Он обнаруживает меня в поле своего зрения.
– Так это ты сделал? Ты…
– Не волнуйся, с друзей денег не беру. Черт, да заткнет кто-нибудь этого идиотского пса?
Откуда-то из глубины квартиры неожиданно выползает в прихожую толстый рыжий кот. Вот она, местная достопримечательность! Щеки подметают пол. Пугливо посматривая на меня, он медленно движется по замысловатой траектории, по пути брезгливо нюхает, поджав лапу, свои грязные блюдца, пятится и наконец останавливается возле туалета. Когтями поддев дверь, кот просачивается в темную щель – и нет его…
– О! – умиляюсь я. – Что сие?
– Вот влипли, – бормочет Щюрик, опасно раскачиваясь, – вот влипли… – как заевший в проигрывателе диск, – вот влипли…
…Неживой, когда надо, может быть очень хорошим парнем. Во всяком случае, для своих. Учитывая, что его сняли с бабы (или кого там с кого сняли), он имел полное право пристрелить меня на месте.
Когда я намекнул ему о терзающих меня подозрениях, он заржал мне в лицо. Он ржал так страшно, как не ржал никогда. Еще немного, и развалился бы от запредельных вибрационных нагрузок, однако обошлось.
– Пора тебе к мужу, чернильница, – с сожалением сказал он своей черноволосой учительнице. – Работу над ошибками сделаем завтра, слово офицера. Вот тебе деньги на такси…
Через пять минут мы остались одни. Рассказывай подробно, потребовал Витя. Я рассказал. Хотя, какие там подробности? Бросающие в дрожь симптомы плюс умозаключения… Что ты лепишь, заговорил он серьезно. Щюрик тебя отравил? Не смеши мою портупею! Тебя-то с какой стати? Вот если бы он поднял руку на одного финта по фамилии Русских, я бы ни на секунду не засомневался, что это правда. Да я в любую дикость поверю, вдруг рассердился Неживой, – в карающего всадника без головы, в диверсионную операцию с применением шаровой молнии, – но при одном условии! Жертвой свихнувшегося Щюрика должен быть Андрей Гаврилович Русских, заведующий отделением гинекологии в Волошинской больнице. И никто другой. Вот, полюбуйся…
Мы посмотрели несколько фотографий. Солидный дядя в белом халате на фоне обшарпанной больничной стены, он же – в строгом костюме на кафедре, он же – в плаще и с собакой на поводке. Морды были мне знакомы. И Андрея Гавриловича, и его собаки. Я регулярно встречал этого человека на бульваре, понятия не имея, кто он такой. Мир, ограниченный одним городским районом, воистину тесен.
– На этом парне Щюрик и бзикнулся, – потыкал Коля пальцем в фото. – И на таких, как этот. Ну, в общем, сам понимаешь. Это коллега его бесценной супруги. Она – медсестра, вокруг – блестящие, еще не старые профессора…
Что тут было понимать? С твоим лицом, Щюрик, оставшимся тебе на память о давнем взрыве, невозможно существовать без обостренных мужских комплексов. Женщина, с которой ты живешь, рождает сильные чувства. Даже такой уверенный в себе мужчина, как, например, я, испытывал бы определенное беспокойство… да что там – тоже ревновал бы. Насколько тяжело в этом смысле было тебе, бедолага! Не зря в твоем доме, как я успел заметить, нет ни одного зеркала… Непонятно другое. Почему Ида выбрала именно тебя? Ни пугающая внешность жениха, ни мнение родни ее не остановили… Вот вам доказательство того, что стереотипы мужской красоты для настоящей женщины – ничто.
Пока Витя собирался-одевался, я решил снова позвонить родителям. Мама сняла трубку! Сразу отлегло от сердца. Выяснилось, что во время влажной уборки она переставила телефонный аппарат, отключив его от линии, а когда возвращала все на место, забыла включить штепсель в розетку… ошибка, чушь. «У меня – порядок, полный дзен! – успокоил я маму. – Так что сегодня не ждите…»
– Бабки есть? – спросил Неживой, закончив сборы.
Я показал ему пачку долларов.
– Тогда поехали, – нетерпеливо скомандовал он.
– Куда?
– В лаборатории, есес-сно. В больницу ж мы не желаем? Какие вы все у меня чокнутые, господа интеллигенты, просто оторопь берет…
Уже в автомобиле, объезжая люки и выбоины, он поведал мне правду о страховом агенте Барском и о его роскошной жене. О том, какие чудовищные страсти кипят в душах людей, которых, казалось бы, мы давно и хорошо знаем. Ох, как много любопытного Витя Неживой рассказал мне о тебе, тихий и правильный с виду Щюрик!..
А мы все ждем и ждем, и оба понимаем – кого…
– Зачем ты это сделал, Дим А с, – спрашивает он.
– Ты про своего профессора?
– Я про всё.
– Это просто. Если занимаешься боевыми искусствами, то весь насквозь пропитан идеей самосовершенствования. Сегодня лучше, чем вчера, завтра лучше, чем сегодня. Преодолеваешь преграды, которые сам же и создаешь. Шаг за шагом. Бродячий кот, да обласкают его в кошачьем раю (я показываю на журнальный столик) – один шаг, похотливый кобель-профессор – следующий шаг, и наконец – ты… это привычка, Барский. Порядок вещей.
