А н д р и а н. Не могу… Не хочу об этом! Перестань, Стеша!
С т е п а н и д а. Разве это я… Это жизнь требует жизни. И другое понять можно — трудно тебе со мной. Слабым не дозволяла быть. Долго держался, устал… Сильным быть устал, Андриан. С ней тебе проще. Теплу обрадовался человек, заботе, благодарен тебе… Да только даешь-то ты ей то, что каждый должен иметь. А потом? Когда в ней проснется уважение к себе? Нет, Андриаша, не укрыться тебе в тихой заводи…
А н д р и а н. Стеша, там это — кончено все!
С т е п а н и д а. Кончено… А сказала она, что ребенка ждет?
А н д р и а н. Она?..
С т е п а н и д а. Не сказала, значит. Не цеплялась за тебя. С достоинством… (Андриан бросается к двери, останавливается.) Иди, иди…. (Тоном приказа.) Иди!
А н д р и а н (шагнул к двери, остановился). Нет, Стеша. Нет… Дом мой здесь… Все здесь… Нет.
С т е п а н и д а. Там любовь твоя… там ребенок родится — его воспитать надо… сына твоего…
А н д р и а н. Нет. Решил. Все.
С т е п а н и д а. Ох, Андриан… Плохое делаешь, Андриан… Простого понять не можешь… Не может мне быть жизни. Ее любишь, не меня… Никогда не просила, но сейчас прошу — иди к ней!
А н д р и а н. Нет…
С т е п а н и д а. Думаешь — благородно поступил… Зло ты поступил, Андриан!
А н д р и а н. Не могу иначе, Стеша… (Уходит.)
С т е п а н и д а. Вот и все. Вот и все… (Садится в кресло. В окне появляется Юрка, перелезает.)
Ю р к а. Лисе ее же шкура приносит несчастье. Маяковскому можно было желтую носить, а мне красную не дают. (Снимает дедову рубаху, бережно складывает, прячет в сундук.) И-го-го, поет лошадка… (Входит Микола с птичьей клеткой.) Это я так, дедушка. Хотел поудобнее поставить. (Дед молчит.) Пыль вот тут вытер… (Дед молчит.) Я вот смотрю — красивый сундук… Раньше сундуки были, теперь гардеробы. А какая разница? Тот же сундук, только на попа поставлен… (Дед открывает клетку, выпускает птиц.) Дед, ты зачем птиц выпускаешь?
М и к о л а (не стерпел). А на кой ляд мне теперь птицы?
Ю р к а. Вернулась, на наличнике сидит…
М и к о л а. На кой ляд, говорю, мне теперь птицы, когда последний внук изменником оказался?
Ю р к а. Угу. Обезьяны сидели по четыре человека в ряд.
М и к о л а. А я говорю — изменник! И отцову, и дедову делу изменник! В институт, стишкам учиться! Я всю жизнь на заводе провел, и отец твой всю жизнь на заводе, и ты… и забыть у тебя об этом права нет!
Ю р к а. Да подожди, дед…
М и к о л а. А я говорю — нету у тебя права! И ты мне перечить не смей, ибо ты против меня сморчок! Или и тебя, как Ольку, в начальники потянуло? Так у нас их и так с лишком, где одному управиться — десять мудруют и концов не найдут. Чего молчишь?
Ю р к а. Ругайся, ругайся, я слушаю.
М и к о л а. А ты мне зубы не скаль, не больно весело. Понимать должен, что такими, как твой отец, все делается. И ты сменой должен стать, как отец твой мне сменой стал. Мы — как земля. Мы навечно. Мы всех держим. Мы, друг ситный…
Ю р к а. По-своему ты судишь, дед.
М и к о л а. Всяк по-своему судит, везде правда есть. И разницы всего — там правды поболе, тут помене. И то, что для души, ремеслом не делай, оставляй для праздника. А к ученью тянет — дома учись, чем по вечерам за девками шастать!
Ю р к а. Ты не больно, дед…
М и к о л а. Я те дам не больно!
О п е н о к (в окне). Дедусь, а дедусь! (Кактус упал.) Ух, ты! Опять шмякнулся! Дедусь, а он не едет, я его уговорил, он дома остается! (Скрылся.)
М и к о л а. Чего такое?.. Опята всякие… На наличник, говоришь, уселась? Точно, ягода-малина, сидит… (Торопливо уходит, подставляет снаружи лестницу, лезет за птицей. Юрка включает транзистор.)
М и к о л а (в окно). Однако же, когда я на верхотуре, ты эту машину не включай. Я человек старообычный, моя мышца такого не выносит… (В транзисторе говор последних известий.) Оно, конечно, можно и за девками, потому как дело молодое… (Джаз.) Юрко, а Юрко! Ты в сам-деле не едешь? (Снова речь.) Пока говорят — нормально, а вот как зоопарк этот — так жуть по коже… Ну-ко, милочка, ну, красавица, иди-ка, иди сюда… Ага, далась, голос мой признала. А може — лысину, лысина у меня приметная… (Джаз. Дед спускается.)
Ю р к а. Рубашку — нельзя. Джаз — можно… Это почему же мне дедову рубаху надеть нельзя?.. (Входит Микола.)
М и к о л а. Ты чего, Юраш? Ты чего, внучек?
Ю р к а. Вышел сейчас… Леса, небо… В груди сжало. Уеду — потеряю. Другим стану, другое любить буду. А я хочу это любить… Дед… Ох, как душу тянет что-то…
М и к о л а. Ничего, Юраш, ничего. Это значит — душа живая.
Ю р к а. Дед, пошли в разбойники?
М и к о л а. В разбойники-то? Так ведь, ягода-малина, кроме самих себя, пугать некого. Ишь, запела… Слышь, Юраш? Поет!
