— Дурак потому что, — хмуро отозвался кузнец.
Уголки губ Отрады дрогнули, и она улыбнулась.
34.
По груди Храбра разливалось давно позабытое тепло. Отрада в нерешительности стояла подле стола и смотрела на усерязи, раз за разом скользя по ним жадным, внимательным взглядом. Коснуться их она так и не решилась, вот и оставалось лишь издалека любоваться.
— Примеришь, может? Али как?.. — устав ждать, заговорил Храбр и столкнулся с ее насмешливым, лукавым взглядом.
Она снова склонила голову к плечу, словно птичка.
— А чего я стану их примерять? — спросила, подавив улыбку. — Ты мне не жених, а я тебе не невеста!
Храбр поначалу опешил. Воздухом подавился, словно грудью со всего маху налетел на камень. Дышать стало трудно и больно. Но после, заметив хитрый блеск в ее взгляде, он вдруг расхохотался. Громко, со вкусом, во всю мощь. Так, как не смеялся уже давненько. И точно ни разу со дня смерти отца.
Ух, зеленоокая!
Отсмеявшись, он погрозил ей пальцем, и Отрада лишь быстро-быстро заморгала в ответ длинными ресницами.
— Ты гляди! Сватов пришлю!
— А присылай! — отозвалась она дерзко, но тут уже и сама смутилась собственного своеволия, и поспешно прикусила язык.
Да-а. Прежде не помнила за собой Отрада такой смелости. Сперва она пошутить хотела, подразнить угрюмого кузнеца, на которого все еще держала обиду. А нынче стало уже не до смеха.
Про сватов Храбр говорил всерьез, и ее глупая подначка, казалось, лишь крепче уверила его в принятом решении.
Подумав об этом, Отрада почувствовала, как на шеках стремительно расцвел густой-густой румянец. Пришлось от кузнеца взгляд отвести. Больше ей не хотелось ни подшучивать над ним, ни дерзко в глаза смотреть. Как обмолвился он про сватов, так быстрее забилось у нее сердце. Ладони, и прежде холодные, заледенели от волнения. В голове одна за другой мелькали мысли — одна другой дурнее.
— Ну, что ты? — спросил Храбр, не сводивший с нее пристального взгляда. — Не бойся... не хочешь – не пришлю! — сказал он и сам себе подивился.
Отрада думала недолго.
— Хочу, — прошептала, комкая в ладони подол длинной рубахи.
Заговорить ему помешала вернувшаяся Верея. Знахарка замерла в дверях, разглядывая румяную до корней волос Отраду, улыбавшегося шальной улыбкой кузнеца и узелок с усерязями на столе между ними.
— Ты завтра вечером не уходи никуда из избы, госпожа. Сватов зашлю к тебе! — Храбр повернулся к ней, забрал узелок и был таков.
Даже не договорили они о том, зачем он к ней приходил. Прищурившись, Верея проводила его взглядом и повернулся к Отраде, смущенно комкавшей в ладонях подол рубахи. Та пыталась спрятать довольную, счастливую улыбку, которая нет-нет да и появлялась на лице.
— Давай-ка спать, девонька, — вздохнув, сказала знахарка и нахмурилась.
Нелегкое дело ей предстояло завтра поутру.
В кузню к Храбру она отправилась сразу после утренней трапезы. Отрада выглядела так, словно и минутки не проспала. Взволнованная, она места себе не находила, все вскакивала и вскакивала с лавки, принималась переставлять горшки да плошки. Долго-долго нюхала да пробовала свежий квас, придирчиво оглядывала закваску, которую поставила, чтобы испечь к вечеру каравай.
У Вереи щемило сердце, хотя мыслила раньше знахарка, что, повидав немало людских горестей за все время своего врачевания, давно она отвадилась так о ком-то волноваться. Но зеленоглазая, длиннокосая девонька, о которой просила приглядеть умирающая мать, растревожила что-то у Вереи в душе.
Храбр распахнул дверь кузни после первого стука. Тоже, поди, и не спал толком, коли в такую рань уже за молот взялся.
— Госпожа? — спросил он удивленно.
— Потолковать с тобой надобно, — вздохнула знахарка, приметив, как поджал кузнец губы, как свел на переносицы темные брови.
Пожав плечами, он стащил через голову кожаный, истрепанный передник и натянул поверх голого тела свободную рубаху. Он вышел из кузни и подошел к знахарке, присевшей на поваленное бревно подле стены.
— Сватать ее, стало быть, хочешь? — спросила без обиняков, и Храбр кивнул.
За их спинами над лесом медленно вставало солнце, и его косые лучи ложились на мокрую от росы землю, просачиваясь сквозь высокие макушки деревьев. Верея вновь вздохнула, припомнив встревоженный взгляд Отрады, которым та провожала ее, когда выходила из избы.
— У меня? — горечь в ее голосе заставила Храбра насторожиться.
Накануне вечером, едва покинув избу знахарки, он отправился на празднество – разыскивать Белояра. Никого ближе не было у него, чем муж сестры. Никому иному он не доверил бы стать сватом. А вернувшись к себе, натолкнулся на удивленный взгляд Твердяты. Тот спросил, что хорошего приключилось, и Храбр рассмеялся. Неужто его радость виднелась и на лице?..
Нынче же чудные вопросы знахарки заставили то тепло, что поселилось в груди со вчерашнего вечера, сжаться. Он уже не чувствовал, что оно согревало его, как было накануне.
