Эпизод 19. Чужие дороги
Отраве не пришлось принимать решение, потому что дотошный клирик все сделал сам. Похоже, сомнения в нем зародились сразу, а теперь расцветали пышным цветом.
— Лада, я грешным делом позабыл твой ответ. Так из какого рода твой жених?
— О! Он замечательный, уважаемый клирик! И очень-очень богат! Не пора ли нам возносить хвалу Небесному Свету?
— Он из Кариев или Морских? — на этот раз монах с мысли не сбивался.
— Как вы догадались? — восхитилась Отрава. — Из Морских! Младший сын. Знаете его?
Лю и Нанья сидели с другой стороны от костра, но напряженно вслушивались в каждое слово. Клирик криво улыбнулся:
— Знаю, конечно. Хороший парень. И как вы познакомились?
— Так… батюшка мой путешествовал… и…
Удар посохом по плечу сквозь толстую шубу был не слишком болезненным, зато в глазах монаха светилась настоящая угроза — кажется, настолько злым он до сих пор не был:
— Хватит врать, лживая девка! Я назвал тебе семьи ныне царствующих короля и королевы! За кого из них ты собралась замуж?
Отрава проглотила волнение.
— Я… соврала! Нет у меня жениха… Точнее, есть! Но он из простолюдинов! И мне было стыдно в этом признаться…
Камыш вскочил на ноги и на этот раз не стал ее лупить, что было по-настоящему странно.
— Врешь… Врешь! Ты вроде девка образованная, но не знаешь самые знатные рода Правоморья?!
— Я… я…
Отрава хотела чистосердечно признаться, что не такая уж она образованная. Можно сказать, что неграмотная вовсе — с кем не бывает! Да и с чего он вообще это взял? Пусть побьет ее да успокоится! Но монах оказался внимательнее, чем она предполагала:
— Я думал, мне показалось, что твои рабы вчера перед сном не помолились. А ну, спой-ка Песню Небесному Свету! То-то я думаю, что ты мне в молитвах постоянно вторишь, но никогда сама не начинаешь!
Отрава, трясясь, поднялась на ноги, за ней то же сделали и друзья. Обстановка накалялась.
— Уважаемый клирик! Вы так кричите, что у меня мысли путаются… — Отрава добавила в голос мольбы, а потом нерешительно затянула: — Хвалу возносим Свету сердцем…
— Это не то! — теперь он смеялся с какой-то нервной яростью. — Не напрягайся, не вспомнишь! Песню только дети поют, поэтому я в твоем присутствии ее ни разу не поминал! Кто ты, самозванка? Где ты жила, если ни веры, ни королей не знаешь?!
В ушах стучало. Это был полный провал — клирика теперь увещеваниями не успокоишь.
— Я даю твоему перевертышу два часа, чтоб отоспался, но как луна взойдет — отправляемся в Ситар. Пусть для начала внутренняя армия проверит, кто вы такие! И если вы не преступники, то там уже я и мои братья вас встретим — и будь уверена, что всех троих ждет костер! Уже сотни лет Правоморье не видало еретиков!
И тут же снова осел на землю, посчитав, что все решено. Монахи в этом государстве были самоувереннее кровопийц в Левоморье. Отрава взяла себя в руки, усмехнулась и сказала теперь совершенно спокойным голосом:
— Мы не пойдем в Ситар. И ты не пойдешь.
Он вылупился сначала на нее, а потом и на подошедших с двух сторон «рабов». И промолчал, понимая, что реальное положение дел намного хуже, чем ему показалось.
Лю сложил руки на груди, а Нанья улыбалась недобро. Она будто только и ждала момента, когда все встанет на свои места:
— Нам придется убить его. Тут ситуация такая же, как с тем доносчиком. У нас нет выбора, если хотим спастись.
Лю не выглядел таким же уверенным, но после раздумий кивнул:
— Кажется, у нас действительно нет выбора.
— Убить? — взвизгнул клирик. — Вы… хотите убить монаха?! Это же… как такое…
В его голосе звучал ужас — но не страх за собственную жизнь, а жуткое осознание, что такое под Небесным Светом возможно. Он заторможено качался из стороны в сторону, а взгляд стал рассеянным. Понимание просто не умещалось в его голове.
Отрава тоже думала. Клирик обладал самым мерзейшим характером, что можно вообразить. Но при этом не был плохим человеком. Все его действия ладили с его совестью и верой, а не существовали как личные интересы. Он был суровым и даже жестоким, но надо признать — по-своему справедливым. И, возможно, только благодаря всей их касте рабы в Правоморье жили не так плохо, как могли бы… Судя по его реакции, смерти он не боялся — его страшило только то, что мир оказался хуже, чем он себе воображал.
— Нет! — твердо сказала Отрава. — Мы не будем убивать его только потому, что нам это выгодно. Разве мы такие? Когда мы успели стать такими? Разве такой ты уводил меня из Тихой Речки, Лю?
Перевертыш шагнул еще ближе и положил ладонь на спину, точно в то место, где было рабское клеймо:
— С тех пор многое изменилось, Отрава. Изменились и мы. Мне тоже такие решения не по душе.
— Ведь он же нас сдаст внутренней армии! В чем твоя миссия, ядовитая моя? В том, чтобы глупо сгореть на глупом костре?
