Отрада, млея, с блаженной улыбкой лежала на лавке, смотрела на витиеватый пар, втягивала носом запах березового леса, сухой, натопленной древесины и не хотела никуда уходить. Она едва не заснула прямо там, когда Верея, заметив это, сказала, что с нее уже довольно.
И нынче Отрада сидела в избе на лавке подле печи, пытаясь просушить свои длинные волосы, и чувствовала, как румянцем горят щеки, и острые иголочки тепла колют все тело. Деревянным гребнем она расчесывала тяжелые, густые пряди, разбирала их на более тонкие, чтобы побыстрее высохли. Мокрые, они казались медвяными, окутывали ее спину, словно плащ. Лучи заходившего солнца, проникающие в горницу сквозь небольшое оконце, золотили их, заставляли вспыхивать огнем.
Такого спокойствия она не ощущала уже очень давно. Свою единственную рубаху она выстирала, пока парилась в бане, и Верея отдала ей одну из своих старых, которые носила, будучи помоложе. Как и все в избе знахарки, рубаха едва уловимо пахла летним разнотравьем, солнцем и теплом.
Отрада, перебросив на плечо волосы, принялась плести их в тугую косу.
Ее внимание привлекли звуки, неожиданно раздавшиеся во дворе. Она настороженно прислушалась, отложила гребень в сторону и подошла к двери. Верея говорила с каким-то мужчиной, но его голос звучал совсем глухо, и Отрада его не признала.
— Пойдем в избу, там поглядим, — услыхала она Верею и метнулась прочь, словно ужаленная.
Нервным движением пригладила влажные волосы, одернула рубаху и поневу и едва успела сесть обратно на лавку, когда распахнулась дверь, и вошла Верея. Мужчине же пришлось слегка пригнуться, чтобы не удариться головой о низкий дверной проем. Он оглядел горницу, заметил Отраду, но его взгляд скользнул мимо — и почти тотчас вернулся обратно, задержался дольше.
18.
К знахарке пришел кузнец Храбр. Торопливо подхватившись, Отрада встала с лавки. При взрослом муже ей, девке, сидеть не полагалось.
Храбр посмотрел на нее с удивлением, особо заострив взгляд на мокрых волосах, заплетенных в косу, но ничего не спросил.
— Здравствуй, славница, — заговорил первым, поняв, что от нее и слова не дождется.
Та резко тряхнула головой, оторвав взгляд от его темной рубахи с бордовыми тесемками на рукавах, и покраснела.
— И ты здрав будь, Храбр, — шепнула почти себе под нос. И слегка склонила голову, чтобы было удобнее разглядывать мужчину из-под опущенных ресниц. Она прошлась взглядом по рубахе, туго натянутой на широких, мощных плечах, и задержалась на лице: на левой щеке у него появлялась ямочка, когда Храбр улыбался. Вот как нынче, когда смотрел на знахарку.
Верея же принялась деловито перебирать стоявшие на полках горшочки.
— Тебе из городища не надобно чего-нибудь? Я на седмице поехать хочу, раз с запашкой управились. Для кузни кой-чего потребно.
— Вот, как обычно у травницы возьмешь, — знахарка подошла к нему, протягивая два маленьких горшка. — Ты надолго?
— Да на пару деньков. Обещался ведь тогда зимой воеводе, что по весне приеду, меч справлю. Мыслил сперва, до запашки поспеть, но следует старосту благодарить, что так задержался.
Выслушав его, Верея поджала тонкие, бледные губы, но ничего не сказала. Отрада осторожно, тайком поглядела на Храбра. У того голос словно заледенел, когда заговорил о воеводе да старосте Зоряне Неждановиче. Чудно. Она и не мыслил, что столько хорош Храбр был в кузнечном мастерстве, что даже сам воевода из городище не чурался у него меч заказать. Да еще прождал столько – с зимы!
Уразумев, она свела на переносице пушистые брови. По всему выходило, тот же самый воевода был, что виру Храбу уплатить назначил. За поклеп и наговор против старосты. Чудно так. Одной рукой наказал, другой – заказом одарил. Язык зачесался спросить, но Отрада торопливо его прикусила. Может, потом, как уйдет Храбр, она у знахарки все выведает. Но не нынче. Не при нем.
Ее мысли прервал до жути знакомый голос. Заслышав вуя Избора во дворе, Отрада отпрянула назад и прижалась лопатками к теплому срубу. Встретилась перепуганным взглядом с Вереей и уставилась на дверь, словно на ядовитую змею.
— Знахарка! – прогремел голос Избора на крыльце, и уже через мгновение он распахнул дверь в сенях. – А, стало быть, правду люди сказывали, тебя с девкой видали! – прямо с порога рявкнул вуй, устремив указательный палец на Отраду.
Мужчина казался всклокоченным пуще обычно и тяжело дышал, держась раскрытой ладонью за правый бок. Видно, умаялся, пока в горку забирался.
— А я как раз к тебе зайти собиралась! – Верея и бровью не повела. Подбоченилась и расправила плечи.
Отрада же стояла ни жива, ни мертва. Боялась шелохнуться, дышала через раз и смотрела себе под ноги. Ладони сцепила в замок до побелевших пальцев.
— А ты пошто притихла там, негодная? – набросился на нее Избор. – А ну ступай домой! Сей же час ступай, пока не наподдал тебе! Ишь ты, чего удумала! Честное имя отца да матери позоришь, небось, и в Нави покоя им нет, пока дочь такие-то непотребства творит!
