Они остановились у раскидистого дерева, породу которого уже нельзя было определить, потому что начало темнеть. Пришлось торопиться с обустройством ночлега. В кузове нашлась старая клеенчатая скатерть, укрывавшая дно. Он уложил скатерть на траву, расчистив место от упавших веток. Поверх постелил плед. Затем выкатил обе покрышки, внутренне ликуя, что они смогли пригодиться. Заботливая Ева успела зацепить из дома пару подушек. Вторым пледом они укрылись, а ноги закинули на покрышки, чувствуя с облегчением, как отходит кровь и как оживают отекшие мышцы. Револьвер Альберт уложил вначале под подушку, но затем, ощущая присутствие жесткого металла, обмотал полотенцем, чтобы не намочило утренней росой, и всунул под край пледа. Потом включил радио.
Особо им и не пришлось искать волну. Первая же случайная станция вещала о том, что завтра, возможно, для всех настанет последний день. Причем слово «возможно» они повторили ровно столько же раз, сколько и «последний», и было сложно понять, в какую сторону клонится чаша весов.
– С таким прогнозом ставки лучше не делать, – заметил Альберт. – Это всё равно что советовать: ставьте куда хотите, или на красное, или на черное.
– Ну, точно. Вот смеху будет, если завтра окажется, что всё это напрасная трата времени, ложная тревога, какой-то глупый водевиль. Кстати, а что это за Церна? Метеостанция? Откуда им всё стало известно?
– Нет. Не метеостанция. Это такая подземная лаборатория. Труба под землей, по ней бегают частицы. Они измеряют… Они измеряют… Да чёрт его знает, что они там измеряют. Но только если они это измерили, то значит, так и будет. Вот какая это лаборатория.
– Да-да! О ней как раз и говорят! Коллаж какой-то. Для ускорения. Твой тезка бы лучше понял. Нет чтобы объяснить по-человечески.
Словно услышав просьбу Евы, радиоведущий сменил в эфире ученого, рассказывавшего какие-то совершенно непонятные вещи. Вот только и сам ведущий нет-нет, да и козырял странными словечками.
– Все признаки свидетельствуют, что с окружающей нас материей, со всем миром, в течение следующих суток произойдут какие-то изменения, – говорил ведущий. – Вот тут спрашивают, какие же могут быть фокусы со временем. Возможно, это будет замедление, а возможно, и вовсе наоборот, никто точно пока не скажет. Неизвестно и то, сколько это всё может продлиться. Мы впервые сталкиваемся с хроновирусом. Что касается рекомендации провести время в движении, отправиться куда-то, она выработана исходя из принципов взаимодействия неких полей…
Альберт, сам того от себя не ожидая, схватил радио, лежащее между ним и Евой, и швырнул его далеко-далеко в поле.
– Ну и правильно! – поддержала Ева. – Только голову морочат. Завтра все и узнаем.
Будь Альберт моложе, закинул бы приемник подальше. А так они долго ещё слышали какие-то звуки, перемежаемые неясными мелодиями, пока не уснули.
Рассвет казался обычным. Пели птицы. Корпус пикапа покрыла роса. Теперь в его дверцы можно было смотреться как в зеркало. Роса лежала повсюду, намочив и пледы и всё-всё вокруг. Но всё равно, это было замечательное пробуждение, отметил Альберт. Они давно уже не просыпались вместе. Голова Евы лежала у него на плече и казалась почти невесомой. Он провел по её щеке скрюченным пальцем, она причмокнула во сне, будто ребенок. А после тоже открыла глаза.
– Альберт! Где мы? Что это?
– Успокойся, дорогая. Это поле, мы здесь ночевали.
– В поле?
Он знал, что ей потребуется немного времени, чтобы срастись после сна с реальностью.
– Пойду, налью кофе.
Он встал и отправился к пикапу за термосом, заодно решив проверить двигатель. И то и другое вышло замечательно. Мотор поперхнулся бензином, оставшимся со вчерашнего дня в топливной системе, затем прокашлялся и зазвучал. По прикидкам Альберта, ему должно было хватить горючего ещё на пятьдесят миль. И потому возиться с канистрами он не стал. Кофе оказался горячим, почти таким же горячим, как его заварили перед выездом.
К пикапу подошла окончательно пробудившаяся Ева. Она больше не спрашивала, что они здесь делают, что это за место, и всё такое прочее, хотя, конечно, помнила далеко не всё. По крайней мере, когда они снова проехали мимо заправки у шоссе, Ева оживилась.
– Ой, смотри! Кафе! Там ведь можно найти что-то вкусненькое! В дороге всегда нужно останавливаться у таких маленьких кафешек, иначе не поймешь, что это была за дорога. Заодно узнаем новости.
– Там никого нет, Ева, – ответил Альберт.
– Ну, знаешь, пара минут ничего не решат. Я всё же схожу и погляжу.
– Хорошо, дорогая, – начинать последний день ссорой ему вовсе не хотелось.
– Я быстро. Можешь не глушить мотор! – бросила она и соскочила с широкой подножки пикапа. Сон придал ей бодрости, и теперь она не хромала.
И как ей только удается сохранять грацию, поразился Альберт, которому такие простейшие дела давались всё трудней и трудней.
Ева не обманула. Она не задержалась в кафе. В руках её было пусто.
– Я снова всё забыла, да? – заглянула она в глаза Альберта.
