колько времени уже вовсю меняю это самое будущее.
Вторая мысль была о том, что если мои сутки в этом времени на исходе, то у меня будущего может и не быть вовсе. Ребята, поди, каждые полчаса этого вечера приоткрывают в зеркале глазок, видят, что меня нет в вестибюле, и закрывают обратно. И то же самое, наверное, делает профессор у себя дома, ломая голову, что со мной произошло. А меня тут чуть не убили. Вот было бы глупо. Вернулся на двадцать лет назад, чтобы умереть. Нет! Всё будет путём. Я уже видел себя пятидесятидвухлетнего в рамочке. Значит, я доживу до тех лет и надо подсуетиться, чтобы это устроить. Но где я? Я с трудом сел, ощупал шишку на затылке и оглянулся. Это была маленькая. по-холостяцки грязная кухонька. Моя куртка висела на спинке стула. За столом на другом стуле сидел громадный белобрысый парень в кожанке и курил.
— Привет, — сказал он, зло улыбаясь.
— Ну, давай рассказывай, — потребовал я, — кто ты, где мы, и какого черта ты мне чуть не проломил башку?
— Брось, Геннадий Сергеевич, не так уж сильно я тебя, чтобы ты собственного дома не узнал. Или скажешь, что я тебе память отбил?
— Так! Во-первых, это не мой дом и я не Геннадий Сергеевич. Во-вторых, с памятью у меня всё в порядке. В следующий раз, прежде чем дать по голове сзади, проверь лицо спереди. А не знаешь лица — проверь документы. Ты представить себе не можешь, что ты натворил, — сказал я и тронул шишку на затылке.
Парень перестал улыбаться и подался вперёд.
— Не отпирайся. Ты теперь кем угодно прикинешься. Ты еще скажи, что этот жигуль под окном не твой, а ты не ждал возле него на скамейке одну дуру, которая свое еще получит.
Он был бледный от злости.
— Обознался ты, — сказал я и поднялся, понимая примерно, что произошло, — Где тут выход?
Парень бросил окурок на пол, вскочил и схватил меня за рукав.
— Стой! Ты останешься здесь со мной ее ждать!
И он поднял руку. Я увернулся и через секунду мы оба катались на полу, лупя друг друга. Я вырывался, чтобы убраться вон, а он держал меня. Наконец, мне удалось схватить его за обе руки и прижать лицом к полу. Он был здоров, как медведь, но я тоже не хлюпик.
— Слушай, — запыхтел я, — мне плевать, что там между вами стряслось. Говорю тебе, ты меня не за того принял.
— Пусти, гад! Убью! — рычал он.
Я понял, что добром мне не уйти. Что делать с этим буйным ревнивцем? Через минуту он вырвется и черт знает что со мной сделает. В парке он дал мне по голове. Почему бы и мне теперь не оглушить его чем-нибудь? Мы будем квиты, а я пойду домой в свой год.
Нога моя упиралась в стену под столом, где звенела разрушенная мною гора пустых пивных бутылок. Я попытался вслепую дотянуться до одной из них, но пальцы наткнулись на какую-то металлическую ручку совершенно другого предмета. Парень рванулся, и я, не разобрав, что это было, схватил тот предмет и с размаху ударил его. Удара не получилось. По белобрысой голове лишь скользнула небольшая цинковая канистра. Плохо завинченная крышка отлетела и остатки бензина плеснули мне на руки и на кожаную спину парня. Бензин тут же вспыхнул. “Окурок!” — тупо подумалось мне. Он тлел тут где-то рядом, на полу.
Я плохо помню, что делал. Кричал, метался, махал руками. Вскочил и, налетая на стены, кинулся в другую комнату. Прямо горящими пальцами сорвал с кровати одеяло и скрутил его, заматывая обе руки сразу. Корчился и барахтался на чужой постели. Когда мне удалось погасить огонь, я на минуту оцепенел от боли, ничего не видя и не слыша. Показалось, что хлопнула входная дверь. Какого лешего этот самый Евгений Сергеевич держит топливо для машины на кухне? Идиот! Я шевельнулся и опять вскрикнул. Меня обдало запахом гари и горелой плоти. Боль была ужасная. Я поднял голову и оглянулся.
