И потому его дорога лежала перед ним – ровная и прямая.
Но как же тяжело ему по ней шагать одному.
Из тяжелых, невеселых дум его выдернул пронзительный, громкий вскрик за спиной. Развернувшись, он увидел, как Отрада, опираясь на левую руку, пыталась подняться с земли и сесть на колени. Позади нее валялась тяжелая коряга, о которую она, вестимо споткнулась. По ее щекам текли невольные, злые слезы, и сперва Храбр подивился. Не так уж сильно она зашиблась, чтобы сразу реветь. Но почти мгновенно устыдился, приметив, что Отрада берегла правую руку, прижимая к груди, и почти не шевелила ею, во всем полагаясь на левую.
Опустив не землю Твердяту, он подошел к девчонке, которая сидела на коленях и утирала со щек горячие слезы.
— Что приключилось с рукой? — спросил, опустившись перед ней на одно колено.
— Ничего, — сердито отозвалась та и отвернулась, пряча лицо. И снова всхлипнула.
— У нее плечо болит, — негромко сказал Твердята, который внимательно следил за ними из-за спины старшего брата. — Зашибла, когда по обрыву вниз скатилась.
— Ничего у меня не болит! — насуплено повторила Отрада, которой было не занимать упрямства.
Она принялась неловко вставать, и Храбр поддержал ее под локоть. Но стоило ей выпрямиться, как тотчас одернула к себе руку, словно обожглась.
_________________________________________
Любимые читатели, у меня к вам вопрос: мне два разных человека написали, что обложка мрачная. Вы согласны?
Мне самой она нравится, но я себе тут не особо доверяю). Если напишите, что думаете, буду благодарна и обещаю не обижаться ни в коем случае!!!
29
В общине их уже ждали. На половине обратного пути они встретили дядьку Третьяка с двумя сыновьями, которые тщетно прочесывали лес, и после радостных объятий, трое мужчин заспешили вперед них: позвать знахарку Верею, чтобы та посмотрела Твердяту, да передать добрые вести Усладе, которая места себя не находила от беспокойства.
Отрада, которая молча шагала за Храбром и глядела тому в спину, пожалела, что не может идти быстрее и не поспеет за дядькой Третьяком. Она бы лучше ушла с ним, чем медленно брести вместе с кузнецом, но ничего нельзя было поделать. И потому она продолжала идти позади него, смотря себе под ноги. Добро, рубаху надел, прикрылся малость! Сором какой был, она не знала, куда взгляд отвести!
Обида, словно заноза, засела на сердце, и всколыхнулась с новой силой, стоило Храбру с ней заговорить.
«Отрада Бусовна» — ишь, чего выдумал!
Не переломился бы по-человечески поблагодарить, она брата ему спасла. А он... «Отрада Бусовна, благодарствую». Тьфу! Словно она бабка, встретившая немало весен.
И глаза серые смотрят двумя колючими льдинками прямо в душу.
Так у Отрады сердце зашлось, что едва-едва сдержалась, не высказала кузнецу все, что накипело. С трудом, но совладала с собой, крепко прикусила язык и замолчала. Пусть он.
Встречали их прямо на окраине общины. Недалеко от родительской избы, из которой Отраду выжил вуй Избор. Непросто ей было мимо пройти, головы не повернув. Но глядеть было еще больнее, и потому она заставила себя смотреть прямо перед собой и не провожать тоскливым взглядом место, которое величала она домом еще несколько седмиц назад.
Собравшиеся люди радостно загудели, когда они втроем показались на опушке леса и забралась на вершину холма. С громким плачем Услада кинулась к братьям, и на миг Отрада даже позабыла, что именно она оговорила ее перед Храбром. Выдумала невесть что... Женщина пыталась одновременно поцеловать и кузнеца, и мальчишку у него на руках, что-то говорила, то смеясь, то вновь плача, и утирала покрасневшие глаза длинным концом убруса.
Верее хватило и беглого взгляда на бледного Твердяту, чтобы поджать губы и непреклонно сказать Храбру.
— Неси-ка его в мою избу, сынок.
Кузнец кивнул и что-то шепнул сестре, и та переменилась в лице мгновенно. Поджала губы, посуровела взглядом. Кажется, она что-то сказала в ответ, но Храбр настоял на своем, и Услада, тяжко вздохнув напоследок, повернулась и пошла к Отраде, стоявшей неподалеку ото всех.
— Брат сказал, что это ты Твердяту отыскала, — сказала Услада, даже не взглянув ей в лицо.
— Отыскала, — равнодушно отозвалась Отрада, которой мало радости было говорить с женщиной, возведшей на нее напраслину.
— Благодарю тебя за брата, — она прижала к сердцу раскрытую ладонь и слегка поклонилась, не согнув, впрочем, шеи. — Ты вроде бы славная девушка, отчего же честь свою не блюдешь?
Услада не сдержалась. Не смогла промолчать, оказавшись рядом с Отрадой.
Та вспыхнула, словно маковка, и тотчас побледнела. Даже россыпь веснушек, щедро появившаяся на ярком летнем солнышке, посветлела.
— Ты, вестимо, подсобила нам с Твердятой, и за это я тебе всегда буду благодарна, — Услада же ее молчание восприняла как согласие и потому, приободрившись, продолжила. — Но ты бы не лезла к нему да Нежке. Да и от Храбра держись подальше... ни к чему нам такое.
