенная в травянисто-зеленый цвет, и выцветшая фотография какого-то мужчины в шапочке для гольфа с помпоном.
Когда он снова посмотрел на меня, в глазах у него стояли слезы, но я сразу поняла, что он никогда не позволит им пролиться. Вот настолько Алекс Нильсен сдержанный человек.
Он мог бы умирать от голода и жажды в пустыне, и если бы стакан воды ему протянул не тот человек, он просто бы вежливо кивнул и сказал: «Нет, спасибо».
Я сглотнула ком в горле.
– Ты можешь сказать все, что угодно. Все, что считаешь нужным.
Он выдохнул и уставился в пол, практически неспособный задержать на мне взгляд.
– Ты знаешь, что я чувствую к тебе, – мягко сказал он. Так, словно это все еще какой-то секрет.
– Да. – Мое сердце учащенно забилось. Я думала, что знаю. По крайней мере, раньше я это знала. Но еще я знала, как сильно я его обидела, не продумав все до конца. Правда, я все еще не слишком хорошо понимала, почему для него это так важно, но я и себя-то едва понимала, так что в этом не было ничего удивительного.
Он тяжело сглотнул, и по его напряженному лицу заплясали тени.
– Я просто не знаю, что сказать, – ответил он. – Ты пугаешь меня. В том, как бурно развиваются мои фантазии о тебе, нет никакого смысла. В одну секунду мы целуемся, а в следующую я уже думаю о том, как будут звать наших внуков. Это не имеет смысла. Просто посмотри на нас. Мы вместе не имеем никакого смысла. Мы всегда это знали, Поппи.
У меня мгновенно заледенело сердце. Я чувствовала, будто оно раскалывается пополам, а вместе с ним раскалываюсь и я.
– Алекс, – теперь я шептала его имя как мольбу, как молитву. – Я не понимаю, о чем ты говоришь.
Он снова опустил взгляд, нервно прикусил нижнюю губу.
– Я не хочу, чтобы ты от чего-то отказывалась, – сказал он. – Я хочу, чтобы в наших отношениях был смысл, а его у нас нет, Поппи. Я не могу стоять и смотреть, как все снова разваливается.
Я кивнула. Потом еще раз. И еще. Словно никак не могла до конца принять то, что он сказал. Потому что именно так я себя и чувствовала: как будто мне придется провести всю оставшуюся жизнь, пытаясь принять тот факт, что Алекс не может любить меня так же, как его люблю я.
– Хорошо, – прошептала я.
Он ничего не ответил.
– Хорошо, – сказала я снова и отвела в сторону взгляд, чувствуя, как на глаза навернулись слезы. Я не хотела, чтобы он пытался меня утешить, повернулась и пошла к двери, высоко подняв подбородок и выпрямив спину, усилием воли заставляя ноги идти вперед.
Когда я дошла до двери, то не смогла сдержаться и оглянулась назад.
Алекс застыл на месте там же, где я его и оставила. И я знала, что должна быть честной до конца, чего бы мне это ни стоило. Я должна произнести слова, которые потом нельзя будет взять назад. Я не могла больше бежать и прятаться. Мне нужно было признать правду хотя бы перед самой собой, а это невозможно было сделать, не сказав правду ему.
– Я не жалею, что рассказала тебе, – сказала я. – Я говорила, что готова отдать все, рискнуть всем, чем угодно, и я говорила это серьезно. – Я была готова рискнуть даже своим собственным сердцем. – Я люблю тебя, Алекс. Я не смогла бы жить, если бы не рассказала тебе обо всем.
А потом я отвернулась и вышла под слепящее солнце.
Только тогда я действительно заплакала.
Глава 36
Этим летом
Я задыхалась. Хрипела. Раскалывалась на части, пока бежала через парковку.
Одной рукой я зажала рот, пытаясь сдержать рвущиеся наружу рыдания, резкой болью колющие каждый уголок легких.
Мне одновременно трудно было заставить себя идти дальше и совершенно невозможно стоять на месте. Я дотащилась до машины родителей, прислонилась к ней, опустив голову, и из моей груди вырывались абсолютно ужасающие всхлипы, по лицу текли сопли и слезы, голубое небо с пушистыми облаками и шелестящие осенними листьями деревья слились в одно размытое пятно. Весь мир таял в цветном вихре.