Парни молчат, я продолжаю:
— Если ей сильно захочется, то можно на ножах. Это сложнее организовать, но особых препятствий не вижу.
— (Ты чего городишь?) — вмешивается ошарашенная Дана.
— (Отвали! Я слишком давно никому кровь не пускала!)
Мы заходим в наш сквер, обстановка ощутимо меняется. Мы пересекли незримую границу, отделяющую элитный квартал. У начала асфальтовой дорожки лениво фланирует полицейский. Придирчиво оглядывает мальчишек.
— Я там живу, — поясняю я, — А это моя охрана.
Парень в форме улыбается и кивает.
— Я специально не доехала одну остановку, пройтись захотелось, — парни от моих слов веселеют.
— Дана, а ты серьёзно? — Сергей отмораживается первым, — Вот про это, живой уйдёт только одна…
— Абсолютно, — да, я абсолютно серьёзна, не вру ни капельки, — Я и тогда хотела, но у меня сил не хватило. Крепкая она, вырвалась и убежала. Но второй раз я её не выпущу.
— Охренеть! — хрипло высказывается Егор.
— Полностью согласен, Егорушка.
— Передадите? — мой взгляд требователен и строг. Парни кивают.
Не верю я, что Машка согласится. Помню те нотки хтонического ужаса в отчаянном вопле, когда я впилась ей в шею. Много раз слышала такое и наслаждалась этим. Вот такие мои радости остались в том мире. Кстати, вкус её крови мне не понравился. Странно.
— (Ты долбанутая!)
— (Отвали!)
Доходим до первой площадки, тут их четыре, одна центральная, она самая большая и три вокруг неё. Я такую схему, как фирменный знак на каких-то автомобилях видела. Киваю на свободную лавочку, тут их много. Только пара занята несколькими женщинами с детскими колясками.
— А ты? — спрашивает Сергей.
— А я не сяду, я хочу вас обоих сразу видеть, — стою перед ними, меня не напрягает в перекрестии взглядов находиться. Взгляды-то восхищённые, а не через прицел.
— Скажи, Егор, а по физкультуре у тебя тоже три?
— Ты что-о-о?! — почти обиделся парень.
— Физкультура у него в почёте, — замечает Сергей, — Он одной рукой двухпудовую гирю двадцать раз жмёт.
— Двадцать пять, — поправляет Егор, — Левой. Правой — тридцать.
— Ух, ты! — искренне восхищаюсь, — А ну, покажи! Сними куртку.
Что надо показать, Егор, по-моему, не понял, но куртку снял без разговоров.
— Сделай так! — Я поднимаю согнутую в локте руку вверх, напрягаю. Егор повторяет жест, джемпер распирают бугрящиеся мышцы. Я аж подпрыгиваю от восторга.
— Класс! Я потрогаю? — не дожидаясь разрешения, вонзаю пальцы ему в плечо. Не вонзаются! Литые мышцы деревянной твёрдости.
— Класс! Даже у папы таких нет…
(Какой вкусненький!) — Стоп! Это кто сказал? Мы обе? Что я имею в виду — я знаю, а Дана про что?
Ещё немного мы весело поболтали, пока я не начала прощаться.
— Дальше вас не зову, хватит на первый раз. Мне пора.
— Дана, а телефон не дашь, вдруг новости какие… — решается Сергей.
— Не дам, — легкомысленно и жестоко отвечаю я, — А вот ваш возьму.
Кто даёт номер телефона, тот и попадает в зависимость. Мне понадобится — я позвоню, а меня нечего тревожить. Сергей быстро пишет свой номер на тетрадном листе, Егор диктует ему свой. Лист я кладу в сумку.
Вприпрыжку удаляюсь в сторону дома, оборачиваюсь через несколько шагов, машу рукой. Парни, попрощавшись, степенно двигаются обратно.
— Эльвира!!! — врываюсь в квартиру с диким криком, — Каникулы! Ура!
Забрасываю сумку в комнату, приплясываю около ворчащей мачехи. Она держит руки, испачканные в муке, вверх. Я висну на ней.
— Ну, Дана! Прекрати! Уронишь меня!
Я принюхиваюсь.
— О! Пироги делаешь? С чем?
— С рыбой и с ливером. Тебе какие больше нравятся?
— Мне? С рыбой, конечно! И с ливером! А если ты сделаешь, то хоть с опилками.
Мачеха мгновенно тает. Я быстро её сделала. Не важно, какой ты расы, лесть любят все, но люди — особенно. Долгоживущие слишком опытны, чтобы легко покупаться на такие простые вещи. Наладить отношения с Эльвирой было несложной задачей. Несколько комплиментов, сказанных вскользь и прямо, и мы — лучшие подруги.
— Пойдём, поможешь, — предлагает Эльвира.
— Обязательно! Только сначала мне выплеснуть всё надо. Подожди минут пятнадцать, — я несусь в комнату, вытаскиваю плейер, ставлю режим внешнего звука. Он негромкий, но мне хватит.
Минут через десять-двенадцать диких половецких плясок замечаю мачеху, стоящую в дверях кухни. Стоит и терпеливо улыбается.
— Даночка, ну, пойдём уже. Я зашиваюсь.
— Щас! Мне надо пар сбросить, а то я на кухне у тебя разнесу всё в щепки, — перехожу на болеесиловые движения, глубокий присед с выпадом и со сменой опорной ноги, быстрые резкие выбросы рукой для имитации ударов разного типа. Ну, и всё такое. У-ф-ф-ф! Теперь можно и мачехе помочь.
— Давай мясо домелем, у меня уже рука отваливается…
Пошла кухонная работа. Я всё делаю и всюду сую свой нос. Эльвира меня время от времени шугает, но не искренне. Ей моё любопытство приятно.
