абыл. Но ее руку, тонкую и белую с чистыми аккуратными ноготками, протянутую ко мне, я помню.
Что случилось с нами? Что случилось со мной? Почему я ее не остановил? Я мог, действительно мог. Просто поймать бледные пальцы, удержать. Но я не сделал ничего. Я смотрел, как темно-бордовая жижа заливает чистое, без единой складочки платье, смотрел, как из подъезда выбегает мама. Она хватала ее за руки, пыталась поднять, кричала и плакала. Ее слезы не могли вернуть душу Эмили. Никто не мог. Я стоял на бордюре и смотрел. Потом уже мама сказала мне, что я улыбался.
Иногда я думаю, что она живет во мне. До сих пор.
И мстит за то, что я оставил ее, сломанную, на грязном асфальте.
Я не был на похоронах, потому что следующие полгода провел под наблюдением врачей. Я не помню ни дня, проведенного в клинике. Именно тогда и появился Ричард Эймс. Меня хотели лечить, но он сказал, что я неизлечим. За полгода я не произнес ни слова. Оказалось, что у Эмили было то, чего не досталось мне. Раньше никто не замечал. Ведь мы были вместе. Всегда. Две копии. Отражения друг друга. Я брал у нее то, чего был лишен. Копировал. А она проделывала тоже самое со мной. И никто ничего не замечал. Единственное, что вызвало тревогу у родителей – нежелание Эмили разговаривать. Она не была немой, просто любила молчать. Но мы понимали друг друга. Чувствовали. Словно были одним организмом. А потом я остался один – обрезанный ножницами наполовину. Получеловек. И мне пришлось подстраиваться, Ричард научил меня, как стать таким же, как все, не выделяться. Мы вместе улыбались, вспоминали слова, ходили по улицам. Да, это он научил меня наблюдать за людьми, считывать эмоции и повторять их. Он научил меня жить без Эмили. Но не смог сделать полноценным человеком.
Сейчас я знаю, что дело не во мне. Моей вины нет. Ни в том, что случилось с Эмили, ни в уходе матери, ни в чем другом. Так бывает. Один случай из ста тысяч. Только мне не легче от осознания, что я стал тем самым случаем приведенной статистики. И мало кто знал, что загадочный пациент Н, по редчайшему заболеванию которого кандидат наук Ричард Эймс защитил докторскую, получив государственную премию и восхищенные отзывы в научных кругах, на самом деле никто иной, как сын миллионера Эдварда Эванса.
Я позвонил Анжелике в половину первого ночи. И не удивился, когда ни один из номеров не ответил. Но я продолжал звонить. Час, может, дольше. Я знаю – она не спала. Не могла спать. Я хотел, чтобы она думала обо мне, слушая трезвон телефона в сумраке спальни. Я хотел, чтобы утром она пошла в колледж с покрасневшими от слез и бессонной ночи глазами, и снова думала обо мне. Пусть с проклятием, ненавистью, презрением, но думала. А еще я должен знать, что она в порядке и не натворит глупостей. Поэтому я набрал еще один номер.
***
Анжелика
– Почему ты так странно смотришь на меня? – я отодвинула в сторону тарелку и, сложив руки перед собой, вопросительно взглянула в светлые глаза Никиты Кравченко. Не решившись после занятий вернуться в пустой одинокий дом, я позвонила Нику и пригласила его на ужин в кафе, где обычно собирались студенты. Я могла бы позвать девушек с курса, но я ни с одной не поддерживала дружеских отношений. Но вот уже полчаса, как мы с Ником сидим напротив друг друга, едим и пьем, ограничиваясь банальными фразами, а он не сводит с меня своего напряженного взгляда, явно теряясь в догадках, что за муха меня укусила. В последний раз я устроила Миле истерику, когда на встречу с друзьями по колледжу она позвала Ника. А теперь сама позвонила. Я повторила вопрос, не дождавшись ответа. Никита уклончиво улыбнулся. Когда мы вдвоем, то всегда говорим по-русски, он смешно коверкает слова на украинский лад, вызывая улыбку. Но чувствую, что мы похожи, из одного теста. Макс же не любит русский язык, говорит на английском без акцента, не любит свое прошлое, связанное с Россией. Я этого не понимаю.
– Ты уверена, что нам нужно быть здесь? – наконец, ответил Никита, вызвав у меня удивленную улыбку.
– Хочешь пригласить к себе? – рассмеялась я, оглядываясь по сторонам. Столики чистые, народу мало. Компания девушек в углу, поглядывает на моего собеседника с интересом, – По-моему, здесь не так уж плохо.
– Ты поругалась с Максом? – спросил Ник, решив не юлить вокруг да около.
– Нет, – я покачала головой. Мне удалось не выдать себя. Казаться беспечной, веселой и искренней. Может, это даже не притворство. Я не хочу думать о Максе. Не сейчас, – он уехал. В командировку. С Милой. Ты должен знать, – пожав плечами, равнодушно добавила я.
– Да. И Мила несколько раз звонила мне. Она встревожена, говорит, что ты выключила все телефоны, – осторожно заметил Ник, подозрительно глядя на меня.
– Я же дозвонилась до тебя.
– Ты поругалась с Милой?
– Ник! – я твердо посмотрела в его глаза, – Ни с мужем, ни с Милой я не ругалась. Возможно, мой телефон хандрит. Только и всего. Мне не хотелось сидеть еще один вечер в одиночестве, и поэтому я позвонила тебе.
– Раньше ты была против общения со мной, – напомнил Ник.
