Злясь на себя самого, он сказал, что ему необходимо вернуться к госпоже. Она куда-то собиралась, а ему приказано повсюду ее сопровождать. Верда не сдавалась: оплела его шею руками и лезла с поцелуями. Пришлось буквально отдирать ее от себя. Грубо, но действенно. А потом бежать со всех ног прочь из каморки, пока она снова к нему не приклеилась.
В коридоре, куда Рейн вышел, застегивая на ходу ремень, он столкнулся с Эльмидалой. Она шла навстречу со шлейфом служанок. Тут же в спину врезалась Верда, выскочившая из коморки вслед за ним. Что госпожа подумала о них, было написано у нее на лице.
Рейну стало неловко, словно он нарушил клятву. Тянуло объяснить, что ничего между ними не было. Но кому нужны его слова? Эль лишь кивнула, чтобы заняли место в эскорте. Куда делась девушка, которой не все равно, погибнет раб или нет? Жаль, он отказал Верде. Сейчас было бы не так обидно.
В зале, куда они пришли, уместилась бы деревня, где Рейн вырос, и еще место осталось. Между хаотично расставленными столиками с закусками и диванами на двух-трех человек прогуливались аристократы, но основная масса гостей сосредоточилась в центре. Эль направилась туда.
Рейн залюбовался походкой госпожи. Она ставила ноги близко, будто ступала по шаткому мостику. Каждое движение было выверено. Ничего лишнего. На ней не платье даже, а легкая накидка цвета садов и буйной растительности. Сквозь зелень кожа просвечивала бронзой. У Рейна перехватило дыхание. Как можно смотреть на нее и не желать? Он украдкой оглядел собравшихся, никому не было до Эль дела. Неужели они не видели, насколько она хороша? Как плавны линии фигуры, как высока грудь, как чувственно очерчены губы. Обладать подобной девушкой – верх блаженства. Никакая Верда с ней не сравнится, будь она хоть в тысячу раз доступней.
В середине зала в окружении разодетых в пух и прах женщин стоял император Иллари – Клеон Багряный собственный персоной. Мужчина улыбался, но глаза были как два северных пика – окоченевшие. Женщины норовили встать к императору поближе. Аж плечами и локтями толкались и, когда никто не наблюдал, щипали друг друга за бока.
Рейн мимоходом подметил сходство. У Эль и принца Гайдиара такой же цвет радужки. Оттенки совпадали вплоть до нюансов. Неужели она его дочь? Впрочем, если Гай наследник императора, а Эль его сестра, выходит, так и есть.
– Кто эти женщины? – спросил Рейн у Верды.
Девушка ответила, хоть и злилась из-за отказа:
– Жены и наложницы императора. За ними стоят его дети.
Детей был целый выводок – синеглазые и каштановолосые отпрыски разных возрастов. И это притом, что жены отличались внешне. Были даже экзотические – с миндалевидным разрезом глаз и смуглой кожей, и блондинки имелись, и брюнетки. Но дети все как один походили на императора. Сильная, видать, кровь.
– Сколько их? – поразился Рейн.
– Жен или детей?
– И тех, и других.
– Все давно сбились со счета. Император берет в жены исключительно невинных девушек, а после того, как жена рожает ребенка, он уже не притрагивается к ней и женится на другой.
– Почему?
– Да кто ж разберет его вкусы, – пожала плечами Верда. – Нравится ему так. А, может, не любит рожавших. Не возбуждают они его.
– А мать госпожи тоже здесь?
– Нет, – при упоминании Эль Верда потеряла интерес к разговору. – Она давно умерла.
Рейн больше не приставал с вопросами, зато сделал выводы: Гай и Эль единокровные брат и сестра. Раз император не касался женщины, родившей ребенка, значит матери у них разные.
Император изъявил желание пообщаться с детьми. Те выстроились в шеренгу. Длинная получилась цепочка. Младшему было года четыре, старший почти ровесник Эль. Император обошел строй, каждому вручив конфету из чаши, что нес раб. А потом проследил за тем, чтобы дети съели угощение.
Все умолкли, музыка стихла. Эль конфету не дали, как и Андрию. В чем тут подвох стало ясно, когда Клеон объявил, что одна из конфет отравлена, и он сам не знает какая. Ему, как и всем, любопытно, кому та досталась.
По залу пролетел вздох. Несколько матерей упали в обморок. Рабы едва успели их подхватить, не дав свалиться на пол. Дети стояли ни живы, ни мертвы.
– Пора проредить строй моих отпрысков, – усмехнулся император. – А то что-то их многовато.
Прошла минута, другая. Император разочаровано вздохнул:
– Похоже, в этот раз конфета никому не досталась. Ну, ничего, как-нибудь повторим.
Он приказал рабам убрать чашу со сладостями до следующего раза.
Верда шепнула Рейну:
– Теперь понял, почему его прозвали Багряным?
Рейн кивнул. Говорить он был не в состоянии.
Император отвлекся на другое развлечение, и все вздохнули с облегчением, но настороженность по-прежнему витала в воздухе. А ну как выдумает еще что-нибудь в том же духе? И ведь не возразишь. Это в таких условиях росла Эльмидала? И Гай с Андрием тоже. Как они с ума не сошли и остались людьми? Впрочем, кто-то остался, а кто-то нет, вспомнил Рейн старшего наследника. Вот уж кто копия папочки.