Ю р к а. Ей что — в клетке больше нравится?
М и к о л а. Может, и больше, нам то не ведомо.
Ю р к а. Спой песню, дед…
М и к о л а. Это можно. Какую тебе?
Ю р к а. Русскую, дед…
М и к о л а (покашлял, помолчал, плечи выпрямил).
Эх, дубинушка, ухнем…
Эх, зеленая, сама пойдет,
Сама пойдет…
Стой-ко… Мы тут бушуем, а мать в кресле отдыхает.
Ю р к а. Мать? (Подходит к креслу.) Мама… Мама, ты спишь? Дед!..
М и к о л а. Что? Что, Юраша?
Ю р к а. Дед!..
М и к о л а. Ну, ну… Степушка… Степанида! Господи боже, померла…
З а н а в е с
После смерти Степаниды прошло несколько месяцев. Те же вещи стоят в комнате, но что-то неуловимо изменилось. Будто оголилось все, лишилось теплоты — вещи, если и не умерли, то замкнулись в себе.
В комнате Ю р к а. Входит М и к о л а с маленьким деревянным корытцем — рубит капусту.
Ю р к а. Дед… По-другому у нас стало, чувствуешь?
М и к о л а. А как же, Юраш… Человек из жизни ушел. Пустота, значит, на том месте, где этот человек был. То светило солнышко, а то солнышко погасло. Не сразу пустоту задвинешь да согреешь.
Ю р к а. Дед… Мать необыкновенная была, правда?
М и к о л а. Какой нужно быть, такой и была. Я вот гляжу — мелкий встречается народ. Даже непонятно. Зачем, думаю, ты себя не ценишь? Зачем юлишь? Или пузо вперед, нос кверху — зачем? Обидно. Человек цвести должен. Красотой своей на радость людям открываться. Вот мать и была такой — до последней минуты цвела. Красиво жила Степанида.
Ю р к а. Три месяца прошло… А кажется — уехала и вот-вот вернется. Вернется, и все.
М и к о л а. Живой она среди нас осталась.
Ю р к а. Вещи по-другому смотрят… А вещи могут страдать, дед?
М и к о л а. А как же. К другому вот только на руки не прыгают. Как котята, точно. А от кого — хвост подожмут и глаз в сторону — не поправился, значит. Вот и выходит — и любить могут, и страдать тоже. (Входит Андриан с мешком капусты.)
А н д р и а н (сваливает мешок на пол). Капусты уродилось нынче — беда, девать некуда. Юрка, там еще мешок, втащи поди. (Юрка уходит.)
М и к о л а (сел, было, на Ольгин стол, но передумал, устроился, перевернув стул набок). Кабы не дождь, во дворе бы рубить можно. Из кухни-то Наташка совсем выгнала — капусты видеть не может. Поперечный, должно, будет малый!
А н д р и а н. Может, и девка, кто знает.
М и к о л а. Может, конечно. А на поверку все одно — ты, Андриашка, в деды переходишь.
А н д р и а н. Да мне не к спеху…
М и к о л а. Либо бороду отпустить? Как по нонешней моде — прадедам борода положена? Эх, жаль, Степанида внуков не дождалась — уж мы бы это событие с ней отпраздновали! (Возвращается Юрка.)
Ю р к а. Хрустит… А, дед? По-твоему, как капуста хрустит?
М и к о л а. А снежно, с морозцем…
Ю р к а. И морозцу градусов пять…
М и к о л а. Пять мало. В хорошей капусте к десяти должно быть.
А н д р и а н. Чего-то ребята стали поздно приходить. Будто в гостиницу на ночевку являются.
М и к о л а. Не греет, видать.
А н д р и а н. Дом не раззорился бы…
М и к о л а. Дом любовью держится… (Входит Ольга.)
О л ь г а. Приветствую… Как капуста — всю убрали?
А н д р и а н. Последнюю срезал, а закладывать не во что.
О л ь г а. В хозяйственный кадушки привезли. Юрка, сбегай, купи. Сдачу вернешь, а то у тебя привычка всю улицу мороженым кормить, мальчишек попрошайничать приучаешь. Матери такое не понравилось бы… Обед скоро?
А н д р и а н. Сейчас, дочка, соберем…
О л ь г а. Кроме тебя, этим заняться некому? Опять Наталья пыль не вытерла…
М и к о л а. Делов-то… Возьми да вытри.
О л ь г а. Кажется, это ее обязанность. На мне магазины и стирка. В нормальной семье каждый должен выполнять то, что ему поручено. Юрий, ты почему не пошел в клуб? У брата лекция, а тебе безразлично.
М и к о л а. А мы с Юркой ее, лекцию то есть, наизусть запомнили. Николай дюже перед зеркалом старался.
О л ь г а. Зачем так мелко рубишь, дед? Мать крупную капусту любила.
Ю р к а. Мелкую…
О л ь г а. А я сказала — крупную.
Ю р к а (яростно). Мелкую!..
А н д р и а н. Вы чего, вы чего? Это — по-тихому нельзя?
М и к о л а. Юраш… Подь сюда. Слушай сказочку. Жил-был царь-дурак. И был у него министр — еще дурее. Послал раз царь министра дрова колоть. Наколи, говорит, столько, чтоб доверху было. Пошел министр. День его нет, два его нет, год его нет. А как второму году минуть, является. Вели, говорит, царь, казнить. Все леса на дрова перевел, а доверху одного аршина не дотянул. А как ты колол, — спрашивает царь, — крупно? Крупно, батюшка-царь. Ну и дурак, говорит царь, мельче-то — больше будет!
О л ь г а. Филиал дома народного творчества… А почему света нет? Дед, ты заплатил за электричество?