Отрада кивнула и переплела с его ладонью, все еще лежавшей у нее на плече, свою ладонь.
— Идем, — позвала она, вдруг уразумев, что не хочет ни девичника, ни бани с подружками, ни громких песен-провожаний.
Ничего не хочет, кроме как быть вместе с мужчиной, который прижимал ее к своей груди, и она чувствовала исходивший от нее жар. Чуть повернув голову, она встретилась с Храбром взглядом. Он был ясным, несмотря на выпитые чарки, когда жених кивнул и увел ее, крепко держа за руку, с поляны.
В молчании, которое не было ни тягостным, ни давящим, они дошли до избы кузнеца, но не вошли в горницу через крыльцо, а свернули чуть вбок и оказались перед открытой дверью в клеть.
Отрада застыла на пороге, вглядываясь в темноту, пока Храбр прошел внутрь и запалил несколько лучин. Она увидела и ржаные снопы, и разостланную медвежью шкуру, и соболя с калачиками, что висели в каждом углу. На лавке вдоль стены стоял кувшин с медом, а подле него — одна чарка. Прямо напротив нее, рядом с дверью в клеть, лежал на земляном насыпном полу огромный кузнечный молот, доставшийся Храбру от отца, а тому — от его отца.
У Отрады перехватило дыхание, и она едва не попятилась. Не потому, что шла за Храбра против воли. Она испужалась, вдруг осознав, что вся прежняя жизнь вскоре останется за порогом этой клети. И больше не будет ничего, что было в ее девичестве: ни посиделок, ни веселой беготни, ни жарких разговоров со Стишей, ни купания в ручье с подружками.
Но и одиночества тоже больше не будет. Она станет мужатой женой, и появится человек, который вступится за нее, который не отвернется и защитит.
Совдлав с собой, Отрада шагнула вперед, притворив дверь клети, и даже полумрак не смог скрыть мелькнувшего в глазах Храбра облегчения. Он не торопил ее и стоял подле сооруженной постели, и лишь пристально глядел на нее, наблюдая за чувствами, мелькающими у нее на лице.
И все же, подойдя к жениху и почувствовав прикосновение к своим ладоням, она вздрогнула от неожиданности. Потом его пальцы коснулись ее остро очерченного подбородка и щек, медленно поглаживая. А потом Отрада оказалась у него на коленях, и они целовались на лавке, не помня себя.
Губы Храбра были твердыми и прохладными, и это было приятно, до безумия, до сумасшествия приятно! Отрада обхватила руками его лицо, большими пальцами попыталась разгладить сведенные на переносице брови и тихо засмеялась, вновь и вновь целуя.
Она больше не чувствовала ни страха, ни робости.
Неторопливыми движениями, прядь за прядью, Храбр принялся расплетать ее косу. Отрада замерла, пока его руки сперва вытащили одну ленту, следом другую, а потом пальцы бережно и осторожно начали перебирать густые, тяжелые волосы, и голове делалось все легче и легче, пока, наконец, они не легли гладкой волной ей на плечи, спустившись кончиками ниже поясницы.
Храбр сжал несколько прядей в кулаках, поднес к лицу и сделал глубокий вдох.
— Не стану косу резать, — пробормотал он, плавно поднялся, подхватив Отраду на руки, и отнес к постели, уложив поверх разостланных на снопах одеял. В клети было темно, и тусклый свет лучины едва-едва рассеивал мрак вокруг них.
Она резко выдохнула, когда Храбр, отодвинув в сторону воротник, принялся целовать ее шею и плечи. Его пальцы нетерпеливо сминали ткань, словно пытались порвать.
Она скользнула ладонью ему под рубаху, коснулась поджарого, как у мальчишки, живота, и он содрогнулся от столь простой, незамысловатой ласки, и замер, вытянувшись тугой тетивой. Отрада почувствовала под пальцами неровную вязь нескольких рубцов: от кабана на ловите, от поединка с Перваном…
Сама не ожидая от себя, Отрада потянулась и заставила Храбра стянуть с себя рубаху. Он отбросил ее в сторону, и теперь она могла видеть тугие мышцы на его руках и поджарый живот.
Что-то бесконечно нежное, щемящее заполнило ее изнутри, и она порывисто прижалась к нему, кожа к коже, чувствуя щекой, как быстро бьется его сердце. Она принялась покрывать быстрыми, скользящими поцелуями его ключицы и плечи, грудь и живот, отчаянно пытаясь не разреветься от нахлынувших вдруг эмоций.
Храбр уже развязывал поясок у нее на поневе, нетерпеливыми, ждаными движениями пытаясь выпростать из-под него рубаху, когда Отрада словно очнулась и замерла.
“Я должна его разуть!” — вспомнила она и надавила, заставляя Храбра сесть на постель. Сама же опустилась рядом на земляной пол и сняла с него сапоги.
Во взгляде Храбра мелькнуло что-то, но он ничего не сказал. Только потянул ее на себя, помогая подняться, и мягко уложил на пушистые меха.
Когда пояс, поневы, наконец поддался, Отрада ощутила странную легкость. Храбр снял с нее рубаху, и света лучины ему было достаточно, чтобы разглядеть ее молочно-белую кожу, россыпь веснушек на плечах, напряженные соски и часто вздымавшуюся грудь.
