Она вжалась в меня и потерлась. Я хладнокровно ждал, следователь прокуратуры все-таки. Еще недавно мы вели разговор в камере изолятора под протокол. Капризная женская ладошка скользнула вниз, пальцы просунулись под ремень, царапнули живот. Я невольно сжался, Татьяна одной рукой расстегнула брюки. Теплую набухающую плоть обхватили прохладные пальцы. Они сжимались и расслаблялись, сжимались и расслаблялись. Но недолго. Руки взлетели вверх и уверенно толкнули меня в грудь, я шлепнулся на стул.
Татьяна, расставив ноги, водрузилась сверху мне на колени. Волна пряного цветочного аромата окутала меня, но расслабиться я не мог.
– Дверь, – пожаловался я. – Что?
– Дверь не заперта.
– Так даже лучше, – шепнула она в ухо, отчего мое тело содрогнулось сладкой волной. Она тут же повторила слова, еще нежнее вжимаясь губами в ушную раковину: – Так будет лучше.
Хлипкий барьер стеснительности был смятен, я уже не мог сдержаться. Ее тело извивалось, терлось, руки путали волосы, губы алчно впивались в рот. Потом она вдруг укусила меня, сильно, по-настоящему. Из нижней губы потекла кровь. Шершавый язык слизнул ее, заскользил вверх по щеке и юркнул в ухо, словно в норку.
– Сделай мне больно, – шепнула она, цапнув за мочку. Я уже сам хотел этого. Я понял, что от меня требуется.
Дальше руки делали все грубо и напористо.
В следующее мгновение женское тело упало лицом вниз на рабочий стол. Юбка вздернулась выше пояса, пальцы сорвали белый треугольник ткани с выпуклой попы. На мягкой коже остались следы от ногтей. Стол затрясся. Что-то валилось на пол. Татьяна стонала и комкала в руках бумаги. А мне хотелось видеть ее голую спину. Форменная прокурорская рубашка вздернулась под мышки. Пальцы расщелкнули застежку лифчика, губы впились в ямку под лопаткой, ладонь сжимала трясущуюся грудь.
На последнем неистовом толчке я укусил. Так она просила. На застывшей в глубоком прогибе спине между двумя дугами вмятин от зубов наливался багровый синяк. Снизу его обрамляла кровь из моей поврежденной губы.
Когда все закончилось, я смущенно спросил:
– Я пойду?
Татьяна ерзала плечами, поправляя сбившуюся одежду.
– Лифчик застегни, – деловито попросила она, подставив спину.
Я посмотрел на три пары петелек:
– На какую?
– На среднюю.
Сомкнутая белая полоска коснулась подсохшей крови под синяком.
– Я пошел, – на этот раз я не спрашивал, а сообщал.
– Стол поставь на место.
Я поправил сдвинутый стол. Из рассыпанной стопки бумаг высовывалась прежняя фотография. На этот раз улыбающаяся в объятиях Ивана Николаевича Татьяна мне показалась не такой уж и счастливой.
– Только учти! – Воронина окликнула меня у самой двери. – Это все ничего не значит. Мы закрыли дело о нападении на милиционеров. Но если нарою новые факты по отравлениям и они будут против тебя – арестую. Я еще докажу ему!
Она погрозила кулачком куда-то в стену. Именно в той стороне располагался кабинет районного прокурора с широким обручальным кольцом на безымянном пальце.
Как все запутано в этом мире! Насколько прекрасен и понятен мир чисел по сравнению с отношениями мужчин и женщин.
На выходе я сунул дежурному подписанную прокурором бумагу. Тот бегло взглянул, мотнул рукой и вновь погрузился в разгадывание кроссворда Вот она – свобода! Для одних – праздник, для других – будни.
Про эпизод с Ворониной я постарался сразу забыть. Меня не покидало смутное ощущение, что женщина использовала меня для какой-то своей личной мести.
От короткого общения с районным прокурором в душе остался странный осадок. С одной стороны, меня отпустили, и надо радоваться. С другой стороны, его жесты и слова оставили ощущение чего-то неприятного и сомнительного. Одна фраза про адвоката и убедительные аргументы чего стоила. А на что намекала Воронина? Кто-то заступился за меня и содействовал освобождению? По словам следователя, это была женщина. Но кто?
Ирина? Конечно она! Она была свидетелем попытки угона. Она пострадавшая. Покушались на ее автомобиль. Я пытался его отстоять. А дальше получилось то, что получилось. Я, конечно, сглупил с милиционерами, сорвался и потом на допросе вел себя как идиот. Но она молодец, выручила.
Я вышел на улицу. Удлиненные тени от домов и деревьев предвещали наступление вечера. Меньше суток прошло с момента задержания, а ощущение было такое, словно я вернулся в этот город спустя месяц.
Из-под тени тополей на противоположной стороне улицы выплыла стройная женская фигура.
Женька!
Я обомлел от нового прикосновения к красоте. На этот раз она была вся в черном. Черные туфли на шпильках, приталенное платье до середины бедра с треугольным вырезом на груди, маленькая черная сумочка на длинных ручках. Обычно кудрявые волосы были распрямлены, колокольчиком обнимали овальную головку и, разгибаясь наружу, спадали за плечи. На фоне иссиня-черной ткани загорелая кожа выглядела светлой. Приглушенный контраст, и опять она неотразима.
Я перебежал дорогу. Она ждала. Губы пытались улыбаться, но глаза хранили грусть.
– Женя, привет. Ты ждешь меня? – Я всегда, когда теряюсь, задаю банальные вопросы.
