Она смотрела на красную книжку, понимая, что выиграла. Выиграла! Теперь доктору не отвертеться. И наплевать ей, за что он убил жену… Или кто там она ему. Не первый и не последний, кто убивает бывшую любимую. Всяк, кто любил, любимых убивал, как сказал поэт.
Когда к ней пришла Елизавета… Она не сразу поняла, что ей нужно. Ванесса усмехнулась. Богатая, праздная, не особенно умная Елизавета с шикарной квартирой на проспекте. Это был шанс.
Доктор Сницар? Тот самый Гоша? Одноклассник?
Добрый тюфяк Гоша Сницар — убийца?
Она не поверила глазам, когда он пришел! Чего ей стоило держаться, она не понимала, хорошо это или плохо, и как расценить его приход. Полной неожиданностью оказалось его знакомство с той девицей, родственницей Елизаветы, Ниной. Кто она ему? Подруга? Он сказал, никто. Спросил, зачем она приходила… Почему бы тебе не спросить у нее самой, сказала она. Нина больна, сказал Сницар. Ты прав, она больна. Зачем приходила? Какие-то путаные причины, невнятная речь… Не знаю зачем. А Елизавета, спросил он. Понятия не имею, ответила она, не знаю никакой Елизаветы. Он смотрел на нее, и она видела, что он ей не верит…
Он действительно вырос и возмужал. Чем же она его так достала, его супруга, что он пошел на убийство? Наставила рога? Скорее всего. Все остальное можно пережить. Измену нельзя. Ни пережить, ни простить. Она когда-то вела курс семейной психологии, в свои лучшие времена — учила толерантности и прощению, слушала их рассказы и убеждалась, что проблемы одни и те же у всех. Она не варит борщ, выглядит как чумичка, не ублажает в постели. Он не приносит в семью деньги, лежит на диване и путается с кем попало. Никто не готов прощать. Никто! Как это — простить? Забыть? Нет, ничего не забывается. Наверное, не мстить — око за око, зуб за зуб. Спустить на тормозах. Вот и вся суть прощения: спустить на тормозах, не платить злом за зло.
Ты хочешь ему отомстить? — спросила она себя. Успешному, солидному, сделавшему карьеру? Да! За что? Она задумалась. За что? За собственное физическое ничтожество, беспомощность, ненавистное кресло на колесах, отсутствие будущего. За Елизавету, за Нину… Не только ему. Всем. Клиенткам, глупым клушам с их дурацкими проблемами, таким здоровым, с работающими руками-ногами, потакая их желаниям быть царицей морскою, поощряя подлую куплю порчи, сглаза, погибели для соперниц, готовность выложить любую сумму за черное дело. Слава богу, не работают они, эти привороты-отвороты…
Она их ненавидит!
Ничего, ничего, еще не вечер… Больница в Австрии ждет. Сницар вернется. Все будет хорошо. Она потянула к себе дневник Елизаветы…
Глава 24. Озарение от Савелия
Федор Алексеев проснулся около десяти и с неудовольствием понял, что пробежка в парке отменяется — поздно. Он чувствовал себя разбитым, уснуть удалось лишь к утру. И сны какие дурацкие… Верзлось, как говорила кладезь народной мудрости, прабабушка Федора, несусветное. Что-то связанное с Савелием… Савелий! Дельфийский оракул — как скажет, так хоть стой, хоть падай. Хотя главное не то, что он скажет, а как он, Федор, сказанное истолкует. Так что же это было? Что ему снилось? Или кто? Неужели Савелий? С чувством вины он вспомнил расстроенного Савелия, о котором он вчера совершенно забыл. Савелий все время повторял: она пела из «Богемы», Федя, из «Богемы», представляешь? И чуть не плакал. Савелий сказал, что нужно поменять ракурс… И угол. Что бы это значило? — озадачился Федор. Он предположил, что Звягина видела убийство и убийцу, убедил Савелия помочь и тем самым склонил к противоправному поступку. Бедный Савелий, разрываемый между чувством дружбы и нечистой совестью, не посмел отказать. В результате пшик. Еще один.
Ладно, утешил себя Федор, еще не вечер, и у нас в запасе найдутся другие версии. Капитан уверен, что убийца — Сницар, алиби нет, мотив налицо, возможность — конечно! Орудие убийства — да сколько угодно! Мраморная статуэтка, молоток, настольная лампа. Лариса Огородникова была та еще оторва, но ни в чем таком не замешана — капитан установил это через своих информаторов. Были любовники, тянула из них деньги, но никакого криминала. Некому было убивать ее, кроме рогоносца. Сницар понятия не имел, что она сваливает за кордон, нагрянул и застал любимую женщину на чемоданах. Причем оказалось, что она прихватила на память фамильную драгоценность и деньги. Очередной скандалец, страсти накалены, в результате драка и летальный исход. Уж я насмотрелся, можете мне поверить, с горечью сказал капитан. Потом доктор угнал тачку, спрятал труп в багажник, и прямиком на Черное озеро. На все про все часа два. А потом вернулся в Зареченск. А как он добрался до города, спросил Федор. От Черного озера до города около двадцати кэмэ. Попуткой, отвечал капитан. Дело техники. В шесть утра он уже на месте. Он же сказал, что между ними все кончено, напомнил Савелий. Зачем же он мчался домой из Зареченска? Соскучился? Может, любимая подруга жены позвонила и донесла, что она уезжает, а он ни сном ни духом, сказал капитан. Вспомнил про загашник и помчался, прекрасно зная свою подругу. И не ошибся. Скандал, драка и… Капитан прищелкнул языком. Нутром чую, говорил капитан. И снова и снова доказывал, что никто, только Сницар.