Договорив, она степенно кивнула и удалилась вслед за братом: тот, по-прежнему держа на руках Твердяту, как раз отправился вместе с Вереей к ней в избу.
Вся кровь, казалось, прилила к щекам Отрады, пока она стояла да глядела вслед Усладе, а в ушах непрестанно стучали ее слова. Как женщина цедила их сквозь зубы, едва-едва шевеля губами; как сморщила нос, словно унюхала что-то дурно пахнущее; как страдальчески заломила широкие брови коромыслом...
— Девонька! — Верея, обнаружив ее исчезновение, остановилась и принялась оглядываться по сторонам.
Закусив изнутри щеку, Отрада поспешила на зов. Болела душа, болело плечо, болела нога, которую она подвернула. Злость и обиду на Услада всячески подзуживали ее сказать в ответ что-то обидное и мерзкое, такое же гадкое, как и слова женщины.
«Значит, мальчишку искать я была ей хороша. А нынче – просит подальше держаться... Да больно мне нужно! Да разве ж я сама с ней заговорила?! Коли б не Твердята, вовек подле нее не остановилась бы!» — смурная, хмурая Отрада шагала подле знахарки, и та все обеспокоенно поглядывала на нее, но ничего не спрашивала: слишком вокруг было много чужих ушей.
В избе Твердяту, который бредил, то погружаясь в чуткую, неглубокую дрему, то приходя в сознание и сталкиваясь с болью, уложили на скамью. У него начался сильный жар, и Верея велела принести ледяной воды из колодца. Подхватив ведро, Храбр тотчас скрылся снаружи, а знахарка коснулась лба мальчишки и что-то зашептала себе под нос. Она потянулась к большой кожаной мошне, которую всегда носила с собой на поясе и хранила в ней некоторые лекарственные растения, и кинула в чашу горсть высушенных, мелко растолченных трав, плеснула воды из ушата, взболтала и поднесла ко рту Твердяты.
Тот сделал несколько глотков, потом закашлялся и отвернулся, но знахарка непреклонно заставила его выпить почти все.
Отрада опустилась на лавку подле него. Его лоб был горячим, почти обжигающим, а из груди вместо дыхания вырывались сухие, частые хрипы.
— Потерпи, малыш, потерпи, — прошептала она.
— Это ромашка, корень солодки и растертая ивовая кора, — сказала Верея, отставив в сторону пустую чашу. — Должно помочь, — помедлив, она перевела взгляд на опухшую лодыжку мальчишки и покачала головой, одновременно цокнув.
— Плохо, светлая Макошь, плохо, — сказала она, поджав губы.
Вместе с Храбром, который принес два полных ведра воды, в избу вернулась и Услада. Словно ошпаренная, Отрада поднялась со скамьи, стоило той показаться в дверях, и подошла к опустевшему ушату, чтобы его наполнить.
Прислушиваясь к тихому голосу знахарки за спиной, она, наконец, смогла смыть с лица налипшую пыль и грязь, стереть разводы.
— Держи его крепко и прижми к скамье, — велела меж тем знахарка. — Колы нынче не вправим, будет токмо хуже.
Почти сразу же следом раздался тошнотворный, громкий хруст, а после закричал Твердята — громко и очень пронзительно.
— Т-ш-ш-ш-ш-ш-ш, — зашипел Храбр младшему брату. — Тихо-тихо, уже все, малец. Уже все.
Поежившись, Отрада утерла лицо рушником и повернулась. Твердята плакал, и старший брат гладил его по слипшимся от пота и пыли, потемневшим волосам.
— На ночь тут его оставлю, — деловито сказала Верея, перебирая свои горшочки и поглядывая на мальчишку с тревогой. — Надобно с ним посидеть до утра, присмотреть. Девонька, — поглядела на Отраду, — вдвоем с тобой управимся?
— Лучше я вместо нее, — Услада вскинула голову, как только знахарка упомянула имя девки.
Храбр также поднял на сестру тяжелый, немигающий взгляд. Нашла время, когда о бабских своих склоках думать!
Посмотрев на Верею, Отрада молча развела руками. Она не хотела ни спорить, ни даже просто говорить с Усладой.
— Ты, Устя, ступай-ка в избу. Уж скоро Белояр воротится, — Храбр в упор поглядел на сестру и едва заметно качнул головой, когда та вздумала его перебить. — Да и негоже Бажена с Нежкой одних бросать, поди измаялись уже.
— Лучше я, чем она, — но Услада, вышедшая замуж в другой род, брата слушать не намеревалась, и Храбру пришлось подняться на ноги. Волей-неволей, но встала со скамьи и его сестра.
— Я сказал: ступай, — твердо, непреклонно повторил кузнец и придержал заупрямившуюся Усладу под локоть. — Не позорься, сестра, — шепнул ей на ухо, и лишь тогда та обмякла в его руках, перестав бороться.
Вместе они вышли на крыльцо, и Услада едва поспела наскоро попрощаться с вереей. Когда за ними хлопнула дверь в сени, знахарка с лукавой, хитрой усмешкой покосилась на Отраду.
— Ты не серчай на нее, — попросила она внезапно. — Услада – хорошая бабенка, но шибко уж гордая. Да и братьев своих любит, как никто.
— Братьев своих любить недурно, токмо пошто же она на меня напраслину возводит? — Отрада пожала плечами.
— Какую напраслину? — Верея тотчас нахмурилась, растеряв все лукавство.
— Дурное про меня Храбру наговорила, — она свела на переносице светлые брови, припомнив слова Твердяты.