— Только Великий Кудесник знает ответ, — сказала Отрава и снова посмотрела на монаха. — А мне положено знать одно: если моя миссия в какой-то справедливости, значит, только через справедливые решения и будет достигнута. А иначе я ее недостойна. Потому мы свяжем его и возьмем с собой. Когда доберемся до Мираля, оставим где-нибудь, где его смогут найти. Или, возможно, нам понадобится заложник, чтобы обменять его на Кристофера. Посмотрим, кто им нужен больше: наш несносный блондинчик, который к этому времени уже должен всех достать, или бесценный монах!
Звучало на самом деле логично, поэтому друзья согласились. Даже с огромным облегчением, потому что они тоже искали другой выход.
— Мираль? — когда клирик снова заговорил, друзья тут же посмотрели на него. — Мираль — это военная крепость. Похоже, безбожники, вы этого тоже не знали.
И правда, военных крепостей они еще не брали. Но все когда-то бывает впервые.
Несмотря на то, что само настроение похода теперь сильно изменилось, легче не стало. Камыш узрел в изменении обстоятельств новый долг: срочно обратить заплутавших в свою веру. Поэтому его проповеди стали еще более нудными. Нанья предлагала заткнуть ему рот кляпом, но остальные ее не поддержали. В речах монаха, если с них снять пафосную шелуху, содержалось немало мудрости. Отрава слушала его и думала, что к некоторым выводам люди приходят разными путями, и оттого они становятся более ценными. Вина клирика была лишь в том, что он признавал только один путь.
Через пару дней и Камыш начал проявлять любопытство, задавая им вопросы. На многие они отвечали, потому что смысла скрывать уже не было. И это приводило к по-настоящему интересным диалогам.
— Кровопийц наши предки уничтожили по одной причине, — рассказывал монах, — у них нет души. Они говорят и думают как люди, но на самом деле ничего не чувствуют.
— А ты встречал хоть одного кровопийцу? — смеялась Отрава.
— Нет, конечно! Но так говорят историки!
Отрава про себя отметила, что теперь монах даже не морщится, когда к нему обращаются на «ты». Он привыкал быть немного другим, чем вчера. Но ведь и они становились другими — каждый раз, когда впускали в свою жизнь новых людей.
— Ты ошибаешься, Камыш. Они смеются и плачут, веселятся и страдают — их только надо научиться понимать! Наш Крис… он…
Она осеклась. Ей до сих пор было сложно думать о Кристофере без застилающей мысли тревоги. Отрава была честна с собой: вероятность того, что он жив и не сломлен окончательно, невысока. И лучше быть готовой к худшему. Зато про Криса с удовольствием рассказывала Нанья, которой теперь никто не мог запретить болтать вдоволь. Все ее истории сводились только к коротким фактам и длинным ругательствам. И было видно, что она тоже скучает.
Путники обошли Ситар широкой дугой. Им пришлось потерять немало времени в укрытии — на лесных дорогах все чаще встречались военные отряды. Но чутью Лю позавидовали бы даже перевертыши, он тонко улавливал издали чужое присутствие и уводил своих в сторону. Клирик только в первый раз попытался привлечь внимание солдат, но потом осознал бессмысленность усилий. Окончательно убедившись, что его пленители — профессиональные преступники, он теперь, когда ему позволяли говорить, проповеди сводил исключительно к теме перевоспитания. И с самого раннего утра, едва его только привязали к седлу, тянул:
— А ведь я вижу, что вы хорошие люди. Не обманете! Плохие убили бы меня или бросили в лесу, но вы нет — и не потому что кишка тонка, а по собственному выбору: Нанья, хоть дурная и отчаянная, так кляп мне в рот не воткнула; Лю постоянно оглядывается, не спотыкается ли моя лошадь; Отрава — да лучше б Ладой звалась, в самом деле — два раза вчера переспросила, не голоден ли я. Хоть и сама голодна, разве я не вижу? А у хороших людей, вставших на дурной путь, еще есть надежда! Осталось только свернуть…
— Впереди море! — перебил его Лю. — Мы близко?
Камыш вздохнул оттого, что его мудрость не воспринимают всерьез, а потом кивнул:
— Да. Уже скоро по побережью будет деревня, и за ней — Мираль. Где вас и казнят… потому что свернуть на правильный путь вы не успели!
— Наш путь тоже правильный, Камыш, — ответила ему Отрава. — Только не твой. Прими и ты, что бывают иные дороги.
— Все дороги сводятся в одну — истину. Не думай, что ты на ней чужая.
Деревня была видна издалека — еще до первых домов можно было разглядеть столп черного дыма, который в холодном воздухе торчал в небе, словно замороженный. Даже без объяснений стало ясно, что там творится неладное. Навстречу бежал мужчина с ребенком на руках. Он, запыхавшийся, остановился, усадил маленькую девочку, которая даже не была одета по погоде, прямо на холодную землю и крикнул:
— Сберегите дочку, сберегите!
И сразу побежал обратно, на ходу вытаскивая из-за пазухи кухонный нож.
Волк Лю замер, Отрава спрыгнула с лошади на землю.
— На Индир напали каменноземельцы! — пояснил клирик. — Отпустите меня… Если в вас есть хоть что-то человеческое, отпустите — я должен быть с этими людьми в их горе! И тогда вам не стоит волноваться, что я на вас донесу. Этот день я переживу вряд ли.