Слабая доказательная база, улики косвенные, нет свидетелей, технически трудно провернуть за такое короткое время и вернуться в Зареченск незамеченным, возражал Федор. Не верю я в счастливые совпадения: и машину удачно угнал, и попутку поймал, и до Зареченска добрался, пока все еще спали. И ни единого свидетеля! Везунчик.
Капитан хмурился, Савелий вздыхал, переводя взгляд с капитана на Федора. Ты же сам понимаешь, говорил Федор, не пляшет. Нет, я допускаю, Сницар вполне мог, так совпало, но я бы еще покопал. Капитан пожимал плечами.
Федор стоял на балконе с кружкой кофе, любуясь видом города в легкой предосенней дымке. Если они думают рвануть на Магистерское, то надо поспешить. Ночи уже холодные. Скоро начало учебного года, и тогда не вырвешься.
На балконе в доме напротив стояла молодая женщина, тоже с кружкой. Они посмотрели друг на дружку, и Федор помахал ей. Она улыбнулась и ответила. Они стояли каждый на своем балконе в домах-муравейниках, разделенные нешироким пространством, как на сцене, а вокруг было много солнечного света. Федор вдруг застыл от внезапной мысли! Квартира Сницара на четвертом этаже, квартира Звягиной на шестом, из ее квартиры не видно, что у него происходит. Они это доказали. Из квартиры Звягиной не видно, а из других? А если ее убили по ошибке? Если убийца промахнулся с этажами?
— Господи, это же так просто! — Федор мысленно хлопнул себя рукой по лбу. — А вы, господин философ, антидарвин!
Антидарвин — новое словечко, которым порадовали его студиозусы. А художник Виталя Щанский однажды назвал его бакланом, вспомнил Федор, ухмыльнувшись. Антидарвин и баклан. Принимается. Мысль народная не стоит на месте и родила много красивых эвфемизмов на тему альтернативной одаренности, так сказать. Плодотворные идеи носятся в воздухе, нужно только протянуть руку и схватить.
Он ушел с балкона, не допив кофе. Ему не терпелось проверить «схваченную» идею. Вспомнил про женщину на балконе, обернулся и помахал ей на прощанье.
Консьерж, немолодой и очень серьезный, выслушал Федора и сказал, что про убийство на шестом этаже слышал, но это было еще до него. Все слышали, весь город просто гудел. Иногда приходят чужие, спрашивают, не продается ли собственность, или ищут знакомых. Да вот недавно один был, расспрашивал, вроде сказали ему, что продаются пятнадцатая и девятнадцатая, нельзя ли ему телефончик хозяина. Я говорю, мы телефончики не раздаем, продавали на седьмом этаже, было, но давно уже, а так нет. Как он выглядел, спросил Федор, скрестив пальцы на удачу. Ну как, озадачился консьерж, наморщив лоб. Большой, черный, в очках. С портфелем. Солидный из себя. Федор достал мобильный телефон, пролистал фотографии, нашел нужную: «Похож?» Консьерж всмотрелся, нахмурился и кивнул: «Он!»
— А кто живет в пятнадцатой? — спросил Федор.
— Никто, стоит закрытая. Вроде в закладе. Там и не жили никогда.
— А в девятнадцатой? Там живут?
— Хозяева в отъезде, приезжают в отпуск. Их знакомая ходит, проверяет. Очень приличная женщина, всегда остановится, расспросит. Элиза. Фамилия Варгус. Чего-то давненько не было…
Что и требовалось доказать!
— Понимаешь, Савелий, эти три квартиры расположены одна над другой — пятнадцатая, девятнадцатая и двадцать третья, где проживала Звягина. Убийца перепутал квартиру Звягиной с теми, что этажом ниже. У нее квартира на шестом, откуда ничего не видно, а из девятнадцатой и пятнадцатой видно. В пятнадцатой никто не живет, она в закладе, значит, нас интересует девятнадцатая на пятом. Нужно, конечно, еще раз проверить.
Савелий открыл рот, собираясь возразить, и Федор поспешил сказать:
— Это сделает капитан, не бойся. Знаешь, я чувствую, что теперь в яблочко! Сницар расспрашивал про жильцов пятнадцатой и девятнадцатой, то есть тех, откуда видна его собственная квартира. Зачем, по-твоему?
— Зачем? — не понял Савелий.
— Затем, что он, равно как и мы, предположил, что Звягина убита по ошибке. Мы с тобой доказали, что из своего окна она не могла увидеть убийство. Но убийца был уверен, что она его видела, потому и убил. Когда мы стояли с этой девушкой на балконе… В смысле, каждый на своем балконе, но на одном этаже, я понял, что убийца и свидетельница могли так же стоять и смотреть друг на дружку! Он на четвертом, а она на четвертом или на пятом. Четвертый исключается, остается пятый, квартира девятнадцать, за которой присматривает некая Елизавета Варгус.
— Подожди, Федя, ты хочешь сказать, что Сницар убил жену, а потом заметил, что за ним из башни наблюдает женщина, неправильно вычислил квартиру и устранил свидетеля? А спустя почти два года он вдруг предположил, что свидетель не она, а кто-то другой, и пошел к консьержу выяснять, кто живет в квартирах, расположенных ниже, так? — Савелий недоуменно посмотрел на Федора, и тот кивнул. — Как-то все это сложно… Почему же он так предположил, Федя?