Эжен Канселье, «Алхимия»
♂ Ксеновакцина
Итак, свершилось! Версий грядущего апокалипсиса имелось множество, но выпала самая неожиданная. События последних трех дней накрыли мир, как накрывает снежная лавина горный поселок, как волна накрывает пляж, перемешивая песок, водоросли, крабов и чьи-то крики. Вначале это было никем не замеченное появление странной парочки на Елисейских полях. Потом обнаружилось, что другие не менее странные пары успели войти в жизнь всех столичных городов мира. Это мог быть старик в инвалидном кресле, позади которого развязно виляла бедрами полуобнаженная девица, альпийская молочница из комиксов для взрослых. Это мог быть музыкант, закинувший за спину гитару, а за ворот не меньше бутылки виски, этакий техасский мачо в ковбойской шляпе, подходящей для исполнения музыки кантри, – а рядом с ним семенил тощий подпевала с сальными дредами и с бубном. Это могли быть два близнеца, взявшиеся за руки, но в то же время на свете не было людей, более отличающихся друг от друга, чем эти близнецы.
За всех визитёров сказать не могу, да и не думаю, что кто-то описал бы каждую пару, но точно известно, что являлись они всюду по двое. И один был Сталат, порождение стали, идеальное существо, тот алмаз, который можно распилить только другим алмазом, а другой не носил никакого имени, потому что это было не нужно, таких мы прозвали Безымянными. Они улавливали сущности и мысли в одно мгновение, они жонглировали реальностью так же легко, как делает это цирковой клоун с парой-тройкой апельсинов, как стрелок всаживает пулю за пулей точно в яблочко. Вот только тут пули незримы и безразмерны, и яблочком для них мог стать весь мир. По счастью, они не были кровожадными. Они пришли передать послание.
Итак, вот подробности. В Париже появился моложавый парень, одетый в яркий сине-желто-зеленый спортивный костюм. На вид ему было лет двадцать – двадцать пять. На его голове красовалась бейсболка с огромным козырьком, повернутым назад, казавшаяся от этого частью античного шлема, прикрывавшего шейные позвонки. Руки молодого человека были пусты, а взгляд, наоборот, весьма наполнен. И там было всё, в этом странном, плескающем через край взгляде. Удивление, радость, бесстрашие, любопытство. А с ними и одиночество, и недоверие, и злость. Я знаю, потому что был там, на Елисейских полях, когда странная пара оказалась в двух шагах от меня, по правую руку впереди.
Они появились так, будто соткались из жаркого воздуха. Над перегретым асфальтом вилось тонкое марево испарений, потому что вечером прошел дождь, а с утра припекало солнце, и посреди таких вот колеблющихся воздушных струй вдруг появились два человека. Парень в спортивной форме и ребенок, лет восьми-девяти, вряд ли больше. А вот у ребенка руки были заняты полосатым волейбольным мячом. Он делал шаг, затем бил мячом об асфальт, а когда тот подпрыгивал, мальчик щелкал пальцами, словно кастаньетами. Стук-щёлк-стук-щёлк. Наверное, этот звук будет преследовать меня долго, очень долго, пока я не впаду в глухую старость, или пока не закончится мир, потому что такая вероятность теперь имеется.
Но тогда я почувствовал просто раздражение. Стук-щёлк-стук-щёлк, два привидения, обернувшиеся людьми. Я просто смотрел на то самое место, где они и возникли, вернее, сквозь то место, высматривая мороженщика в конце аллеи. То, что я заметил, как они пришли в наш мир, можно назвать счастливой случайностью. Кинуть взгляд в нужное время в нужное место.
Заметив, что я на них пялюсь и, мягко говоря, весьма удивлен таким появлением, парень подмигнул, а после улыбнулся. Именно в таком порядке. Обычно это происходит либо одновременно, либо вначале улыбка, а после подмигивание. Тут всё наоборот. Он был серьезен, когда подмигивал. А улыбнулся потом. Правда, улыбка у него вышла на миллион. Он улыбался глазами, губами, ямочками щек, он сиял от радости, наслаждался ею, он радовался каждому мгновенью, будто мгновенья – это кислород, а он водолаз, который пробыл на километровой глубине десять тысяч лет и вдруг перенёсся на поверхность. Впрочем, насчет глубины – примерно так оно всё в некотором смысле и обстояло. Но вначале был стук-щёлк, и полосатый мяч летал над аллеей. Малыш тоже дружелюбно кивнул, не прекращая своего занятия. И малыш был без имени, словно безымянный мяч, а парень-спортсмен был Сталат. Порождение стали. Это я узнал минутой позже.
– Вам нельзя здесь оставаться, – продолжая улыбаться, сообщил он мне, по-борцовски, с хрустом, кинув голову к левому плечу, потом к правому, словно разминался перед схваткой.
