Кажется, именно таким, как сейчас. Но она скорее язык бы себе откусила, чем вслух призналась. Получилось только прошептать снова, но теперь совсем не возмущенно:
— Крис…
Наверное, это и было тем, чего он ждал — не в словах, в интонации. Наклонился ближе — поймал что-то нужное в глазах, поцеловал. Отрава уперлась ему ладонями в плечи, чтобы оттолкнуть. Но что-то пошло не так. Она случайно пропустила мгновение между яростным сопротивлением и обнаружением себя, утопающей в ощущениях. Сама обнимала, прижимала к себе еще ближе, сама не давала возможности отпрянуть. И уже через короткое время целовала — тоже сама. Попробуй, спиши потом на принуждение. Голова шла кругом от отсутствия мыслей.
Первый ее поцелуй, который в этом же замке когда-то случился, оказался в сравнении вообще не поцелуем. Ни грамма теперешнего напора, ни капли этого волнения. Когда от смешивающегося дыхания хочется кричать, но на крик не остается сил. Только бы никогда не кончалось, только бы не вернулась ни одна мысль! Кристофер будто познавал и себя — не только ее: сначала совсем ласковый, но скоро от ласки и следа не осталось. Он застывал, позволяя скользнуть языком по его клыкам, но надолго его терпения не хватало. Страсть вряд ли уживается с нежностью, да откуда Отраве это знать? Да и ей самой уже десять стуков сердца назад надоела нежность, теперь уже никому не нужная. Пусть только станет еще ближе!
Она изогнулась, когда его рука скользнула от лица по телу, сжала бедро — недостаточно сильно, чтобы довести до одури, но зато обещая впереди полное сумасшествие. И вдруг Отрава оцепенела. Кристофер в тот же миг оторвался от ее губ, посмотрел прямо — зрачки настолько огромные, что серых радужек почти не видно. Голос сдавленный, тихий:
— Я… Я спешу, Отрава? Но разве я спешу?
Он неправильно понял! Отрава вовсе не хотела его останавливать — наоборот, ей было уже невыносимо чувствовать, что он продолжает себя сдерживать! Как будто сам не видит, что она уже все границы и условности пустила темным хряком, что ей только его страсть сейчас нужна. Но в самый неподходящий момент появилась одна-единственная мысль — будь трижды неладен оживший мыслительный процесс — что кровопийцы совершенно точно не размножаются почкованием. Окажись сейчас Нанья в этом положении — на себе бы испытала, насколько огромную глупость ляпнула! Это не то чтобы сразу изменило взгляд на происходящее, просто… заморозило на один миг. Выяснилось, и этого хватило, чтобы все испортить.
Отрава обхватила руками его лицо и сказала с той прямотой, на которую вообще была способна:
— Нет, Крис. Я слишком сильно разволновалась… Такая ерунда в голову лезет…
— Боишься? — в его глазах промелькнула улыбка, но снова перемешанная с чем-то еще. — Надеюсь, не меня?
Она неловко улыбнулась в ответ:
— Тебя, кажется, никогда уже бояться не научусь. И еще кое-что… Крис, если ты когда-нибудь будешь целовать другую, то я, наверное, этого не вынесу. Хоть ты и кровопийца.
— Не откажись от своих слов утром. И тогда можешь быть уверена — других не будет. Ведь я кровопийца.
Он напоследок поцеловал ее мягко и оставил в покое, укладываясь на бок. И что в таких условиях полагается делать? Просить вернуться на прежнее место? Требовать? Пришлось пододвинуться, уместиться на его плече, поднять лицо и проверить, выдержит ли такую близость. Крис не выдерживал — целовал, но каждый раз Отрава внутри него улавливала ликование, которое теперь отчетливо могла обозначить. В глазах, в каждом поцелуе, теперь бережно-осторожном, чтобы снова не перейти границу, которую он сам себе зачем-то сегодня поставил, — ликование. Но при этом она ощущала то же самое — как эхо его эмоции. И чему они так радуются? Как дети малые, в самом деле! Ведь оба проиграли.
Сейчас бы выбраться из объятий, лампу потушить, в камин полено бросить и попытаться выспаться. Но такой силы воли ни у одного не нашлось. Только закрывать глаза, прижиматься сильнее и не думать о том, что утро когда-нибудь наступит.
Эпизод 24. Замок Кирами
И все же утро наступило — бессердечное и равнодушное, как всегда. А с ним ночные развлечения стали покрываться рассветной патокой и выглядеть немного сказочными. Еще в комнате, когда Кристофер перехватил ее и поцеловал, Отрава тут же смутилась, мягко отталкивая. Хорошо, что так вышло, а то еще решил бы, что они под ручку из комнаты должны выйти! Зачем же подливать масла в хладнокровие господ Сари? Зачем давать друзьям дополнительные поводы для волнения? Отрава не собиралась отказываться от своих слов или поступков, но не видела необходимости срочно посвящать в это остальных. Кристофер, конечно, заметил: когда она за завтраком уселась по другую сторону стола, проводил ее равнодушным взглядом и темы этой не затрагивал. Отраве же от его холодности кусок в горло не лез, будто она какая-нибудь предательница… И все равно не нашла в себе сил, чтобы подойти или просто заговорить.