– Какая встреча, – к нему приближался вольный, подравший его Эль. Рейн уже знал, что это верховный жрец Квист. – Подойди, надо поговорить.
Рейн, оглянувшись на госпожу, шагнул к Квисту.
– Что ты делаешь? – жрец был бордовый от злости. Как бы удар не хватил.
– Служу моей госпоже, благородный, – ответил он смиренно, а про себя посмеиваясь. – Разве не ради этого вы подарили меня?
Жрец замялся, но, видимо, пришел к выводу, что невольнику все равно никто не поверит, и заговорил откровенно:
– Я тебя подарил, выродок, чтобы ты девчонку прикончил. Или забыл, что такое свобода? Пообтесали тебя годы рабства?
Врезать бы ему, да кругом жандармы. Вмиг скрутят. Еще и госпожу виноватой объявят.
– Слушай сюда, – жрец наклонился к Рейну. – Если расправишься с девчонкой, лично позабочусь о том, чтобы ты покинул острова целым и невредимым. Снова будешь свободным человеком. Подумай, я слов на ветер не бросаю. Если сказал, сделаю.
Заманчиво, ох как заманчиво. Аж под ложечкой засосало, так хотелось согласиться. Рейн нашел взглядом Эль. Убить ее проще простого. Она сама поможет, еще и спасибо скажет. Только рука не поднимется. Не в силах он причинить ей вред.
– Благодарю за щедрое предложение, благородный, но я не смею его принять, – поклонился Рейн.
– Цену набиваешь?
– Что вы, просто отказываюсь.
– Ах ты, – жрец занес руку для удара, но его сбил девичий голос.
– В чем дело, отец? – к ним подошла девчонка лет тринадцати. Внешне вылитый агнец – губки бантиком, кудри светлых волос, только глаза злобно блестели, выдавая истинную сущность. – Что тебе сделал этот невольник? Отпусти его, пусть возвращается к своей госпоже.
Жрец сомневался, жевал губы, но, в конце концов, кивнул. Проваливай, мол. Рейн с радостью подчинился.
Тантала – дочь жреца – следила за рабом. Едва он отошел на безопасное расстояние, она произнесла:
– Судя по всему, раб отказался убить свою госпожу.
Жрец мрачно кивнул.
– А чего ты ожидал? – фыркнула Тантала. – Я тебе сразу сказала – ничего не выйдет. Посмотри на нее. Да не так, – она раздраженно махнула рукой, – посмотри, как мужчина, если еще помнишь, каково это. Богиней абы кого не избирают. Только самая прекрасная дочь Иллари достойна стать ее воплощением.
В голосе девушки звучала неприкрытая зависть. Она бы собственными руками придушила соперницу, не будь наказание за убийство Богини столь суровым.
– Естественно, раб не устоял. Любой бы на его месте пал к ногам Богини.
– А нам-то что делать, дочь? – спросил жрец. – Пока она жива, тебе не стать воплощением Богини. А время идет. Еще год и будет поздно.
– Используем слабость раба против него. Он хочет Богиню. Это ясно как день. Ни один мужчина не способен долго сопротивляться страсти. Тут одно из двух – либо она уступит его желанию, либо он возьмет свое без спроса. Нам подходят оба варианта. Подожди немного, и казнишь их за прелюбодеяние.
– И в кого ты у меня такая умная, дочь? – улыбнулся жрец.
Танталу подмывало ответить, что уж точно не в него, но она вовремя прикусила язычок.
– В тебя, отец, больше не в кого, – произнесла покорно.
Мужчиной надо уметь управлять, даже если он твой отец. Эльмидале ужасно не хватает этого умения. Будь оно у нее, завоевала бы весь мир. Впрочем, может ей мир ни к чему. Зато Тантале пригодится.
Солнечный свет проникал в храм через дыры в потолке. Если запрокинуть голову и посмотреть вверх, то покажется, что вместо потолка – ажурная скатерть. Но то не результат разрушений, а особенность архитектуры. В храме, посвященном богине-солнечной, свет играл первостепенное значение.
Тантала держалась в редкой для храма тени. День стоял жаркий, даже легкое платье из отиса не спасало от зноя. Девушка обмахивалась веером из разноцветных перьев, наблюдая за тем, как отец мечется из угла в угол. Верховный жрец Квист был в дурном настроении. Тантала не припоминала, чтобы хоть однажды видела его улыбку. Вряд ли он вообще умел улыбаться.
– Я поражаюсь твоему спокойствию, дочь, – всплеснул жрец руками. – Твое время уходит, а ты ведешь себя так, будто это в порядке вещей.
– Бессмысленно расходовать энергию на переживания. Лучше я пущу ее на обдумывание ситуации, – голос Танталы еще не утратил ребяческую звонкость, хотя в самой девушке не осталось и следа наивного детства.
Отец мечтал о наследнике, которому мог передать жреческий сан, но Богиня послала ему единственную дочь. Разочарование было огромным – девочке не стать жрецом. В государстве, где все поклонялись Богине, правили мужчины. Как так вышло? В какой момент они свернули не туда и позволили мужчинам захватить власть. Тантала многое бы отдала, чтобы это исправить. Ее честолюбивые планы не ограничивались сидением на золотом троне. Она мечтала вернуть женщинам Иллари былое положение.
С ранних лет она доказывала, что ничем не хуже не родившегося сына, но все ее старания терпели крах. И она смирилась, а в какой-то момент поняла, что во многом превосходит отца. Женское начало вовсе не делало ее глупой или слабой.