— У тебя, госпожа, — буркнул он, отчаянно желая, чтобы знахарка не приходила к нему в кузню этим солнечным утром.
— Этого-то я и страшилась, — Верея поджала губы. — Али позабыл ты, к кому приходили сватать девку, коли не было у нее родни? У кого защиты просили, коли умыкали невесту?
Не был давно Храбр сопливым юнцом. Но нынче вся кровь отлила у него от лица. Стиснув челюсть, он заскрипел зубами и почувствовал, как забилась жила на правой щеке. Счастье – хрупкое, призрачное, которое он вчера едва-едва потрогал за хвост, в то мгновение показалось ему бесконечно далеким. Потерянным.
— Нет, — тяжело выдохнул он себе под нос. — Нет, нет...
Вестимо, он вспомнил. Такое редко случалось, и за все весны, что был его отец старостой, лишь пару раз приходили к нему женихи. Один раз – сватать сироту без родителей. Какой и была Отрада.
Второй раз – просили принять выкуп за девичью косу, за невесту, которую умыкнули, да передать вено родителям, чтобы искупить содеянное против их воли.
Сироту полагалось сватать у старосты.
У старосты Зоряна Некрасовича.
Или у ближайшей ее родни – вуя Избора.
Храбр пожалел, что оставил, не взял с собой в кузне молот. Вот бы обрушить его нынче на ближайший пень... и чтобы тот в щепки разлетелся после первого замаха. А затем ударить еще и еще, до тех пор, пока не уймется на сердце горячая боль. Пока не раскрошится тугой железный обруч, что сдавливал грудь и не позволял дышать. Пока не станет чуть легче.
Он с трудом разжал стиснутые челюсти и посмотрел на знахарку.
— Я пойду к ее вую. Дам за нее богатое вено, — выдавил он сквозь зубы, когда отдышался.
Но Верея осадила его острым взглядом, и Храбр почувствовал себя так, словно оборвалась последняя веревка.
Знахарка понурила голову. Мыслила она оградить его, потому и не рассказала про слова Твердяты. Не рассказала, кто его молодшего брата чуть жизни не лишил.
И вот как теперь вышло.
Верею звали многомудрой, но она таковой себя больше не ощущала.
«Макошь-Матушка, — взмолилась она. — Укажи мне, неразумной, путь».
— Отчего молчишь, госпожа? — насторожился Храбр. — Скажу ему, что и избу пусть себе забирает, коли нужда у него такая сильная, что родную кровь чуть со свету не сжил. Я ей новую отстрою! Во стократ краше!
Верея подняла на него затуманенный взгляд. Как теперь быть, что делать – она не ведала. Ведала лишь, что ни за что не отдаст Отраду старик Избор. Ох, а коли выдаст себя мужик взглядом али жестом, коли прознает Храбр, кто с Твердятой такое сотворил – тогда впору не о сватовстве будет тревожиться, а за жизнь горячего, вспыльчивого кузнеца.
И Отраду еще в свой сговор втянула! Сможет ли и дальше молчать, коли Храбр назовет ее своей невестой? Сможет ли лгать жениху? Никогда не одобрят Светлые Боги такой союз, и горячее сердце Отрады не позволит ей обманывать кузнеца.
Да-а. Во всем ошиблась знахарка. Во всем.
«Я прогневала Хозяйку Судеб, — Верея сокрушенно покачала головой. — Хотела я изменить то, что предначертано, да не вышло. Хотела обмануть и сберечь Храбра, но лишь все запутала. Как я посмотрю в глаза его отцу, когда наступит мой час? Что я скажу матери Отрады?..»
Нежданно опомнившись, ухватилась Верея за спасительную, тонкую нить. Припомнила она, как рассказала ей Отрада про подслушанный разговор на берегу между старостой да Избором.
— Ты, сынок, никак позабыл, что сговаривались как-то против тебя Зорян Некрасович с дядькой Избором? — она даже улыбнулась слегка, совладав с собой.
В мыслях Верея исто поблагодарила Великую Макошь, которая подсобила ей на сей раз. Надобно принести богине добрую жертву. Без нее бы совсем пропала знахарка...
Храбр осекся и еще пуще нахмурился. Теперь-то он уразумел, отчего побледнела госпожа Верея да слова вымолвить долго не могла.
Совсем он о том позабыл! Столько всего после приключилось...
Он запутался ладонью в волосах на затылке и поворошил их, размышляя. Сватать Отраду к старосте он не пойдет, даже коли будет помирать. Он ему и слова лишнего старался не говорить. Однажды он его убьет, это Храбр ведал наверняка. А до той поры всячески его избегал, чтобы раньше срока не сорваться.
Дядька Избор, вестимо, откажет.
Как же ему быть?..
Можно и без сватовства девку увести. Сделать своей женой, надеть на голову богатый убрус. А после выплат за нее Храбр Избору вено. Коли случится промеж ним и Отрадой все, что случается промеж мужем и женой, уже ничего не сможет дядька поделать, как бы не ярился. Ну, а что осерчает... Не велика печаль! Это от матушки, вырастившей, выкормившей, стыдно и страшно уходить самоходкой*, но не от ненавистного дядьки.
Но самоходка... Станут в общине на них коситься. Что на него глядят, он давно привык. Он твердокожий, его не задевает.
Говорят старики, что и к чистому не прилипнет, но Храбр слишком хорошо знал цену всем сплетням и толкам. Прилипнет. К чистому прилипнет, и Отраде придется тяжело. Ей и нынче достается, а будет лишь хуже.