– Это убогость мышления, Клочков, – говорит он мертвым голосом. – Теперь понятно, почему ты такой педант. Какое, к черту, «самосовершенствование»? Человеку все дано изначально. Открой свой цитатник, наверняка там написано то же самое.
Надо же… Где он таких фраз понабрался, уродец? Я вдруг испытываю к Щюрику симпатию. Что-то прежнее возвращается, что-то живое, ведь на самом деле я теперь думаю точно так же! Всего одной ночи мне хватило, чтобы сломался порядок вещей. Несколько часов – в состоянии отложенной смерти…
– А ты разговорился, – ворчу я. – Петля ослабла?
Он висит на ниточке, мы с моей болью – растеклись в кресле. Ситуация под контролем. Однако петля на шее, конечно, не тот аргумент, не тот. Где же тот?
– Да мы с Витей разыграли тебя! – произносит Щюрик с неожиданной энергией. – Ты что, до сих пор не допер?
– Это признание? – уточняю я.
– Какое, на фиг, признание! Просто хотели проверить, клюнешь ли ты на эту удочку.
В его неуклюжем вранье – безумная надежда смертника. Как мне понятны эти чувства…
– И что, клюнул?
– Похоже на то.
Он то ли смеется, то ли плачет. Жалкая сцена.
– Жить хочешь, да? – спрашиваю я с сочувствием.
– Хочу.
– Оно и видно. Рыболов-спортсмен.
– Не веришь, что разыграли?
– А чему здесь верить? Можно, конечно, преднамеренное убийство назвать розыгрышем, но суть не изменится.
– Какой же ты болван… – стонет Щюрик. – Да что же это такое… Как же это все получилось-то…
Рыжий зверь в туалете настойчиво скребет кафель. У него – свой порядок, свои понятия о совершенстве. Справив невидимые людям дела, кот выходит – торжественно, с чувством выполненного долга. Уже не прячась. Вожак.
– Долой разговоры! – восторженно объявляю я. – Как тебя зовут, гладкошерстный?
– Кот Дивуар, – откликается Щюрик.
Нежность вспыхивает в его голосе и тут же гаснет. Так-так. Нежность – хороший аргумент, думаю я. Нежность можно и нужно использовать…
– Кот Дивуар?
– Смешно, да? Страна такая есть в Африке.
«Cote-d\'Ivoire»[3], беззвучно шевелю я губами. «Берег слоновой кости» в переводе. Обожаю французский… Острый приступ азарта сбрасывает меня с кресла:
– Не учи учителя, двоечник!
Рыжий жмется к полу, реагируя на звук. Я падаю сверху, как леопард, хватаю зверя за холку, собираю в горсть жировые складки, однако и он – из породы кошачьих; вывинчивается одним бешеным рывком, раздирает мне руку задними лапами и взлетает по одежде на вешалку.
Ох! Полнота его и леность ввели меня в заблуждение. Зря я снял пиджак, зря закатал рукава… Тут же, не теряя темпа, кот прыгает поверх моей головы, рассчитывая скрыться в столовой. Отточенным киком я достаю его на излете: мой старенький кроссовок припечатывает животное к косяку. Коротко мявкнув, взъерошенный клубок шерсти несется на всех парах в детскую комнату. Взяв из туалета швабру, я иду следом. Из глубоких царапин на моей руке течет кровь, кожа местами лохматится, но боли нет. Вся моя боль – вокруг груди и вокруг головы…
Кот обнаруживается под детской кроватью. Одного вида швабры достаточно, чтобы он, панически пометавшись между пыльными детскими игрушками, полез в узкую щель за шкафом. Мебель здесь стоит вплотную, этого я не учел. Слышны яростные, сумасшедшие по накалу звуки, идущие вдоль стены, и вот я вижу своего противника на шкафу, под самым потолком. Каким невероятным усилием смог он вознестись туда? Какой волей к жизни? Свесив щекастую морду, наблюдает за мной огромными зелеными глазами, полагает себя в безопасности. Ну-ну…
Приношу из прихожей спиннинг. Крючок на конце – не простой! Тебе понравится, дьявольская бестия. Не один, а целых три намертво закрепленных крючка, называемых в просторечье «тройником». Тяжеленная блесна дополняет снаряжение. Очевидно, с этим инструментом, в отличие от швабры, рыжему бойцу сражаться еще не приходилось, оттого он так спокоен. По-моему, даже улыбается. Сейчас твою улыбочку перекосит, тварь. Я отматываю побольше лески, временно откладываю спиннинг и тщательно прицеливаюсь. Потом перекидываю «тройник» через кота, резко дергаю на себя, и с первой же попытки…
Подсек! Есть!
Противник, не успев ничего сообразить, валится вниз. Оглушительный вой наполняет квартиру: сразу два крючка застряли у Кота Дивуара где-то за ухом. Волоку добычу по полу – за леску, оберегая целостность своих и без того пострадавших конечностей. Зверь катается на спине, не понимая, как освободиться. А вот и спальня.
– Леонид, не снимай бак! – задушенно кричит Щюрик.
Да, зрелище не для детей. Но, с другой стороны, с чего бы Леониду нарушать запрет, если я не давал ему разрешения?
По ходу движения бью в дюралевый бок ногой.
– Кто там? – моментально откликается мальчик.