Я налила себе кофе и присела на табурет.
– Доротея ему сказала, что у меня страшные боли по женской части. Специально, чтобы я могла уйти на свидание, о котором не хотела ему говорить.
– Свидание? С кем? – Марлен опустила пакет с булочками и с любопытством уставилась на меня. – Рассказывай!
– С твоим постояльцем. Йоханном Тиссом.
– О!.. И как?
Я вытянула ноги и привалилась спиной к стене.
– Марлен, он высший класс! Мы встретились в «Сёрф-кафе», было очень здорово. И мне кажется, у нас что-то может получиться.
Ее скептический взгляд напомнил мне о его вопросах о ней, о подозрительных звонках какой-то мышки, или как там ее, о загадочных намеках, сделанных при расставании.
Я попыталась успокоить и себя, и Марлен:
– Ему что-то надо здесь уладить по работе, он вообще-то банкир. Может, расследует какой-нибудь случай коррупции, он сказал, что не может об этом говорить. И еще сказал, что чуть-чуть влюблен в меня. К тому же он хорошо целуется. В общем, было классно…
Я допила кофе, поставила чашку в раковину и взяла блюдо с нарезкой.
– Начну, пожалуй. Никаких особых пожеланий нет?
Марлен покачала головой, я была рада, что она не комментировала мое рандеву. Критики я не хотела.
Берги были первыми постояльцами, пришедшими на завтрак. Близняшки уселись рядом – Эмили надула губы, а Лена радостно мне кивнула:
– Привет, Кристина, сделаешь нам какао?
– Конечно. Эмили, а ты будешь какао?
– Нет, я сегодня не стану ни есть, ни пить.
На ее детском личике было написано, что настроение у нее просто отвратительное. Лена пояснила:
– Они поссорились с папой. Теперь она с ним не разговаривает.
Лена бросила взгляд на родителей, стоявших у буфета с едой.
– Папа сказал, что она упрямая курица.
Эмили жалобно посмотрела на меня:
– Курицы не упрямые. И папа начал первый.
Я очень хорошо ее понимала.
– Мне это знакомо. Мой папа тоже постоянно начинает первый. Но знаешь что? Умный всегда уступает. Так говорит моя мама. И теперь я делаю вид, будто мы с папой и не ссорились, стараюсь быть с ним ласковой, и тогда он обо всем забывает. Попробуй как-нибудь.
Эмили задумалась.
– У твоего папы такие смешные кепки. Он наверняка приятнее моего.
– А по-моему, твой папа тоже очень милый.
Анна и Дирк Берги сели за стол и улыбнулись мне. Эмили бросила на меня быстрый взгляд, потом взяла из корзинки хлеб, положила его себе на тарелку и посмотрела на отца:
– Доброе утро, папочка. Ты хорошо спал?
Дирк Берг пораженно уставился на дочь. Я вернулась в кухню и поздравила себя с обнаружением фантастического педагогического таланта.
Марлен готовила чай.
– Ты успела домой до прихода отца? – повернулась она ко мне.
– Да, с запасом, а вы сидели довольно долго. Было мило?
Марлен засмеялась:
– Мило? Господин фон Майер совсем разошелся. У них с Хайнцем оказалась общей не только страсть к «Гамбургу», но и к немецким шлягерам. Я думала, что паренек взорвется. Лицо у него так и пылало, когда он пел свою любимую песню из репертуара Андреа Берг.
– У него и настроение должно было быть соответствующим.
– Как у Хайнца?
– Нет, как у Андреа Берг.
– Понятия не имею, кто это.
– Она поет так, как Гизберт фон Майер говорит. Геза сильно мучилась?
– Она выдержала. Очень старалась остаться серьезной. Да мы недолго и посидели, через час ушли.
– Доброе утро. – В дверях кухни возник Онно и смущенно посмотрел на нас. – Пивная закрыта, я пришел слишком рано?
– Совершенно вылетело из головы. Папа еще спит. А ключ у него.
Онно сразу забеспокоился:
– Как спит? Он заболел?
– Нет, не думаю, но вид у него был усталый, и я решила его не будить.
Марлен сняла связку ключей с крючка и отстегнула один из них.
– Вот, Онно, возьми, второй у Хайнца. Когда-нибудь он да объявится. И тогда ты вернешь мне этот.
Онно кивнул:
– Хайнц может прийти и попозже, я пока начну один. А вот и Калли приехал. Ну, пока, до скорого.
В окно кухни мы видели, как Калли старательно пристегивает свой велосипед, а Онно его ждет. Предупредить его мы не успели, да это бы и не помогло: когда Калли выпрямился, перед ним стояла пушистая, в черно-желтую полоску Ханнелора Клюпперсберг. Что она ему сказала, мы не слышали, но Калли покраснел как рак, а Онно на всякий случай отступил на шаг назад. Но это его не спасло, потому что сзади оказалась подружка Мехтхильда.
– Доброе утро. Ах вы, любопытные старушки, в окно пялитесь? – Доротея вошла в кухню и встала позади нас. – Глянь-ка, Пчелка Майя прилетела. А фрау Вайдеманн-Цапек носит фроте, как мило. Где они покупают такие тряпки?
– Доротея, выйди во двор, расскажешь, о чем они там говорят. Нам ничего не слышно.
Марлен завороженно смотрела, как дамы, бурно жестикулируя, о чем-то толкуют испуганным мужчинам. Доротея распахнула окно, все четверо обернулись в нашу сторону. Застигнутые на месте, мы с Марлен отпрянули назад. Доротея радостно помахала четверке и повернулась к нам.
