Шталле, припоминая все известные проклятия, заторопился обратно и через полминуты притормозил у крайней лавки с уныло повисшими на веревках пыльными коврами, высматривая в который уже раз испарившегося криптолога.
— Стой и не оборачивайся! — вполголоса посоветовали сзади, и Хайнц, вздрагивая от неожиданности, почувствовал, как в поясницу больно уперлось что-то жесткое. — Заорешь или дернешься — выстрелю! И никто ничего не услышит — у меня глушитель. Ну, догнал ты меня, легче стало?
— Вы не посмеете, герр Соболев! — не очень уверенно сказал Шталле и тут же, сам удивляясь своей злости, неожиданно оказавшейся сильнее благоразумия, потребовал: — Верните то, что вы с вашей фройляйн украли у нас в Судаке!
— Я у вас, герр Шталле, ничего не крал. Воровство и торговля — это, насколько я наслышан, ваша епархия. И, кроме того… с чего вы взяли, что то, что я якобы нашел в Судаке, мы привезли сюда? Вы что, идиот? Впрочем, ваш диагноз меня мало волнует… Я сейчас уйду, а вам советую больше за мной не бегать — жарко, да и смысла нет… Ей-богу, Шталле, я неплохо к вам отношусь, но если вы опять начнете докучать мне и моим друзьям, то даю слово, что диагноз ваш может здорово измениться, и не в лучшую сторону. Ауф видерзеен, майн дойче фройнд!
Немец вдруг почувствовал себя старым волейбольным мячом, в который мерзкие и наглые мальчишки воткнули огромный ржавый гвоздь. Хайнц устало привалился плечом к шершавому стволу какого-то мохнатого дерева и, намеренно растягивая простую процедуру прикуривания, достал сигарету, щелкнул зажигалкой и с наслаждением затянулся сухим, душистым дымом. После второй затяжки Шталле вдруг озарила настолько простая и очевидная догадка, что он затянулся в третий раз, швырнул окурок на асфальт и выругался настолько витиевато, что и сам был слегка удивлен. Теперь он понял, для чего русские разбежались в разные стороны, и понял, что он, Хайнц Шталле, вместе со своей компанией свалял дурака и практически впустую обегал полгорода и до крови стер ноги…
16
Даша закрыла оба крана, быстренько вытерлась широким полотенцем, повесила его на блестящую трубу сушилки, накинула на плечи невесомый шелковый халат и, слегка отдуваясь после горячего душа, с удовольствием прохаживалась босыми ногами по прохладному полу кондиционированного номера и махровым полотенцем досушивала еще влажные длинные волосы. Подошла к холодильнику, налила из стеклянного кувшина апельсинового сока и с высоким стаканом в руках подошла к закрытому жалюзи окну.
Там, на улице, жара, а в номере так здорово! Не «супер-люкс в отеле Атланти́к», конечно, но все же вполне прилично — во всяком случае, и условия, и персонал не вызывают злого раздражения, как в большинстве подобных заведений дома, в милой России, с ее уже ставшим легендарным ненавязчивым сервисом. Здесь, по крайней мере, из горячего крана льется горячая вода, свет включается там, где нужно, и так, как надо, а из ситечка душа не вылетают комары, как любит рассказывать о милых приколах наших провинциальных гостиниц Михаил Задорнов…
«Где же мои рыцари, а?.. — Дарья посмотрела на крохотные золотые часики, украшавшие тонким золотым браслетиком ее запястье, и нахмурилась, чувствуя, как в груди начинает понемногу ворошиться неприятное беспокойство. А на собственном опыте девушка уже неоднократно убеждалась, что за беспокойством, вызванным неизвестностью, почти всегда приходит страх. — Уже два часа прошло, а их все нет! Вот где их черти носят?! И к чему была нужна вся эта дурацкая игра в казаки-разбойники? Если за нами кто-то и охотится, то к чему им гоняться за нами по всему городу, вывесив язык на плечо, если, зная, что мы приехали, достаточно обзвонить все отели и выяснить, где остановились русские ученые? Позвонить, что ли…»
Даша набрала номер Соболева — издевательски любезный голос компьютерной девицы сообщил, что в настоящий момент вызываемый абонент, к сожалению, недоступен. Привычно обозвав виртуальную девицу механической заразой, девушка набрала номер мобильника загадочного сержанта — увы, результат оказался тем же…
…Какие-то копченые янычары со злобно ухмыляющимися усатыми мордами устрашающе вращали выпученными глазищами и изо всех сил колотили в свои барабаны, литавры, бренчали клавесинами и еще черт знает чем. Локис осторожно тронул рукой голову, гудевшую так, словно по ней только что проехался стальной гусеницей многотонный танк, и попытался сморгнуть туман, застилавший глаза, и сфокусировать зрение. Турки чертовы, где это они играют?
Злобные янычары внезапно рассеялись вместе с туманом, однако музыка осталась. Черт, да это же мобильный! Не, ну надо же было быть таким идиотом и поставить на вызов именно «Турецкий марш» этого… Как же его, а? Владимир попытался улыбнуться, прикидывая, что приложили ребята его на совесть, маленько все же недооценил он их! В башке до сих пор туман, и турки в барабаны колотят. Нужно вызов поменять… И надо бы ответить, но пока ну никаких сил нет, да и где этот аппарат чертов засунут… Сейчас, минуту, другую — и все будет в норме, оклемаемся, друг мой Вовка… Если по делу — перезвонят.
