Жгучий стыд бросился Отраде в лицо, и она закрыла ладонями глаза. Права Стояна, во всем права! Не следовало ей сюда приходить, не следовало подслушивать. И влезать в чужие дела, мужские дела, тоже не следовало.
Отрада облизала губы и с трудом сглотнула. С удовольствием испила бы нынче колодезной водицы, в горле пересохло все, пока она бежала. Внезапно ощутила она и жажду, и ночную прохладу, и запоздавший страх. Зубы задрожали, не попадая друг на друга, и она, обхватив ладонями плечи, прижалась спиной к двери, беспокойно оглядываясь по сторонам. Как ей возвращаться, коли страшно стало и шаг в темноту ступить?
Раньше бояться следовало. Да и думать тоже!
Пока прислушивалась к тому, что по бокам избы творилось, упустила тропку, ведущую из леса. А потому, поглядев вперед, завизжала от страха, увидав, что по ней шагала темная, здоровенная фигура. Зажав рот двумя ладонями для надежности, Отрада оборвала в зародыше крик и хорошенько присмотрелась.
К избе шагал, вернее сказать, уже бежал ее хозяин. Кузнец Храбр, которого она и дожидалась.
— Разрази гром, — пробормотала перепуганная, бледная до синевы девка. На лице у нее не осталось ни кровинки.
Храбр сбросил на землю переметную суму, которую нес на плече, и в два шага взлетел на крыльцо. Сперва он мыслил, что светлое пятно у избы ему помстилось. Потом – что шалил так дедушка леший. Навел на него морок, вот и утратил взгляд остроту.
Но, разглядев на крыльце девку, в которой он, немного погодя, узнал Отраду, кузнец встревожился. Не с добрыми же вестями она его поджидала безлунной ночью у избы. Смалодушничал, вздохнул сердито.
«Лучше бы леший меня обманывал», — подумал, а потом услыхал перепуганный девичий визг, и мысли в голове совсем смешались. Коли дожидалась его, то отчего закричала? И смолкла тотчас? Испужалась чего?
— Приключилось что? — Храбр поглядел в широко распахнутые, зеленые глаза Отрады и пропустил один вздох. В груди заболело, словно резко ударили его под дых.
Облизав сухие губы, она, помедлив, кивнула, и он поспешно отвел взгляд, уставился на дверь, к которой ее прижимал. И плечи ее из своей хватки выпустил, и назад шагнул для надежности. И руки за спину завел.
21.
— Что ты тут делаешь? — спросил Храбр почему-то шепотом.
— Т-тебя ж-жду, — заикаясь, пролепетала Отрада, у которой зуб на зуб не попадал из-за холода и страха.
Кузнец думал недолго: распахнул дверь в сени и втолкнул туда Отраду, а после – в избу. На них тотчас дохнуло уютным теплом. Оно окутало, согрело озябшую девку, и та безвольно прислонилась спиной к стене, нежась и вдыхая слегка кисловатый запах хлебной закваски.
Подняв с земли переметную суму, Храбр вошел следом и отступил подальше от Отрады, на пару шагов. Только тогда она уразумела, что в избе, кроме них, никого не было. Она-то ожидала повстречать коли ни детей, то бабку Веселину, подсоблявшую кузнецу управляться с хозяйством. Но в горнице стояли лишь они вдвоем, и стыд бросился к щекам Отрады, самую малость раскрасив ее бледное лицо.
— Приключилось что? — снова спросил Храбр, не шибко ведая, что ему делать с перепуганной, жмущейся к порогу девкой. Словно он насильно ее в избу притащил, а не она на крыльце его поджидала.
— Случилось, — клацнув зубами, Отрада кивнула. — А где родичи твои? — спросила вовсе не то, что намеревалась сказать.
— К Усладе отвел. Я по утру в городище поеду, — с легкой оторопью отозвался кузнец. Посмотрел на растрепавшуюся косу Отрады и поспешно отвел взгляд. Чтобы скрыть неведомо откуда взявшееся смущение, он подошел к столу и запалил жировик. И тотчас пожалел, потому как заплясавшие по стенам тени и разлившийся вокруг тусклый свет придали их разговору еще больше таинственности.
Храбр, осердившись на себя за дурные мысли, ожег Отраду строгим взглядом.
— Так пошто ты пришла?
— Я... — она облизала пересохшие губы и вспомнила, что хотела испить водицы. Но нынче у кузнеца попросить не решилась. Ей и без того разом сделалось неуютно и самую малость тревожно под его неуступчивым, сердитым взглядом.
— Не уезжай в городище, — сбившись с мысли, Отрада перескочила на другое. И торопливо продолжила, пока изменившийся в лице Храбр не поспел ее перебить. — Я услыхала ненароком чужой разговор...
Густой румянец окутал ее щеки, когда кузнец насмешливо вздернул брови. Прислонившись поясницей к краю стола, он скрестил на груди руки с закатанными по локоть рукавами рубахи. Еще пуще смутившись, Отрада уставилась в пол под своими ногами, прекратив глазеть на потемневшую от жгучего весеннего солнца кожу, на которой светлыми пятнами выделялись мелкие ожоги и шрамы.
— Тебя побить хотят, — вздохнув, она закончила свой несвязный рассказ. — Чтоб ты до городища не добрался...
Храбр глядел на нее так, словно она на другом языке говорила, и он ни словечка не разумел. Фыркнув с досадой, Отрада подула на надоедливую прядь волос, все норовившую упасть ей на лицо.
— Сговорились против тебя! — сказала она чуть погромче и вперед шагнула. — Чтоб ты к воеводе не дошел...
