Вправе ли он на такое ее обречь? А коли... коли дети пойдут?.. Из-за отца Отраду до сих пор недобрым словом поминают.
Храбр задумался столь глубоко, что не замечал обеспокоенных взглядов, которыми одаривала его Верея. Кашлянув, она смогла отвлечь его от смурных мыслей.
— Мне надобно обо всем поразмыслить, госпожа, — медленно сказал кузнец, посмотрев на знахарку. Он все еще хмурился, но не выглядел ни взбешенным, ни разгневанным, и Верея порешила, что может оставить его одного.
— Я вечером приду. Один, без сватов, — горькая усмешка искривила жесткие губы. — С ней потолковать... — он не договорил и развел руками, не в силах объясниться.
Но Верея, конечно же, уразумела.
— Приходи, сынок, — сказала тихо, опустив взгляд. Знала себя пред ним виноватой. Пред ним да пред Отрадой. — Сам все тогда скажешь. Я и словом не обмолвлюсь.
— Благодарю, госпожа, — Храбр чуть склонил голову и, дождавшись ухода знахарки, вернулся в кузню.
Следовало приниматься за дело. Коли руки заняты работой, думается отчего-то легче. А нынче он до вечера должен рассудить, как ему поступить.
* самоходка или самокрутка: поскольку в 99% случаев браки заключались родителями жениха и невесты, а с мнением последних никто не считался, то аномальные формы поведения молодых получили свои собственные названия. Так самовольный уход девушки к жениху назывался самоходка, самокрутка, самохотка (еще говорили: краденая или воровская свадьба, выкрадом, уводом, убёгом, самоходом, уход).
Традиционный свадебный обряд отсутствовал, если невеста венчалась без согласия родителей, тайно от них, иногда (особенно у южных славян) дома, а не в церкви. Невеста, самовольно выходящая замуж, называется самоходка или самохотка.
35
Отрада несла от колодца ведра на коромысле, и ее путь лежал через общину. Она вздрогнула и замерла на месте, когда услышала громкие крики мальчишек.
— Сирота, сирота, сирота!
Кровь бросилась ей в лицо, потому как помыслила сперва, что обзывали ее. Медленно она сняла с плеч тяжелое коромысло и повернулась, чтобы увидеть, как несколько мальчишек, повиснув на плетеном заборе, кричали что-то вслед сестренке Храбра Милонеге. Девочка металась, словно зверь на привязи, не ведая, куда скрыться от их злых, обидных насмешек. Особо голосил Годун – старший сын Первана и Русаны, внук старосты Зоряна.
Ну, еще бы. Отрада прищурилась. Кому, как не ему, задирать малую девчонку. Целой толпой набросились на пигалицу в длинной рубашонке, еще в поневу не вскочившую. Шею обожгли сальные, слюнявые следы от губ Первана, и липкие воспоминания накрыли Отраду с головой.
Каков отец, таков и сын! Батька его тоже мог лишь девку бессловесную в углу избы зажимать да жену поколачивать.
— А ну кыш! — сжав кулаки, Отрада поспешила к Милонеге.
Она хлестко поглядела на мальчишек, вразнобой сидевших на заборе, и погрозила им пальцем.
— Совсем стыд уже потеряли! — напустилась она на них, узнав в некоторых сыновей уважаемых родов, про которых с первого взгляда дурное и не подумаешь. — А ну родителям расскажу, что вы тут устроили, на лавку сесть не сможете!
Милонега нырнула ей за спину, схоронившись там. На мальчишек ее слова подействовали по-разному. У кого-то хватило совести уткнуть в землю взгляд, кто-то беспечно пожал плечами: мол, а что такого; но лишь Годун не устыдился ничуть. Напрочь, с еще большей дерзостью поглядел на Отраду и оскалился.
— Хоть деду сказывай, — гадко хмыкнул он. — Мне-то что.
— И как стыд глаза не жжет, — она покачала головой, смотря на мальчишку, у которого наглости было не занимать. — Всей толпой на одну девчушку. Совестно должно быть!
Пылая гневом, она по очереди посмотрела на каждого и обернулась к Милонеге, топтавшейся у нее за спиной. Крепко взяла девчушку за руку и зашагала к оставленному коромыслу.
Годун что-то крикнул ей вслед – один-единственный из всей толпы, но Отрада не повела и бровью. Вот еще! Много чести щенку.
Милонега семенила следом за ней, и не сразу Отрада приметила у нее на щеке красное пятно с царапиной посередине.
— Это откуда?
— В лесу ветка хлестнула, — девочка потерла глаза. — Меня Устя послала за лесной ягодой, а они мое лукошко отобрали, — пригорюнившись, она вздохнула. — Целое лукошко я собрала, доверху полное!
Отрада погладила ее по мягким, светлым волосам на затылке.
— И часто они так? — спросила вскользь.
— Часто, — Милонега ковырнула носком пыль. — Еще и одна я, без брата...
— А другой твой брат ведает?
Она молча помотала головой.
— Твердята говорит, что у Храбра своих забот полон рот. Незачем лишний раз тревожить его нашими глупостями. А против мальчишек он и сам сдюжит... но у него нога больная, вот я и одна. Обычно он за меня вступался!
— Обычно?..
Милонега замялась, отвела взгляд и сосредоточенно уставилась на свои руки. Кончики ее ушей алели, а из носа вырывалось сердитое, насупленное сопение. Ой, прав был брат, прав, называя ее болтушкой, не умевшей держать язык за зубами!