В голове Отрады мелькали обрывки разговоров с подружками, их жаркие шепотки, когда они болтали о самом сокровенном. Она вспоминала загадочные слова молодух, совсем недавно ставших женами, и то, как они стращали совсем юных дурех первой ночью с мужем…
То, что происходило между ней и Храбром, не было похоже ни на что, о чем она прежде мыслила. Не было ни страха, ни боли, ни даже смущения, когда она замечала жадные взгляды, которыми жених обводил ее тело. Каким-то чутьем она понимала, что он медлил потому, что не хотел ее напугать, не хотел причинить боли, но Отрада ничего не боялась подле него. И медлить не хотела уже она.
Храбр глухо пробормотал что-то, прикусив нежную кожу ее шеи. Низ живота налился приятной тяжестью, а тело особенно остро отзывалось на любое прикосновение. Отрада приподнялась на локтях, заглянула Храбру в глаза и заставила его перевернуться, оказавшись сверху. Он выглядел удивленным, но довольным, и она принялась медленно водить бедрами вперед и назад, пока не услышала негромкий, сдавленный стон и не почувствовала его возбуждение. Рваными, торопливыми движениями она развязала гашник у него на портках, и вдруг замерла в последний миг, растерявшись.
Храбр поднялся, помогая их снять, и усадил ее к себе на колени. Она прогнулась, пока он водил ладонями по животу и ребрам, считая позвонки и вызывая сладкую дрожь.
Когда Отрада вновь почувствовала спиной пушистые меха, она уже мало что понимала. По телу разливалось густое, горячее желание, и хотелось свести колени, чтобы самую малость его унять, но Храбр не позволял ей, и она чувствовала, как его пальцы скользят по ее бедрам, как поглаживают — нежно и бережно, и кто бы подумал, что руки, гнущие железные прутья, могут так касаться…
Она испуганно охнула и широко распахнула глаза, когда истома внизу живота сменилась неприятным жжением. Храбр замер над ней, опираясь на напряженные руки по обе стороны от ее лица.
— Тише, тише… — хрипло зашептал он, с трудом сдерживаясь. — Потерпи немного…
Но Отрада не хотела терпеть. Стремясь избавиться от жжения, она заерзала, подалась навстречу Храбру, вскинув бедра и прогнувшись в пояснице. Ей хотелось быть еще ближе, еще больше, еще теснее.
Выдержка кузнеца, и без того висевшая на тонкой нити, исчезла. Рухнув на локти, он стал двигаться быстро и резко. Отрада тихонько стонала и кусала его плечо при каждом особенно чувствительном толчке. Неведомое доселе удовольствие медленно, постепенно заполняло тело, рождаясь где-то внизу живота. В какой-то миг она широко распахнула глаза, встречаясь взглядом с Храбром и дрожа в его руках, и он излился в нее, заглушив мехами свои стоны.
Отраде было тяжело под весом его тела, но не хотелось, чтобы он отодвигался. Это была приятная тяжесть. Такая же приятная, как и истома, которую она ощущала каждой своей клеточкой.
Храбр откинулся на спину; его дыхание все еще было рваным, а грудь часто вздымалась. Отрада подвинулась к нему, прижимаясь к влажному от пота боку. Он сграбастал ее обеими руками и заставил улечься щекой на грудь, и теперь она могла слушать безумный стук его сердца. Ее длинные волосы, разметавшись в беспорядке, укрыли их обоих, но Храбр, пошарив рукой, натянул на себя и на Отраду меха.
_________________________________
Надеюсь вам понравилось так же, как мне!
57.1
Отрада беспокойно завозилась под мехами и слегка откинула их, чтобы свежий воздух коснулся разгоряченной кожи. Она не открывала глаз, находясь в полудреме, когда сон и явь тесно переплетены друг с другом, и нельзя одно отличить от другого. Ей было так хорошо, так спокойно. До конца не оформившиеся мысли бродили на задворках сознания, и Отрада лениво потянулась, полностью отбрасывая одеяло.
Ей было жарко.
Все случилось мгновенно — воспоминания пронзили проснувшееся сознание, и она резко села, обхватив руками колени. Поворачивать голову ей было отчего-то совестно, хотя стыдиться ей следовало минувшим вечером.
Тихое покашливание, в котором явственно слышался смех, сказало ей, что он также не спит.
— Ну что? Косу резать станем?
Она осторожно повернула голову и встретилась с насмешливым взглядом Храбра. Он лежал на спине, заведя кисти за голову, и весело щурился. Нынче в утреннем свете, что пробивался сквозь приоткрытую дверь клети, она могла внимательнее рассмотреть его: полученные на охоте шрамы, отметины после поединка с Перваном, две широких, вдавленных полосы на плечах, оставшихся от непосильной работы на поле, когда мужчинам пришлось самим ворочать тяжелый плуг.
Они не были красивыми.
И все же ей, как и ночью, отчаянно захотелось наклониться и поцеловать их. Вновь почувствовать губами неровность и твердость кожи.
Она перекинула через плечо волосы, позволив им рассыпаться по пушистому меху одеяла, и улыбнулась.
— Сам же сказал накануне, что не станешь.
— Все-то ты слышала, — пробормотал он.
Странное дело, но Отрада не ощущала вины. Ни вины, ни смущения, ни сожаления. Если бы ей пришлось вновь пережить минувший вечер и ночь, она поступила бы точно также.
— Вестимо, не стану. Полюбилась уж больно она мне, — Храбр потянулся к ней и крепко поцеловал в губы.