– Ну, ничего страшного, вот, вспомнила же.
– Нет, это мне там сказали, внутри, что я вчера уже была, вечером, и что взяла пару-тройку пива. И чипсы.
– Вернулись хозяева? Там наверняка должны быть фотокамеры, которые засняли, как ты вечером шарила по полкам.
– Не хозяева. Там был тот… Кажется, мы вчера о нём говорили. С растрепанными волосами. Мы ездили к нему в гости в Нью-Джерси, когда оркестр играл грустные мелодии, как на похоронах. И я была в таком же платье, как Мэри, вот только не помню, кто она такая.
– Что? – Альберт последний раз так резко жал на тормоза году этак в семидесятом прошлого века. – Какой знакомый, Ева? Этого не может быть!
Она забывала некоторые вещи, но галлюцинаций за ней никогда не водилось. Альберт вбежал в кафе, забыв про артрит в суставах, но там было пусто. Никаких посетителей, никаких хозяев. И, естественно, никаких Эйнштейнов. Наверное, начинаются те чудеса, которыми власти пугали всех вот уже пару недель, подумалось ему. Неужели теперь Еве начнет казаться, будто она встречается с людьми из прошлого? И как к этому стоит отнестись ему, если получится, что он как раз ничего и никого не увидит? Делать вид, что всё, что ей кажется, так и есть? Но он никогда не обманывал супругу.
– Ева. Там никого не было. По крайней мере, – поправился он, – не было, когда я вошел.
– Что ж. Люди приходят. Люди уходят. Кого-то мы встречаем, кого-то провожаем, – философски заметила Ева. А после добавила: – Он сказал, чтобы мы не совались на шоссе, потому что там будут заторы и аварии, что через десять миль будет съезд на дорогу, идущую среди пшеничного поля на север. Той дороги и стоит держаться.
Альберт неуверенно кивнул, едва сдержав смятение. Потому что именно этой фразы, с указанием расстояния до съезда и с указанием направления, он никак не ожидал услышать от Евы. Разве что она повторяла услышанное. Но тогда получалось…
Он встряхнул головой, отгоняя совершенно нелепые мысли. Ведь что бы ни происходило с пространством и временем, некоторых вещей быть не должно, потому что они попросту невозможны. Так учит весь опыт цивилизации. Так подсказывает логика. Так. Должно. Быть.
Однако проехав десять миль, прижимаясь к обочине и пропуская всех подряд, он на самом деле увидел съезд, обозначенный указателем как дорога к фермерскому аэродрому. Вот только ни через пять, ни через десять миль он не встретил ни малейшего признака даже самого захудалого полевого аэродрома. У любого аэродрома есть ангар, а здесь, куда ни поверни голову, всюду колосилась пшеница. Вскорости небо тоже обрело пшеничный оттенок, и солнце пошло палить вовсю.
– И куда же дальше? – спросил он Еву.
– Дальше? Конечно же, направо! – ответила она без малейшей запинки, будто знала верный маршрут.
Впереди дорогу пересекала другая дорога. Провинциальная грунтовка с неровной глубокой колеей. Случись к обеду дождь, ехать по такой дороге им станет непросто.
– Ты уверена?
– Ну разумеется! Очень жарко, хотя до полдня ещё далеко. А там будет прохладней.
Пожав плечами, он свернул вправо. Не всё ли равно, где встречать конец света? К тому же они с самого начала решили, что хотят оказаться в каком-нибудь уединенном месте, где никто не увидит их беспомощность, где они никого не обременят. Всё же возраст – тяжкий балласт, тут уж ничего не попишешь. Для всех ты или обуза, или невидимка.
Через несколько минут действительно посвежело. Грунтовка шла под уклон, а после вновь поднималась в гору. Когда пикап вполз на перевал, им открылась изумительная картина. По обеим сторонам дороги возвышались могучие, в два-три обхвата, деревья. С густыми кронами, с листвой, шумящей, словно пенный прибой. И они нырнули вниз, в это царство зелени и птичьего пения.
– Я же говорила, тут прохладней! – улыбнулась Ева.
И тогда Альберт окончательно успокоился. Он понял, что рядом с ним лучший штурман, который не знает сомнений. Потому что видит и чувствует дорогу не как водитель, ищущий ответ на извечный вопрос – куда ему ехать? – а как пассажир, который точно знает, как бы ему хотелось куда-то доехать. А раз уж маршрут изначально невнятен, то обо всем прочем, кроме желаний Евы, можно было не переживать.
И потому он вовсе даже не удивился, когда дорога, вынырнув из леса, вдруг прошла у кромки огромного обрыва. Такого высокого, что отсюда, сверху, было не понять: что это там, внизу? что за серо-фиолетовые заросли? Пока не оказалось, что это море или даже океан. Хотя ни того, ни другого здесь, посреди материка, быть не должно. Но воздух постепенно наполнялся запахом морских водорослей. Показались белые точки, обратившиеся в беспокойных чаек.
– Ты что-нибудь понимаешь, Ева?
– А что тут понимать. Нечего тут понимать. Помнишь, мы рассматривали фотографии каких-то наших друзей, они хвастали путешествием в Ирландию. И я сказала, как замечательно было бы там побывать. Ты пообещал, что мы там побываем. Твоё обещание сбылось. Что тут странного? Я всегда верила в тебя и во всё самое лучшее…