— Совсем забыла спросить, — спохватывается она, — Как ты четверть закончила?
— Не скажу, — знаем, как это бывает, — Папа придёт, всё и доложу. Что я буду, пятнадцать раз одно и то же рассказывать?
Но женское любопытство, оно такое, неистребимое и неотвратимое. Пришлось доложить, пришлось схитрить и пришлось взять обещание, что она теперь сама всё рассказывать папе будет.
Наконец мачеха запаковывает начинку под хитрую тестовую плетёнку, — я тут же влезла потренироваться, — и помещает все четыре увесистых, длиной в две ладони, пирога в духовку.
— Надо бы мне научиться, — рассуждаю я, усевшись спиной к окну прямо на пол, — Вот понадобится мне соблазнить какого-нибудь молодого человека, я ему раз! Пирог под нос! И всё, он — мой.
— Молодого человека не так надо соблазнять, — хихикает мачеха, — твой способ хорош для мужчины за тридцать. Они к тому возрасту как раз приучаются ценить такие вещи.
— Для молодых я и сама знаю способы, — срезаю я, — подумаешь, бином Ньютона.
— Ну, и какие? — насмехается мачеха. Она что, считает себя опытной женщиной? Ну-ну…
— Такие, — туманно отвечаю я, — лучше ты покажи, раз учишь меня.
— Показать? — мачеха хитренько улыбается. Она как-то подбирается, вроде ничего не делает, но развёрнутая осанка заставляет выпятиться грудь, глаза подёргиваются поволокой…
Я наблюдаю, судорожно вбивая внутрь себя настырно лезущие наружу восхищение и потрясение. Медленно и очень красиво Эльвира отводит ножку в сторону, вытягивая носок. Затем как бы невзначай сдёргивает полу халата, обнажая её до середины бедра. Не ослабляя вытянутую стопу, подводит ногу под себя, чуть согнув вбок. Резко выделяется линия бедра. Я не мужчина, но я судорожно сглатываю.
— Понятно. Вот как ты папу охмурила.
Мачеха вместе с хохотом возвращается к обычному виду.
— Сильно. Правда, сильно, — а сейчас я тебя сделаю, мамочка. Одной левой. Одним пальцем.
— Но я по-другому делаю.
— Как? — глаза Эльвиры горят любопытством.
— Очень просто, — я вытягиваю руку ладонью вверх и маню её пальчиком, — Чего ты так смотришь? Это всё. Не надо грудью козырять, нежные взгляды посылать, ножкой играть.
— Да ну тебя… — мачеха разочарованно отворачивается.
— Чего, да ну? — возмущаюсь я, — Это срабатывает. Только час назад кое-как от двух парней отделалась.
— Ты права, — мачеха не чувствует себя побеждённой, — Но такие всегда есть. Которые сами липнут. А вот как подловить того, кто не бежит за тобой, высунув язык и теряя слюни.
— А зачем мне тот, кто не пускает на меня слюни? — резонно спрашиваю я, — Какая может быть любовь, если мужчина тебя не хочет. Не верю я, что, например, отец не выдавал своего желания добраться до тебя.
— Ладно-ладно, подловила! — смеётся мачеха. Смотрит на часы.
— Пора, ну-ка помоги! — вытаскиваем один противень, с рыбными пирогами. Они раньше поспевают.
Один ливерный мы навернули горячим. Остальные оставили на ужин, там же в духовке.
— Дойдут, ещё вкуснее станут, — комментирует мачеха.
Но станут ли они вкуснее вечером, мы не узнали. Папахен заявился намного раньше, в четвёртом часу, часа через полтора после обеда.
Вхождение его происходит шумно. Изумляется мачеха, расширяю глаза я, а папахен внедряется в прихожую с какой-то коробкой и оставляет дверь открытой. За ним входит мужчина тоже с коробкой.
— Спасибо, сосед, — мужчина молча кивает и уходит.
— Подарок тебе, Дана! Я ж обещал! — папахен цветёт радостью за меня. А мне немножко неудобно.
— Так это, пап…
— У неё тройка по биологии, — выручает меня мачеха.
— Одна?
— Одна, — подтверждает Эльвира, — По английскому и физкультуре пять.
— По математике и химии тоже пять, — добавляю я, — Что? Я просто не успела тебе перечислить.
— Четыре один в твою пользу, — смеётся папахен, меня сразу отпускает. Одна тройка по второстепенному предмету его не огорчает.
Он уходит, ещё не всё принёс, понадобилась вторая ходка, и отогнать машину на парковку. Я ковыряюсь около коробок, читаю непонятные слова, чешу репу.
— Давай в твою комнату отнесём, — предлагает мачеха, — там и разберёшься.
Разбираться пришлось сильно позже. Пока папахен вернулся, пока он поел горячего пирога, пока вытряхнул из меня все подробности. Один весь умял, мы-то с мачехой вдвоём кое-как. Одно слово, мужчина.
Все втроём, сначала втроём, потом Эльвире стало скучно, разбираемся с коробками. Папахен разорился купить мне компьютер. Чешу репу, что это такое и с чем его едят, не имею никакого представления. Монитор, это такой средних размеров телевизор, только длиннее в глубину. Читаю сопроводиловку, ничего не понимаю! Процессор, это чего? Пиксель, это к чему?
— Последнее достижение, — гордо говорит папахен, — жёсткий дисковод на сто двадцать мегабайт.
Смотрю на него с тоской брошенного щенка. Дисковод, это чо? Мегабайт, это на каком языке? Папахен смеётся.
— Не грусти. Когда освоишь, тебе понравится.