– Считай, что я поумнела, – Легкомысленно ответила я, – Лучше расскажи, как твои дела? Уже завел подружку?
– Нечего рассказывать. На работе особых перемен нет, в личной жизни тоже. В будни работаю, в выходные болтаюсь по вечеринкам.
– Много друзей?
– Ни одного.
– Врешь!
– Нет. Приятели, собутыльники – есть, а настоящих друзей нет. Я бы хотел, чтобы ты стала моим другом.
– Так не бывает, – я качаю головой. Нам приносят бутылку вина по моему заказу.
– Почему? Что мешает? – Ник иронично улыбается, а я вздыхаю. С ним легко и просто, как с братом, которого у меня никогда не было. Но нельзя не заметить, что он симпатичный парень с чувством стиля. И когда-то мне казалось, что я влюблена в него. Словно в прошлой жизни….
– Мальчики и девочки не дружат, – отвечаю я, – И мой муж не поймет.
Говорю так, словно ничего не случилось. Мой муж – говорю я, как будто уже простила его, смирилась. Я или дура, или у меня гордость кончилась… еще тогда, в дешевой гостинице. Что мне остается? Уйти? Но куда? Внезапный приступ тошноты подступил к горлу, я задержала дыхание, и все прошло. Меня просто мутит от собственной беспомощности. Я не извлекаю уроков жизни, не способна учиться на своих ошибках. Я идиотка и слабачка. Неудачница.
– Эй, что с тобой? – Ник чувствует перемену во мне, протягивает руку и сжимает мою ладонь. Я смотрю на него с благодарной улыбкой. Он бы смог любить меня такой, какая я есть. А Макс не сможет. Я больше не верю в его любовь. И не верю в нас. Мы движемся к краю пропасти и вот-вот упадем. Еще немного. Совсем чуть-чуть.
– Мне не стоило выходить замуж, – произношу я чужим незнакомым голосом. Ник молчит и смотрит на меня. Он догадался с самого начала, что мне нужен исповедник, а не друг, не бывший парень, который все еще сохнет, все еще не забыл, – Мне девятнадцать исполнится через пару месяцев. Кто выходит замуж в таком возрасте?
– Многие, – спокойно отвечает Ник.
– В России, но не здесь. Это глупо. Я даже образование не получила, не танцевала на выпускном балу, не целовалась с мальчиками на дискотеке. Ничего не успела. Вся моя жизнь – это Макс. Но разве так должно быть?
– Ты же хотела этого. Я видел, какой ты была счастливой на свадьбе.
– Я не знаю – не знаю.… – проговорила надтреснутым голосом, попробовала вино, разлитое в бокалы. Гадость.
– Первый год всегда самый сложный, Лик. И он старше тебя намного. Вы находитесь на разных уровнях развития. Ты еще ребенок, он – давно мужчина. Кому-то придется приспосабливаться и уступать.
– Я представляла все иначе. Совсем не так. Я придумала наше будущее, но то, что я вижу сейчас, мне не нравится, – я горько улыбнулась. Ник смотрит с понимающей мягкой улыбкой. Ни тени триумфа или злорадства. Только искренне сопереживание, желание помочь.
– Девочки мечтают о всякой ерунде, а потом расстраиваются, сталкиваясь с реальностью. С тобой не происходит ничего странного или необъяснимого. Ты хотела прекрасного принца, бал и белое платье, но не подумала, что потом начнется другая жизнь. Взрослая, серьезная. Ты привыкнешь, Лика. Если ты любишь его, то все наладится. Не требуй многого. Макс вряд ли поймет твои претензии и обиды. Его восемнадцать лет остались давно позади. Он не помнит, чего хотел и о чем мечтал. Я могу понять тебя… – Ник теперь взял обе мои руки, заглядывая в глаза, – Я его не понимаю. Никогда не думал, что все обернется так серьезно. Я чувствовал в его отношении к тебе нечто неправильное, извращенное. Мне кажется, что неправильно соблазнять девушку, которая выросла на твоих глазах, зависима от тебя. Есть в этом что-то противоестественное.
– Тогда мы оба извращенцы, – усмехнулась я с горечью. – Мне было четырнадцать лет, Ник. Не ребенок, но еще и не женщина. Я влюбилась в него в первую нашу встречу. И я ревновала его к каждой шлюхе, которую он приводил в дом.
– Я догадывался, что у тебя есть к нему чувства, – отводя глаза, кивнул Никита. – Но объяснял их твоим одиночеством и зависимостью от него. Я думал, что смогу помочь тебе забыть о нем. Черт возьми, я верил, что у меня есть шанс.
– Ник, ты мне очень нравился. И сейчас нравишься. Я виновата, что ввела тебя в заблуждение, но тогда мне казалось, что я искренне влюблена. Нет, не казалось. Так и было. Если бы не Фрея, все могло сложиться иначе.
Вот оно – имя змеи. Сорвалось с губ, и я вернулась в настоящее.
– Я видел ее недавно, – произнес Никита, внимательно наблюдая за переменами на моем лице, – Пару дней назад. Хотела встретиться, но я отказал. Почему я не сделал этого в прошлый раз? Она мне даже не нравилась.
– Фрея красивая девушка, – с трудом проговорила я. – И фигура у нее потрясающая. Макс уволил ее после той истории. А сейчас она снова работает с ним.
– Я знаю, – кивнул Ник, крутя в пальцах опустевший бокал. – Мила тоже была удивлена, когда ее увидела.
– Мне она ничего не сказала.