Сари выделили путникам коней и выглядели почти счастливыми, избавляясь от гостей. До замка Кирами путь недолгий, но и за это время Отрава не нашла повода для откровенных разговоров. Она понимала, что задела Криса, хоть и не собиралась этого делать, а он теперь и пальцем не пошевелит, чтобы облегчить ей задачу.
— Крис, послушай…
— Не надо, Отрава. Толку в твоих словах? Говоришь одно, а делаешь другое.
— Это не совсем так!
— Я устал делать вид, что мне все равно. Поэтому наберись смелости быть при всех одинаковой. Или оставь меня в покое.
Она кивнула, но в ту же ночь решила, что в замке Кирами встанет рядом с Кристофером. Пусть даже ее на части после этого разорвут. Конечно, если он сам наберется смелости и расскажет о ней родителям.
Нашлись проблемы посерьезнее: Лю бежал рядом и даже на ночь в человеческий облик не переворачивался, избегая тем самым любых разговоров. Нанья от его настроения тоже хмурилась и помалкивала, боясь затронуть неудобную тему и снова вызвать ссору. Так и получалось, что напряженному молчанию, иногда перемежавшемуся короткими вымученными разговорами у костра, не было конца-края.
Неладное они заподозрили задолго до замка. Мимо пробежал отряд перевертышей, которые не отреагировали на оклик. Очень спешили в Серебряное Облако или еще куда, но это было странно. После этой встречи Лю перевернулся, и теперь они с Наньей ехали на одной лошади. Он молчал, но что-то в самой атмосфере уже успело измениться. Предчувствие.
Кони словно тоже заразились заторможенностью и сбавили ход, только Кристофер рванул вперед, с такой скоростью, что его капюшон от порыва ветра слетел. Но он о холоде теперь не думал.
Догнали его скоро: за последним поворотом, где начинались покрытые снегом поля. Кристофер спешился и замер, глядя вперед — туда, где на пригорке… не было замка Кирами. Ровная площадка, покрытая черной золой. От этой страшной картины, от осознания у Отравы пересохло в горле. В их сторону спешили несколько крестьян в телогрейках, но их Кристофер не видел. Не отрывая взгляда от неуместной прогалины, зияющей темным пятном посреди белых полей, Кристофер упал на колени.
— Господин! Господин Кирами, это ведь ты? — уже издали закричал один из мужчин. — Тебя так долго не было, что мы решили… Какое горе! Но хорошо, что тебя тут не было…
Лю ухватил его за рукав, остановил, спросил сдавленно:
— Расскажи, что случилось.
Остальные тоже притормозили, неловко перетаптываясь на месте. Отвечать пришлось тому же:
— Уже больше двух недель как… Все ведь знают! Мы и в Серебряное Облако сообщили, стража тут постоянно ищет… хоть какие-то зацепки… Но что они могут сделать? И что теперь делать нам? Да и за что…
— Что случилось? — Лю повторил еще суше.
Крестьянин головой помотал, но даже не пытался подбирать слова, говоря сбивчиво, импульсивно:
— Они появились прямо средь бела дня… Армия! Ну… я не видал армий, но очень много… Кудесники будто из-под земли выросли, кругом… Они стены рушили, а вояки выживших добивали. Всех, начиная с перевертышей на воротах… всех… — его голос сбился, но Лю затряс его, вынуждая говорить дальше. Тот старался, хотя губы от волнения побелели: — И крестьян, которые поблизости оказались! За что? Госпожа пыталась сбежать — ее в доме Пролеска в подвале упрятали… Нашли! И ее, и всю семью Пролеска убили… За что? Но кудесники кричали, я сам слыхал: «Так будет с каждым, кто кровопийцам служит!». И гербы на щитах блестят, императорские люди… Но за службу разве казнят? А годовалую дочку Пролеска тогда за что, ведь она и не служила…
Лю покачнулся. Нанья застыла, прижав ладони к лицу. Крестьяне начали взволнованно перешептываться — они не были жестокими людьми, не улавливающими тяжесть момента, но им нужны были хоть какие-то ответы:
— Господин, — тихо позвал другой. — Земля-то твоя… можно ли по весне засевать?
И другой тут же подхватил:
— Мы скорбим вместе с тобой, господин… Похоронили прах твоих родных — они были слишком стары, сразу в прах обратились… Но мы похоронили… чтобы место памяти было! Но ведь и мы по миру пойдем, если не разрешишь…
Кристофер не обернулся. Отраве пришлось отвечать за всех, она и сама не знала, откуда взялась сила в голосе:
— Весной поля засевайте. Урожай продавать придется пока самим, но торговцы этот путь знают — придут и сюда. Но помните, что это земля Кирами! Так торговцам и говорите, тогда они не станут занижать цену. Изберите себе главу — с него господин потом и спросит, и вознаградит. А замок… замок будет построен снова.
Крестьяне с недоумением приняли ее распоряжение, но поклонились в спину Кристоферу. А потом поспешили уйти.
Отрава подошла ближе, тоже села на снег и обняла его сзади. Через долгое время он положил холодную руку поверх ее, но так ничего и не сказал. Затем встал — Отрава не смогла его удержать — и направился в сторону леса. Нанья вскрикнула, а Лю рванул следом. Вцепился теперь в него, как недавно в крестьянина, развернул к себе лицом:
— Послушай! Мы отомстим! Я обещаю тебе!