Я стоял на коленях перед кроватью, упав грудью на руки, зарытые в одеяла. Я услышал страшные стоны, но тут же понял, что они мои. Нужно было встать. В кармане рукава куртки, который и был моей аптечкой, должна быть обезболивающая эссенция в капсулах. Ничего в жизни мне не было труднее сделать. Я потянул зубами за край одеяла и зажмурился, чтобы не видеть своих рук. Мне казалось, что если я посмотрю на них… Нет, лучше не надо. Только обморока мне не хватало. Который час? Сколько мне осталось?
Я поднялся, весь растопыренный. Одеяло липло к моим головешкам. На складке показались пятна свежей крови. Наконец, избавившись от одеяла, я побрел сквозь дым на кухню, отводя руки как можно дальше назад и завывая, как призрак. Качаясь, я осмотрел пол. Нетрудно было догадаться, что тут произошло. Парень, очевидно, ушел невредимым, — бензин не попал на его тело. Он скинул горящую на спине кожанку, затоптал огонь и позорно удрал из квартиры, бросив меня гореть одного. “Хоть затоптал, и то ладно,” — подумал я, глядя на дымящуюся тряпку, — “Спасибо, что мою куртку не прихватил”.
Ну и сюрприз ждет того Гену за его любовные похождения! Об этом я уже подумал после того, как, снова упав на колени, выгрызал зубами из кармана маленький пластиковый свёрток, прижимая коленом к полу обертку, губами высасывал капсулу, корчась и не замечая горечи во рту. Через пару минут тело обрело другие чувства кроме медленно отступающей боли. Каждый мускул напряжен, бешено колотился пульс, лицо было мокрым от слез и пота. По-прежнему болит затылок, рот открыт, глаза зажмурены, а сам я сижу на полу у стены, держа руки на весу и боясь шевельнуться. А вдруг боль вернется? Наконец, я решил медленно расслабиться. Закрыл рот и двинул ногой. Вроде, ничего. Я приоткрыл глаза и ту же увидел две черные коряги вместо рук. Кисти и плоть ниже локтей были черны, местами были видны кровяные потеки, клочья сползшей кожи и обнажившееся поджаренное мясо. Ногти были коричневыми обугленными стружками, а в некоторых местах пузырилась какая-то желтоватая жидкость под межтканевой пленкой. И ужасный запах. Боли я уже особой не чувствовал, и для обморока меня как-то притупило, зато появилась тошнота. Я поднялся и меня вырвало. В глазах зарябило. Что теперь делать, я не знал. Где я? Как вернуться в институт в таком виде? Да и поздно уже, за окном темно. Как долго я тут пробыл? Сколько мне вообще осталось? Возможно, я смогу выбраться на улицу. Если еще не очень поздно, меня увидят люди, отвезут в больницу, и там я умру. Дорога домой будет заказана. И как я объясню, кто я такой, откуда я и что со мной случилось? Ведь не только врачи мной заинтересуются.
Я с трудом встал, чувствуя ужасную слабость — то ли от ран, то ли от шока, то ли от сильного анестетика. Шатаясь, я нашел ванную комнату. Из зеркала на меня глядел сумасшедший с черными полосами на лице. Кран я открыл локтями и уже не закрыл. Наглотался сырой воды, зубами стянул с полки полотенца, смочил и обмотал руки. В коридоре на стене висели часы. Полпервого утра! У меня осталось всего ничего.
Как я напяливал на себя куртку с капюшоном и просовывал мертвые руки в рукава, лучше не описывать. Я выбрал более удобную позицию — руки сложены и прижаты к животу. Ссутулился, будто замерз. Я очень устал и понимал, что сил у меня надолго не хватит. Входная дверь не была заперта и я открыл ее локтем. Целую вечность спускался со второго этажа. Обращаться за помощью к соседям этого Гены-крокодила я не собирался. Первым делом надо убраться отсюда подальше. У дверей подъезда я прислонился к стене и постоял, зажмурившись и вдыхая свежий ночной воздух. Когда я открыл глаза, то чуть не свалился от удивления. Я был в собственном дворе. Дом, из которого я вышел, был соседней четырехэтажкой, чуть наискосок, стоявшей от моего. Я никогда в ней не был и ни с кем не водил знакомства. Я пошел через наш двор к детской площадке и присел на скамейку.