— Мистер, с вами все в порядке? — неожиданно раздался над головой профессионально-вежливый голос, и Владимир, с усилием подняв голову, увидел перед собой, конечно же, турка, усатого и смуглого. Турок был в светлой легкой форме, в рубашке с короткими рукавами, но при фуражке, портупее, ремне с тяжелой кобурой и с длинной дубинкой в правой руке, которой он легонько постукивал по ладони левой. Вопрос турок задал по-английски, и после того, как Локис утвердительно кивнул, мол, да, все о’кей, полицейский так же вежливо спросил, а не из России ли приехал мистер?
— Точно, оттуда, фром Раша, — немного удивился проницательности турецкого мента Владимир и не удержался от вопроса: — А вы откуда знаете, что я — русский?
— Догадаться нетрудно, — вполне дружески улыбнулся полицейский. — Внешность европейская, а в ситуации, подобные вашей, в девяноста процентах случаев попадают именно русские! Вы были нетрезвы, на вас напали, избили и ограбили? Мы должны доставить вас в участок и снять показания. Напишете заявление, и мы…
— Нет, никакого заявления я писать не буду! — боясь потревожить притихший турецкий оркестр, осторожно качнул головой Медведь, прикидывая, что вряд ли турки так уж стремятся регистрировать все заявления граждан и потом в мыле носиться по городу и выискивать неведомых хулиганов. Мент — он и в Африке мент. Лишней работы на свою шею ищут только дураки. — Да, на меня напали неизвестные бандиты и пару раз ударили по голове. Но я никого не смог разглядеть и вам вряд ли смогу быть полезен. И это… трезвый я! Так что, извините, господа! А вот вы вполне могли бы оказать мне небольшую помощь.
— Вы хотите, чтобы мы вызвали такси или отвезли вас в ближайшую клинику, где осмотрят ваши травмы? — сочувственно покивал турок.
— Да не, какая клиника! Ерунда, само пройдет. Эти сволочи все деньги у меня вместе с бумажником забрали! Вы, господин сержант, меня до отеля не подбросите?
— О’кей! — полицейский, до которого не сразу дошло, что означает словечко «подбросить», любезно покивал и указал рукой на открытый джип, где за рулем млел от жары и безделья его напарник.
Локис не без некоторого труда взобрался на заднее сиденье джипа и уже через полчаса, чуть ли не по-братски распрощавшись с полицейскими, поднимался по ступенькам отеля, где его, согласно предварительным договоренностям, уже давно должны были поджидать московские господа ученые: дядька Соболев и его девица-красавица Дашка…
Портье, вероятно, предупрежденный Оленевой или криптологом, лишних вопросов задавать не стал, хотя и ежу понятно было, что внешний вид Локиса ему явно не очень понравился: брюки и легкая бежевая рубашка русского красноречиво свидетельствовали, что их хозяин каким-то образом успел слегка поваляться в дорожной пыли, а набухавший на левой скуле кровоподтек позволял предположить и вообще все, что угодно. Правда, этого русского привезли парни из полиции и были с ним вроде бы любезны, но… Портье все-таки не удержался и на вопрос Локиса о господине Соболеве любезно ответил:
— Господин Соболев недавно вернулся и сейчас, полагаю, находится в своем номере со своей очаровательной мисс Наташей!
Владимир, уже прекрасно осведомленный, что турки почему-то всех русских женщин и девчонок называют «Наташами» и имечко это означает у них практически то же самое, что и «проститутка» у русских, приостановился, подошел к стойке и, доверительно наклонясь к портье, негромко сказал на довольно приличном английском:
— Ты, халдей немытый, на всякий случай заучи, что мисс зовут Дарья Оленева! Еще раз про «наташу» услышу — тебя хозяин уволит… по тяжелой инвалидности. О’кей?
Портье, проклиная собственную несдержанность, торопливо начал раз за разом кланяться, словно какой-то злой джинн перенес его в императорскую Японию и перед ним стоял не обыкновенный русский с подбитым глазом, а суровый самурай. При этом немного зарвавшийся халдей не забывал торопливо приносить свои «самые искренние извинения», хотя в черных бегавших глазках и не было ни следа раскаяния, а светились лишь досада и вечная злоба лакея, тайком плюющего на штиблеты своего господина и неожиданно пойманного на месте преступления…
Локис условным стуком поколотил по двери, и она почти сразу же распахнулась. В крохотной прихожей в полумраке стояла Даша в длинном халате и широко улыбалась, словно наконец-то дождалась неведомо где пропадавшего желанного гостя. Владимир мгновенно оценил и яркий румянец, полыхавший на лице чуть-чуть смутившейся девушки, и как-то по особому блестевшие глаза, а на припухшие губы ему уже и смотреть было незачем! И так ясно было: он успел вовремя. Нет, не так! Надо: они успели, а он пришел в «правильное» время, и он молодец, что не ввалился минут на пять раньше, то есть именно не вовремя, и не помешал им миловаться. «Пусть говорят «спасибо» этому придурку с ресепшен, — с улыбкой подумалось Владимиру, — а то загрохотал бы я в дверь «страшно тайным стуком масонов», и весь кайф им испортил бы…»