— Давай в отцовскую избу нынче сходим, до вечери. А после тогда, ночью, я в лес отнесу и закопаю.
— Нашто ночью? — удивилась она.
— Да чтобы самому забыть туда дорогу, — он пожал плечами и улыбнулся.
Отрада кивнула и повязала на голову убрус. Пока была в избе лишь с родней, она могла не покрывать волосы. Наказав детям приглядеть за похлебкой, что томилась в печи, они вышли в молчании во двор. Все ближе да ближе подкрадывалась осень. Вечера становились совсем прохладными, и хотелось потуже запахнуть теплый платок да схорониться под ним вместе с замерзшим носом.
— Больше про Годуна да родичей его мы спорить не станем, — сказал Храбр, когда они немного отошли от избы, и покосился на Отраду.
Та тихонько фыркнула и пожала плечами.
— А про все остальное можно тогда? — спросила с легкой улыбкой на губах.
Храбр сперва моргнул, осознавая, а после с трудом сдержал усмешку. Ох, и строптивую он сыскал себе жену. Отрада просунула ладони ему под локоть, взяв под руку, и прижалась щекой к плечу, и все глупые мысли у него из головы разом улетучились.
Но чем ближе подходили они к избе, которую выстроил сбежавший из терема княжий кметь по имени Бус, тем меньше обоим хотелось улыбаться. Под конец Отрада и вовсе задрожала да заклацала зубами, и вовсе не от холода. На темневший перед ними сруб она поглядывала со страхом.
— Ну, что ты, — Храбр приобнял ее за плечи одной рукой. — Уж всяко они из-под крыльца не выскочат.
Даже в избу заходить не стали они — так сильно хотелось Отраде поскорее со всем управиться и уйти. В другой день сюда придет. При свете белого дня поглядит, что стало с избой после того, как пожила в ней ее родня.
Нынче же она, обняв себя руками, стояла позади Храбра и наблюдала, как он, едва слышно сопя, выкапывал под крыльцом яму. Ему пришлось оторвать пару досок, и оттого ступени съехали в сторону.
Вот так ее батюшка придумал. В одном-единственном месте не додумался вуй Избор поискать свое сокровище: под крыльцом он землю не рыл.
Хоть и следовало.
Ждать пришлось недолго, и вскоре Храбр наткнулся заступом на что-то мягкое. Повернулся к Отраде и увидел, что та была белее снега. Стояла, вцепившись ладонью в платок и стянув его под самым горлом, и глядела прямо перед собой широко распахнутыми, испуганными глазами.
Она ждала, чего угодно: злого шепота, колдовской силы. Мыслила даже, что налетит на них вихрь да подхватит грязный мешок, который Храбр держал в вытянутой руке.
Но ничего не случилось. Не было ни злых голосов, ни увещеваний. Не явилась перед ними Мара-Морена.
Отрада сглотнула и облизала сухие губы. Нерешительно ступила ближе к мужу и указала на увесистый мешок.
— Давай хоть поглядим, что там… — она протянула руку, и Храбр спрятал свою ношу за спину.
— Нет, — твердо отрезал он.
Бросив мешок на землю, он шагнул к Отраде и сжал двумя пальцами ее подбородок, заставив посмотреть себе в глаза.
— Нет нужды на них глядеть. Спрячем так.
Целое мгновение она стояла так, словно и вовсе его перед собой не видела. Затем ее взор прояснился. Она моргнула и, помедлив, кивнула.
— Спрячем… — отозвалась эхом и судорожным жестом еще сильнее запахнула на груди платок.
— Вот и славно, — Храбр, положив ладонь ей на затылок, привлек к себе и поцеловал в лоб. — Постой там в сторонке, покуда я управлюсь.
Отрада послушно отступила за ветхую, покосившуюся оградку и повернулась к мужу спиной. Она слышала шелест мешка, легкое поскрипывание и бряцанье тяжелой цепи. Потом раздался громкий щелчок, и Храбр подошел к ней, держа в руках свою нелегкую ношу.
— Вот как сделаем, — сказал он. — Доведу тебя до избы, а после в лес пойду. Не стану ночи ждать. Негоже, чтобы они, — потряс чуть ларь, — в горнице нашей лежали.
— Конечно, — тихо отозвалась Отрада, смущенная тем, как легко она подалась злому искушению и потянулась к самоцветам.
А ведь даже не видела их! Еще гордилась, что шепот колдовской не слышит…
Они сделали, как велел Храбр. Вернулись вдвоем в избу, и он ушел в лес, а она осталась с детьми. Втроем они повечеряли, и Твердята с Нежкой уже устроились на полатях, а Храбр все никак не возвращался. Дети давно заснули, и горницу наполнило их тихое, сонное дыхание, а Отрада все сидела за столом и прислушивалась к малейшим шорохам снаружи, дожидаясь мужа.
Наконец, она услышала тихие шаги, и выскочила из избы, перепрыгнув пару ступеней на крыльце. Даже платка не захватила, так и добежала до забора в одной рубахе и влетела в растерявшегося Храбра, вжавшись щекой тому в грудь. Он вспотел и испачкался в земле, пока рыл глубокую яму в дальнем овраге, но она даже внимания не обратила.
— Ну, вот он я. Жив, жив, — сказал Храбр, сомкнув руки у нее на спине.
Он умылся прохладной водой, вылив на себя три добрых ушата, и утерся рушником, который ему вынесла Отрада. Потом она покормила его при свете одинокой лучины, и они ушли в свою небольшую горенку. И лишь там, пригревшись под теплым одеялом на груди у мужа, она, наконец, успокоилась и облегченно выдохнула.