Все мое существо боролось с туманом в памяти. Воспоминания, сначала неловкими толчками, затем мучительными и нелепыми картинами восстанавливали события двадцатилетней давности. Теперь я точно знал, кто мне поможет. Единственный родной человек, которому можно довериться, которого — как ни пошло это звучит — я знал, как самого себя. Этот человек — я сам. Молодой, тридцати четырех лет. Через некоторое время он будет здесь, и я знаю все, о чем он будет думать и что делать, потому что это был я, и я уже все это сделал. Двадцать лет назад.
От этих странных, непостижимых мыслей меня сначала замутило, а потом даже взбодрило Хотелось сорваться с места и забегать взад и вперед, будто я сделал гениальное открытие. Но бежать сил не было. Времени тоже было мало, но я знал, что спасен. Я дотянулся ртом к предплечью и принял еще одну дозу эссенции, потом встал и пошел к своему крыльцу. Из покинутого мною дома послышался женский крик: “Валентина! Ты опять что-то с вечера оставила гореть на плите! Растяпа ты, а не баба!”
Чуют соседи, что жареным запахло. Поди вонь из открытой квартиры сочится по всему подъезду. Ну, конечно! Вот врезавшаяся в тонкий ствол дерева машина, если я правильно помню, цвета бутылочного стекла — темная, почти черная в неосвещенном дворе. Я не мог разглядеть цвет как следует. Да и черт с ним! Не заперта, ключи торчат в зажигании. Так и должно быть. А если ее угонят, пока я сам с собой болтаю? О чем я? Я же знаю, что не угонят. Про нее говорила белобрысая обезьяна, что это жигуль того Сергеича. Я, молодой, пройду мимо нее почти в три утра. Я, старый, вошел в подъезд. Светло! Он меня разглядит. Безрукому свет не погасить и лампочку не выкрутить. Меня осенило. Я взошел на первый пролет, сел на пол и просунул ногу между прутьями перил, как можно дальше. После нескольких попыток мне удалось пинком разбить лампочку. Звон показался мне оглушительным. Чудо, что на него никто не вышел.
Наступила темнота и тишина. Я замер. Вроде, никого не разбудил. От напряжения затвердела спина. Я не чувствовал боли, но всем телом — как окаменел. Встать на ноги не получилось. Я пополз на свой этаж. “Руки бы у него отсохли,” — подумает молодой дурак Пашка за лампочку, когда войдет в подъезд. Знал бы он про руки-то…
Добравшись до двери, я лег у порога и стал ждать. Смешно, но у меня в заднем кармане брюк лежит ключ от этой самой двери. Точный двойник того, что несет с собой мой спаситель. Но воспользоваться им я не мог, и отдыхал, временами впадая в забытье. Размышлял я и о соседе Геннадии Сергеевиче. Какой-нибудь болван, который увел у того бугая девчонку. Ему сказочно повезло. Он, наверняка, встретился с ней в том сквере, перед тем, как белобрысый обознался и похитил меня в его же машине для расправы. Они благополучно провели ночь у нее или в ночном клубе там же на углу. А может быть он провел это время в поисках угнанной машины, не подозревая, что она брошена у дома? В любом случае он будет клясть себя за то, что опять оставил ее с ключами. Легкомысленный растяпа. К полудню он найдет ее в своем же дворе и отгонит в гараж, никогда не узнав о том, что ночью эта машина возила за город одного человека в двух лицах и с разницей в возрасте — двадцать лет. Он ничем не сможет объяснить кровь на заднем сидении, разгром и гарь в квартире, обгорелую куртку на кухне, изуродованную кровать в спальне, открытый кран и исчезнувшие полотенца в ванной. Подозреваю, что к представителям закона он обращаться побоится, но уверен, что он никогда больше не будет держать канистры с бензином в квартире.