– Они все-таки вас увидели. А в столовой между тем люди ждут кофе. Кристина, твой любимый постоялец тоже. Как, кстати, все прошло вчера?
– Прекрасно. – Я взяла два кофейника, протянутые мне Марлен. – Не так долго, как у тебя.
– Я ничего не понимаю. – Марлен подала Доротее чашку с кофе и пытливо заглянула ей в лицо. – Мне кто-нибудь объяснит?
Пока Доротея вдохновенно пересказывала ей свои ночные похождения, я с кофейниками в руках отправилась к любимому постояльцу, с которым не прочь была бы пережить нечто подобное.
Йоханн Тисс снова сидел за маленьким столом у окна. С участившимся раза в два пульсом я остановилась перед ним.
– Доброе утро, Кристина, я был бы рад позавтракать с тобой. Как дела?
– Хорошо, – с трудом выдавила я, поскольку в горле будто лягушка застряла, и, может, даже с короной. – Ты будешь чай или кофе?
– Кофе, пожалуйста. Все в порядке?
Чтобы понять, что в столовой появились громкоголосые Пчелка Майя и Махровое Полотенце, оборачиваться было не нужно. Я взглянула на Йоханна:
– Видишь, мне пора идти. Вот твой кофе, увидимся позже.
Он коротко прикоснулся к моей руке.
– Надеюсь.
Фрау Вайдеманн-Цапек и фрау Клюпперсберг очень удивились, когда я с сияющим лицом пообещала принести их чай.
«Что-то витает в воздухе»
М. Баптист, Б. Булан
Дамы запасались дневным провиантом, когда появился отец. Фрау Клюпперсберг тут же подскочила, перевернув при этом стакан с соком. Пока подружка Мехтхильда промакивала стол салфеткой, Ханнелора Клюпперсберг железной хваткой взяла папу за локоть.
– Мой дорогой Хайнц! – прозвучало почти как победный клич. – У нас есть свободное местечко, позвольте же насладиться вашим обществом! Мы жаждем услышать две-три прелестные истории про остров!
Разговоры за другими столами смолкли. Присутствующие смотрели на смущенного отца, попавшего в объятия гигантской вязаной пчелы.
– Эээ… ммм… я только хотел…
Детский голосок Эмили нарушил тишину за столиками:
– Это папа Кристины, он тоже всегда начинает первый. Но у него смешные кепки.
– Что я начинаю первым? – спросил папа, освободившись от захвата. Я поспешила предотвратить несчастье.
– Я сказала близнецам, что когда мне скучно, ты всегда начинаешь рассказывать интересные истории.
– Вот как? – Папа посмотрел на меня, потом на Эмили и перевел взгляд на все еще возвышавшуюся перед ним фрау Клюпперсберг. – И почему это все хотят, чтобы я рассказывал истории?
Эмили серьезно на него посмотрела:
– Нет, я хотела сказать…
– Эмили, пей свое какао. Фрау Берг, у вас есть все, что нужно? Садись, папа, я сейчас принесу тебе кофе.
Нужно было срочно навести здесь порядок, суматохи с утра отец не терпел. По дороге к дверям мне пришлось миновать Йоханна, стоявшего у буфета. Он пропустил меня, и я почувствовала, как его рука задержалась на моей спине. Фрау Вайдеманн-Цапек, по всей видимости, набиравшая еду для отца, сначала посмотрела на руку, потом на меня и подняла брови. Я на секунду замерла и приторнейшим тоном сказала:
– Простите, фрау Вайдеманн-Цапек, мой отец терпеть не может салат из свеклы с селедкой.
И ушла в кухню.
Гостей в столовой оставалось все меньше, покончившие с завтраком с пляжными сумками покинули пансион, день опять выдался чудесный. Удивительным образом отец до сих пор терпел дамский дуэт. Помимо их стола, занят был только стол Йоханна, который пил четвертую чашку кофе и читал «Зюддойче цайтунг».
Я потихоньку начала убирать буфет, пытаясь незаметно подслушать, о чем говорит отец, и еще незаметнее наблюдать за Тиссом. Первое не получилось, поскольку троица понижала голос, едва я оказывалась рядом, второе не получилось, поскольку я чувствовала, что дамы за мной наблюдают. Наконец Йоханн сложил газету и поднялся. Проходя мимо меня, он бегло прикоснулся к моему плечу.
– До скорого.
В дверях он еще раз обернулся и сказал в сторону последнего занятого стола:
– Желаю вам приятного дня.
– Спасибо, молодой человек, – ответил дамский хор, отец, похоже, Йоханна не услышал.
Когда я вышла в холл, чтобы бросить на Йоханна последний взгляд, меня чуть не сшиб Калли. Раскрасневшийся, он влетел как ураган, подхватил меня и, кружась, ввалился в столовую. Прерывающимся голосом он спросил:
– Где твой отец? Ах вот ты где, Хайнц! Кристина, это случилось, ей-богу, она отлично справилась, я знал, нет, не знал, но думал… Все просто превосходно!
Он сделал еще оборот и остановился, тяжело дыша.
Папа посмотрел на меня:
– Не думаю, что он так радуется колору Доротеи. Или нет?
– Я дедушка!
Калли поперхнулся и закашлялся. Я стучала его по спине, пока он не успокоился и не смог просипеть:
– Девочка, Катарина родила девочку! У меня внучка! Они только что позвонили. Ханна передает всем привет, я должен проставиться. В баре «Акула». Сегодня вечером. Ну разве это не чудесно?