С губ Храбра стекла вся насмешка. Жестче обозначился подбородок, когда он стиснул зубы, меж бровями залегла глубокая складка. По лицу пробежала черная тень, и на правой щеке забугрился желвак.
— Кто сговорился? — спросил тихим голосом, но Отрада покачала головой.
— Я... я не могу сказать... не уезжай в городище...
Ее сделалось неуютно стоять подле разозлившегося кузнеца, и, поежившись, она обхватила ладонями себя за плечи.
— Кто сговорился? — повторил он и в повисшей тишине оглушительно громко хрустнул костяшками на правом кулаке.
Отрада пожалела, что не послушалась Стояну и пришла нынче в избу.
— Я не скажу тебе... не спрашивай.
— Отчего так? Страшишься? — Храбр ожег ее хмурым взглядом из-под насупленных бровей.
Помедлив, она кивнула, а он провел раскрытой ладонью по лицу, царапнул пальцами подбородок с короткой, светлой бородой.
Вокруг них сгущались тени: огонек жировика горел неровно, прерывисто. Отрада тоскливо посмотрела по сторонам, особливо задержав взгляд на двери. Глупость содеянного пусть с запозданием, пусть медленно, но неуклонно открывалась ей все больше с каждым мигом, проведенным наедине с кузнецом, взрослым мужем, в его избе и горнице. Где, окромя них двоих, не было ни единого человека. С трудом проглотив застрявший в горле стыд, Отрада украдкой приложила ледяную ладонь к пылавшей румянцем щеке.
— Не пужайся, я никому не скажу. Чей разговор ты услыхала?
— Я не этого боюсь! — Отрада глянула на Храбра с укором. Разозлившись, едва ногой не притопнула, да вовремя спохватилась. Негоже в чужой избе норов свой дурной показывать. Еще осердится домовой, огреет палкой по хребту. — Я боюсь, что ты дурное сотворишь!
Кузнец моргнул – раз, другой. Поглядел на нахохлившуюся Отраду, больше похожую на встрепанную, взъерошенную пичугу. Ишь как нос задрала, того и гляди в матицу упрется. И вся злость на глупую девку, удумавшую тень на плетень наводить, испарилась. Он бы улыбнулся, да негоже, потому лишь дернул уголками губ.
— Стало быть, не скажешь? — спросил еще раз, притворно нахмурив брови.
— Не скажу! — решительно подтвердила Отрада.
Храбр махнул рукой. Что выспрашивать впусте... а то он не ведал, кто в общине зуб на него имел. Да кто многое отдал бы, чтобы помешать ему с воеводой в городище встретиться.
Чудно. Он ведь и не мыслил c жалобой в крепость идти: нашто, коли сказать нечего? Свое он уже отговорил. И виру уплатил. Добро, в поруб не кинули за навет на доброго человека, Зоряна Неждановича... Обещался воеводе приехать, меч отдать. Вот и намеревался слово сдержать.
Он тряхнул головой. Ну, это обдумать хорошенько он и после может. А прежде надобно кое-что сделать.
— Пойдем-ка, до знахарки тебя отведу. Час-то поздний уже.
Отрада стрельнула в сторону Храбра недоверчивым взглядом. Лишь недавно злился за ее молчание, а нынче и лицо разгладилось, и сведенные на переносице брови разошлись. Неужто подобрел? С чего бы... Но кузнец был прав. Давно ей следовало вернуться в избу Вереи. Кому рассказать – осудят. Молодая, не сватанная девка, глубоким вечером, наедине в горнице с мужем!
Храбр распахнул дверь в сени и протянул Отраде снятый с крючка платок.
— На-вот. Укройся, озябнешь ништо.
Горячая волна благодарности затопила ее, но она, смущенная и тронутая столь простой заботой, смогла лишь кивнуть и едва приметно улыбнуться. Губы не слушались, так и норовили задрожать – верный предвестник слез.
Снаружи и впрямь было прохладно. Особливо после теплой, дышащей хлебом избы. Отрада смотрела в затылок идущему впереди Храбру и думала, будет ли великой дерзостью спросить у него, что решил? Про городище да воеводу. Покусав губу, все же промолчала. И без того немало она нынче натворила. Как сошел вконец угар, окутавший ее еще у реки, когда подслушали они разговор старосты и вуя Избора, так сделалось ей жуть как стыдно.
Чтобы сказала ее мать, будь жива? Что творит неразумная дочка?
С отчаянно лихостью Отрада махнула рукой. Ну, и пусть! Коли б ждала она сватов да пряла на лавке приданое, тогда бы и печалилась. А нынче... Отрезанный она ломоть, пригрелась в избе у знахарки, когда из родного дома выжил дядька. Нашто ей печалиться, коли оказалась с мужем наедине в горнице? Срама почище того, что вуй Избор сотворил, еще поискать надо.
Увязнув в сердитых размышлениях, Отрада не заметила, как стали они спускаться вниз. В темноте, когда хоть глаза слепи, она неловко наступила на камень, подвернув ступню, и едва не полетела вниз, ровнехонько носом в землю. Развернувшись, Храбр поспел подхватить, и Отрада уткнулась щекой тому в рубаху на груди. Немыслимая близость чужого, горячего тела – мужского тела – ошеломила ее на мгновение. Пахло теплом и хлебом, как в избе, и самую малость терпкой горечью, и чем-то солоноватым, и кузнечным огнем.
Зажмурившись и чувствуя под щекой шероховатую тканину, она резко вдохнула и стиснула зубы, чувствуя хватку кузнеца на своих плечах. Платок соскользнул на землю, и потому ладони Храбра касались ее лишь через тонко выпряденную рубаху. Прикосновение почти обжигало.