– Да, ждала. – Она широко улыбнулась, но лишь на мгновение. Улыбка мелькнула как вспышка фотоаппарата.
– Ты знала, что меня выпустят?
– Я этого хотела.
Мой взгляд еще раз ощупал ее изменившуюся прическу.
– Каждый раз ты разная, но каждый раз прекрасная, – вырвалось у меня.
– Да ты поэт. – Наконец-то ее лицо озарила полноценная настоящая улыбка. Она мимолетно чмокнула меня в губы, осмотрела: – Ну, как ты?
– Ничего. Цел, невредим. Вот, выпустили.
– Обвинение сняли?
– Да. Милиционеры забрали свои заявления.
– А протокол допроса?
– Да ты все знаешь, Жень. Но откуда? – Я терялся в догадках. Выходит, это Женя добилась моего освобождения.
Она бегло взглянула на дорогу:
– Давай поймаем такси. Я устала на каблуках.
И сразу шагнула к проезжей части, подняла руку. Сзади треугольный вырез на платье был еще глубже и лишь немного не доставал до поясницы. Кончики гладких волос, как и прежде, закручивались в спирали. Густые волосы напоминали полукруглую шаль, накинутую на открытую спину.
Я смотрел на ее идеальную фигуру в черном, и смутная боль проникала в меня. Я уже видел черную ткань сегодня. Черный комочек в руке удовлетворенного прокурора и похабный намек на убедительный аргумент. Страшная догадка пронзила меня острой стрелой.
Женя голосовала, активно помахивая рукой. Я подошел к ней и положил ладонь на талию. Спустил руку вниз. Так и есть!
Не хотел верить и провел еще раз. Трусиков на девушке не было. Боль ворочалась в груди, как проснувшийся ежик. Нет, как огромный пьяный дикобраз, распрямивший колючки!
Женя резко обернулась, тонкие пальцы отвели прядь волос, другая рука сняла мою ладонь с талии.
– Ты была в кабинете прокурора? – спросил я, с трудом двигая окаменевшими мышцами лица.
Остановилось желтое такси. Женя продиктовала водителю адрес и плюхнулась на заднее сиденье, увлекая меня. Мы оказались тесно прижатыми друг к другу. Я чувствовал ее аромат, нога касалась обнаженного бедра. Такси тронулось.
– Ты была в его кабинете? – вновь спросил я.
– Да.
– Но зачем?
– Я хотела тебя спасти.
– Такой ценой?
Она молчала, водитель включил радио. Радостная дурацкая песня о счастливой любви заполнила салон дребезжащими звуками.
– Мне не нужна свобода такой ценой, – упрямо твердил я.
– Ну а как еще я могла тебе помочь? – резко ответила Женя и отвернулась.
Я смотрел на самое прекрасное в мире тело, обернутое изящным кусочком черной ткани. Глаза лезли в разъехавшийся вырез, где отчетливо белел нежный конус левой груди. Я видел ее целиком вместе с вздернутым коричневым соском на вершине.
– Тебе грозил срок, – тихо сказала она. – Минимум два года. Ты сам подписал дурацкий протокол!
– Да хоть двадцать лет! Женя, не надо было так делать. Она опять замолчала. Таксист ехал быстро. На повороте меня повалило на Женю. Ладонь оперлась на гладкую кожу ее ноги. Тело на мгновение свело судорогой, дыхание перехватило.
А ведь прокурор лапал ее здесь! Его руки с рыжими волосками поднимались и выше. Он сдернул с нее белье! Как это было? Перед глазами всплыла сцена в кабинете прокурора. Девушка, заваленная на стол, задранное платье… Или она стояла на коленях перед ним?
Сильнейшая ревность перекатывалась раскаленным шариком внутри. Боль отдавалась в каждой клеточке. Женя была с ним. Она предложила себя, ее нагло взяли.
Женька, ну зачем ты так поступила?!
Неожиданно я понял, что сижу с закрытыми глазами. Рука лежала на ее ногах. Губы ткнулись в шею через растрепанные волосы. Всего один раз, но этого оказалось достаточно, чтобы острый умильный всплеск любви накатил на меня. Ревность сменилась желанием. Уже не огненный жар, а приятное тепло расплывалось по телу. Ладонь заскользила вверх по гладкому бедру.
Толчок кулаками, я отшатнулся и открыл глаза. Женя брезгливо смотрела на меня, тонкие пальцы с ухоженными ногтями поправили оборку платья.
– Это как понимать? – холодно спросила она. – Только что ты готов был облить меня грязью, а сейчас и сам не против…
– Женя, извини, я был не прав, – мямлил я, стыдясь вспыхнувшего желания.
– Когда? Тогда или сейчас?
– Женя, ты понимаешь, – я вспомнил сцену с Ворониной и окончательно запутался в сумбуре рваных мыслей, – там в кабинете… У них в прокуратуре… У нас же по-другому… Я хотел…
– Ты хотел то же, что и он. Только вдобавок стремился меня унизить! – резко оборвала она разговор. Рука властно дотронулась до спины водителя: – Остановите.
Защелкал указатель поворотов, такси остановилось.
– Выходи, – Женя не умела говорить твердо, но в ее мягком голосе чувствовалась решительность.
Меня охватило упрямство:
– Никуда я не пойду. Я хочу быть с тобой.
– А я нет.
Она обожгла решительным взглядом и выскочила на проезжую часть. Мелькнул черный подол платья, хлопнула дверца. За стеклом глухо взвизгнули тормоза тяжелой машины. Грузовик, клю