“Теперь все позади”, — сонно и лениво думала Отрада, чувствуя щекой мерный стук сердца Храбра и слыша его размеренное дыхание, что и ей дарило спокойствие.
“Теперь все позади”.
________
Эпилог уже завтра!
ЭПИЛОГ
ЭПИЛОГ
Отрада разминала в ступке ягоды с медом и наблюдала за Милонегой, ловко управлявшейся с тестом. Она вымешивала тяжеленный комок, то и дело отфыркиваясь от муки, что поднималась в воздух при каждом ударе о стол и оседала на лице и волосах. Ее руки привычно исполняли работу, но было видно, что в мыслях она была очень далека от этой горницы и, тем паче, теста.
И, кажется, Отрада догадывалась, в чем причина ее столь глубокой задумчивости. Вздохнув и закусив губу, Милонега подняла взгляд.
— Годун придет после трапезы. Хочет с Храбром говорить, — в ее голосе отчетливо слышалась отчаяние, и меньше всего Милонега была похожа нынче на взрослую, уже давно заневестившуюся девушку.
Теперь уже пришел черед Отрады вздыхать.
“Помогай ему Сварог”, — подумала она о мальчишке. Хотя мальчишкой как раз Годун уже давно не был. И, вестимо, был он прав. Милонега уже встретила свою семнадцатую зиму — самая пора к ней свататься да играть по осени свадьбу. Не в первый раз Годун пытаться будет
— Он после вечерней придет, — повторила Милонега. — Поговоришь с Храбром, как воротится? Они же хорошо на ярмарке сторговались… может, подобреет…
— Поговорю, — Отрада кивнула и улыбнулась, но на душе у нее было неспокойно.
Она-то, вестимо, поговорит, да только сколько уже было их, таких разговоров? И ни один не помог. Муж, упрямый и упертый, стоял на своем и жену слушать отказывался. И жену, и младшего брата, который по старой детской привычке стоял за Нежку горой. Даже Услада — вот уж диво-дивное! — и та за Милонегу просила. Скрепя сердце, согласилась с Отрадой, что можно и принять от мальчишки сватов.
Столько зим уже минуло с тех пор… Прошлое пора оставить в прошлом. Годун из заносчивого, мерзкого мальчишки, который ходил за Перваном по пятам и во всем ему подражал, вырос в молчаливого, чуть хмурого юношу. Даже Твердята болтал и смеялся чаще и больше него.
Как и когда они сдружились… поди, разбери нынче. Сперва подружились меж собой мальчишки, несколько раз расквасив друг другу носы. Зато потом стали не разлей вода! После чуть подросла Нежка…
Годун, чувствуя себя белой вороной в семье, тянулся к ним, а они и не отталкивали. Отрада всегда привечала его в избе, и Храбр, вестимо, ворчал. Но и запрещать прямо никогда не запрещал, лишь кривил лицо да отворачивался, завидев “пащенка Первана” на своем подворье.
Милонега вскочила в свою первую поневу, и вскоре всем стало понятно, что не просто так Годун таскался за ней хвостом. Храбр хмурился, Твердята старательно прятал от старшего брата улыбку, а Милонега, знай себе, расцветала и расцветала. Уже и не один Годун стал за нею ходить. Отрада и не помнила, сколько раз отпаивала его целебным настоем после многочисленных драк с юношами, что напрашивались к Милонеге в женихи. А дома тот получал тумаки от отца: Первану шибко не нравилось то, что старший сын намеревался спутаться с “отродьем клятого рода”.
А прошлой весной к ним в избу зачастили сваты: потолковать с Храбром насчет младшей сестры. Но тот никому согласия так и не дал. Впрочем, и Годуна кузнец взашей прогонял не раз и не два.
Отрада хмурилась. Вольно ему было от младшей сестры сватов гонять. Позабыл уже, верно, как промеж ними в свое время все сладилось. Сколько нерушимых устоев они попрали… сколько косых взглядов словили… сколько традиций нарушили.
Но отчасти мужа она понимала. Младшая сестра полюбила внука человека, изрядно попортившего кровь всему их роду, виноватого в давней трагедии, о которой никогда не забывали. Она не понаслышке знала, как несладко жилось женщинам в избе у Зоряна. Как было можно отдать туда Нежку?! В семью, отношения с которой были замешаны на крови и ненависти. В семью, где бьют женщин… В лапы Зоряна и Первана!
То, что Годун смог переломить себя, смог отринуть воспитание отца, было дивом. Но воспоминания о прошлом были еще слишком сильны, чтобы Храбр от них отмахнулся.
Закончив с начинкой для будущих пирожков, Отрада отодвинула ступу и взяла со стола кувшин с квасом. Указала Милонеге на чарки и кивнула в сторону двери.
— Идем, проведаем работников наших.
Вдвоем они вышли из избы и направились к бане, где Твердята и старший сын Отрады, нареченный в честь деда Славутой, сбивали в плотные комья высушенный мох, собираясь конопатить щели у сруба избы. Младшенький — Бус в честь другого деда — месил босыми ногами глину, которой обмажут щели и бревна, оберегая от сырости и гниения. Он был перемазан аж до ушей, на щеках белели наполовину засохшие пятна, а портки и рубаху нужно будет долго стирать, чтобы отмыть всю грязь.
У них под ногами, больше мешаясь, нежели подсобляя, крутилась поздняя и единственная дочка — Дара.