— Как батюшка отправился к праотцам, — со вздохом призналась она.
Отрада не знала, что сказать. Отругать за молчание? Так не вправе она лезть в чужую семью. Пожурить, что обманывали старшего брата? А чем она лучше? Сама и на уговоры Вереи поддалась, и с Твердятой условилась, что не узнает Храбр, кто мальчишку чуть не погубил... Молча мимо пройти? А Милонега, совсем дитя, она в чем виновата? Терпит тычки и насмешки, и многое, верно, о чем не сказала...
Так ничего и не решив, она покосилась на коромысло и еще раз погладила девочку по затылку.
— Давай-ка я тебя провожу до избы. Пригляжу.
Милонега повеселела на глазах. Всю дорогу она болтала, не замолкая, и чирикала, словно лесная пташка. Позабыла про все свои горести: и про мальчишек, и про украденное лукошко с лесной ягодой.
Как назло, Услада возилась во дворе, когда Отрада с девчушкой подошли к их с Белояром избе. На сердце всколыхнулась давняя обида за ложный наговор, за злые слова о том, чего не было.
Завидев их, женщина отодвинула в сторонку горшок, который чистила песком, вытерла руки о передник, повязанный поверх поневы, и подбоченилась. Глядела она на Отраду безо всякой доброты.
— Нежка, ты где была? — напустилась она на девочку, не дав никому из них и рта открыть. — Я тебе велела воротиться скоренько, а ты по лесу гуляла небось, лентяйка!
— Ее мальчишки задирали, — Отрада заговорила первой, уразумев, что беседовать с ней Услада не намерена. — Они лукошко ее потоптали.
— А у тебя самой рта нет, чтобы сказать? — прошипела женщина, схватив сестру за руку и дернув на себя.
На Отраду она по-прежнему глядела, как на пустое место.
— Идем скорее, дел в избе невпроворот! — и ушла, даже не обернувшись и не поблагодарив.
Милонега же, извернувшись на крыльце, отстранилась от сестры и быстро махнула своей спасительнице рукой. Выглядела девчушка смущенной.
Сведя на переносице пушистые брови, Отрада покачала головой, перехватила поудобнее коромысло и направилась в избу знахарки. И так припозднилась, пока Милонегу провожала. То, как вела себя Услада, не лезло из головы, как бы сильно она ни старалась. Выходило, не рассказал Храбр сестре, что сватов к ней засылать намерен? Коли не шутил он... Или, напрочь, рассказал, вот Услада на нее еще пуще волком глядела?..
А может, накануне он ее обманул. Посмеялся над глупой девкой, поверившей его словам?
Она изо всех сих гнала прочь дурные мысли, но лишь крепче уверилась в своем подозрении, когда у избы знахарки повстречала Храбра.
Тот сидел на крыльце и поднялся, едва ее завидев. Отрада задушила рвавшийся из груди стон и стиснула зубы. Свататься так не приходили. Стало быть, и впрямь он над ней жестоко посмеялся.
— Давай подсоблю, — он подошел к ней и протянул руку, намереваясь взять коромысло.
— Не надо! — она дернула плечом и рванула от него прочь, словно от огня. Еще быстрее зашагала к избе, хотя тяжелое коромысло пригибало к земле.
Спрашивать у него, зачем он пришел, она не станет! Довольно с нее унижений. Услышав позади себя вздох, Отрада еще пуще осердилась. Тяжко ему? Поглядите-ка на бедного кузнеца!
Злость придала ей сил, и на крыльцо она буквально взлетела. В горнице бухнула ведра о пол так, что выплеснулась через края огромная лужа. Ну, вот. Ей же потом убирать... Сдув налипшие на лоб волоски, она скрестила на груди руки и вернулась во двор.
Храбр, не ожидавший такой встречи, оторопело стоял у крыльца и глядел на дверь избы, закрывшуюся с грохотом. Он закатал повыше рукава чистой рубахи, которую нарочно надел перед тем, как идти к Отраде, и переступил с ноги на ногу. И поспешно спрятал улыбку, когда та вновь появилась во дворе.
Не совсем уж он чурбаном был, чтобы не догадаться, отчего та осердилась. Обещался вечером заслать сватов, а явился сам, один, еще и невовремя.
— Ты пошто пришел? — звонко спросила Отрада, пока он мыслил, как бы лучше ей все обсказать.
Раскрасневшаяся, она казалась еще красивее, чем обычно. Резко поднималась и опускалась грудь, гневно сверкали зеленые глазищи. Храбр снова с трудом подавил улыбку и подумал, что что-то неладное с ним творится.
— Я не могу сватов к госпоже Верее послать, — он решил сказать прямо. По-иному не умел. — Матушка и батюшка твои умерли... теперь за тебя староста отвечает. Или родня по матери. Вуй Избор.
Взгляд Отрады мгновенно переменилась, и перемена была столь стремительной, что Храбр встревожился. Она широко распахнула глаза, ахнула и пошатнулась – пришлось опереться ладонью о деревянный сруб. Весь гнев растаял на глазах, и румянец стек со щек, оставив после себя лишь ее мертвенно-бледное лицо.
Кузнец нахмурился. Отчего так испугалась Отрада? Ужели из-за сватовства распереживалась?
Нет. Тут таилось что-то другое. Побелела так, словно лешего воочию увидала.
Он шагнул к ней, придержал за локоть и усадил на поваленное бревно у стены. И сам опустился рядом, но не слишком близко.