Отрада отшатнулась в сторону и вскинула отчаянный взгляд на дядьку. На ее бледном-бледном лице выделялись лишь лихорадочно горевшие глаза. Еще дальше дернулась, когда Избор шагнул вперед, к ней.
— Оставь девку, — велела ему Верея. – Она с тобой никуда не пойдет.
— Это ж кто так решил? – он закряхтел от злости. – Ты не лезь, куда не следует. Пойдет, еще как пойдет. И в ножки поклонится, что вуй Избор ее, дрянь такую, замуж выдал, к мужу ладному пристроил, когда у нее самой ни красы, ни стати нет!
Совладав со страхом, что захлестнула ее при виде дядьки, Отрада подняла голову и встретилась взглядом с Избором, у которого аж лицо перекосило от бешенства на беспутную девку.
После злых его слов стояла она, как оплеванная. Щеки горели огнем, к горлу из самого нутра поднималась тошнота. По сторонам смотреть ей было совестно. Добро, хаял ее при родне, в избе. Но не на глазах же у чужих людей! И добро, при бабах да стариках. Но Храбр ведь – муж! Как она в глаза-то ему теперь взглянет... Тут бы под землю со стыда провалиться, прямо в Навь!
— Я не твоего рода, — набравшись храбрости, сказала Отрада, и голос ее не дрогнул. Злость придала ей сил.
Нечего ей уже было бояться. И так опозорил, как мог, ее дядька.
— Что ты там лепечешь, дура?! — Избор рванул к ней через всю горницу, силясь поймать за руку, и она отшатнулась от него прочь, перебежала на другой край стола.
Храбр мрачно смотрел то на Избора, то на девку, то на знахарку, но вмешиваться в их перепалку не спешил. Только хмурился все пуще и пуще, наблюдая, как дядька наступает на отпрянувшую к стене Отраду.
Все же не стерпев, кузнец шагнул вперед и преградил Избору дальнейший путь. Глядеть, как шугают девку, ему было противно.
— Что я не твоего рода! — гордо задрав голову, Отрада шагнула в сторону, выходя из-за спины кузнеца.
Он ей никто, и она не смела за ним хорониться. И так срам и позор, что при нем с вуем закусилась.
— Не пойду я с тобой! Лучше до смерти госпоже Верее служить буду, чем при тебе в родной избе, которую батюшка мой возвел, в клети жить!
— Ах ты, расщеколда! Ишь чего выдумала – по чужим избам шляться, гузкой вертеть! — взревел Избор и замахнулся сжатой в кулак рукой.
Отрада успела вскинуть ладони, оберегая лицо, но дядька так и застрял с занесенной для удара рукой, когда Храбр перехватил его в воздухе, сжав запястье. Вроде не шибко и сжал, едва ли не двумя пальцами держал, а мужик с трудом подавил постыдный, бабий визг и чуть на цыпочки не взвился, силясь вырваться их железной хватки. В кузне-то Храбр тяжеленный молот тягал, запросто мог Избору и кости переломать, коли силушку бы приложил.
— А ну пусти меня! — рявкнул Избор, и, выждав немного, кузнец разжал запястье.
Дядька Отрады тотчас дернул руку на себя и прижал на пару мгновений к груди, а затем обжег Храбра лютым, взбешенным взглядом.
— Я тебе в отцы гожусь, а ты смеешь на меня руку поднимать! Мало тебя твой батька в детстве полосовал, так и не выучил...
Глаза кузнеца блеснули нехорошим огнем, ноздри затрепетали от едва сдерживаемого гнева, и заметившая это Верея поспешила вмешаться. Шагнув вперед и оказавшись как раз напротив Избора, она приподняла голову с заплетенными и уложенными коруной косами и сказала ему ровным, спокойным голосом.
— Непотребство ты творишь здесь. Ступай подобру-поздорову, пока отпускаю. Еще хоть слово молвишь – до смерти своей шага в твою избу не ступлю, ни от кого из твоего рода беду не отведу! Отвернется от тебя Светлая Макошь, уж я об том позабочусь!
От таких речей присмирел даже без меры взбешенный Избор.
Поглядел на знахарку, потоптался на одном месте, мазнул по Отраде злым взглядом да и ушел прочь, махнув рукой. На прощание дверью шибанул, что было дури – как бы с петель после такого удара не отвалилась.
Переведя дух, Верея поглядела на кузнеца с девкой и покачала головой. Храбр тяжело дышал, и у него в ушах все еще звучали последние слова Избора, сказанные про отца. Бледная, что сметана, Отрада сползла по стене на лавку и, умостившись на самом краешке, спрятала в ладонях пылавшее стыдом лицо. Плечи ее слегка подрагивали.
Кузнец, справившись с собой, молча поклонился знахарке, посмотрел на Отраду, которая ничего вокруг себя не замечала, и ушел из избы вслед за Избором. Шум его шагов заставил Отраду вскинуть голову и подорваться с лавки прежде, чем Верея поспела ее окликнуть.
— Погоди! — она слетела с крыльца и едва не врезалась в спину послушно застывшего на месте Храбра – в самый последний момент умудрилась остановиться, чиркнув носом по его рубахе.
— Я поблагодарить тебя хотела... — Отрада посмотрела на кузнеца, когда тот к ней развернулся, и улыбнулась бледной улыбкой – тенью от ее прежнего веселья. — Что вступился за меня перед вуем.
Она поспешно отвела взгляд, когда уразумела, что слишком долго глазеет на его ладные, широкие плечи, и на бьющуюся жилку, что выглядывала из-под ворота рубахи на шее.