– Это почему же? – на всякий случай я решил держаться подальше от этих двоих, не важно, ангелами или демонами они были. – Где хочу, там гуляю!
Эх, мне бы сразу его послушаться…
– Ну, как пожелаете, мсье.
– Как пожелаете, мсье! – счастливо засмеявшись, повторил малыш, пуская мяч в очередное недолгое путешествие к земле, словно проверяя, не исчезло ли куда-нибудь земное притяжение.
– Дайон, – представился я, намекая малышу, что на его месте не стоит вот так заливисто смеяться, общаясь с незнакомым человеком, который в четыре раза старше. Пусть даже он не вырядился в костюмную пару, и на руке его не Ролекс, а дешевая китайская подделка, перевирающая время, как ей вздумается. Ну, а в кармане легкий ветерок, никак не позволяющий почувствовать себя счастливым. – Меня зовут Дайон, мальчик.
– Очень приятно, мсье, – ответил за малыша парень-спортсмен. – А я Сталат. – Вот так я узнал его имя, которое на самом деле вовсе и не имя, а его сущность.
– Ну, приятно, так приятно. Вот только мне интересней узнать, как зовут этого сорванца, он не кажется слишком вежливым, – отчего-то раздражаясь, сказал я.
– Как меня зову-ут? – протянул малыш и снова рассмеялся. – Вы же сами сказали, что я сорванец.
– А имя? Для прилично одетого молодого человека манеры у тебя не очень, – я почувствовал ещё большее раздражение. И связано это было именно с той аурой счастья, что исходила от парочки. Наверное, мне его не хватало, счастья, и на самом деле это было не раздражение, а самая настоящая зависть.
– Имя? Кличка? Название? У меня их нет.
– Почему? – такой ответ поставил меня в тупик, но также позволил расстаться с частью зависти. У меня ведь имя было, а это уже кое-что в жизни.
– Потому что мне оно не нужно.
Спортсмен наклонился и что-то прошептал малышу. Вернее, просто наклонился, так, как будто собирался что-то сказать на ушко, но я точно видел, губы его не шевелились. Однако малыш кивнул, перехватил мяч одной рукой, наконец-то прекратив этот стук-щёлк, и протянул мне ладошку, теперь взгляд его стал учтивым, а голос чопорным, словно он отвечает школьному учителю.
– У меня действительно нет имени. Простите, если показался невежливым, но я не хотел вас обидеть. Я понимаю, слишком многие вас обижают, но, думаю, всё это может измениться, вы ведь не всегда были таким… – он прикрыл глаза, словно искал подходящее слово в темном чулане сознания, а я опешил: надо же, какие словечки водятся у девятилетнего пацана!
Я даже не догадывался, насколько огромен его темный чулан.
– Вы не всегда были таким бесцельным и неуверенным в завтрашнем дне, вот!
– Хватит! – вмешался Сталат. Наверное, малыш мог бы продолжать, проникая своим васильковым взглядом, словно рентгеном, во все мои тайны. Ведь именно это – бесцельность – полностью овладело мной два года назад, когда владелец решил закрыть компанию по обслуживанию авиапромышленности, не выдержав конкуренции на этом прибыльном, но тесном рынке. И с тех пор я, дипломированный инженер, пополнил собой армию людей, оказавшихся не у дел. Искал своё место в этом мире, и все мои прежние мечты о далеких путешествиях и семейном счастье обернулись мечтами о хлебе насущном и коротких приработках, позволяющих хоть как-то держаться на плаву. – Достаточно! Мы уже говорили о том, что правда не всегда хороша. А ложь не всегда плоха. Вот сейчас ты заставил мсье Дайона почувствовать себя не лучшим образом. Но, думаю, мы сможем предложить достойную компенсацию за эту неловкость, не так ли?
Малыш закивал и виновато опустил взгляд. А я опешил ещё больше. Похоже, меня читали как открытую книгу, ведь это были и мои размышления, мои мысли о лжи и правде! Это я выводил одинокими ночами аксиомы, чтобы не дать мающемуся сознанию отупеть от однообразия и беспросветности жизни. Наверное, предложи они сейчас деньги, я бы отказался. Я бы наверняка отказался, даже если бы это оказалось больше сотни евро. И больше двухсот. А вот цифра «триста» почему-то мигала в сознании красным тревожным светом, искушая и проверяя, насколько я силен или жалок. Но ведь я не всегда был таким. И почему-то вдруг захотелось вычеркнуть все-все цифры, пусть даже это будет миллион, и расправить плечи и гордо заявить о том, что мне не нужны компенсации. Ведь маленький мальчик не может по-настоящему задеть и даже обидеть взрослого мужчину.
Все мысли уместились всего в секунду, но эта секунда оказалась решающей.
– Да, он нам подходит! – улыбнулся малыш и снова стукнул мячом об асфальт. Казалось, они решили какую-то затруднительную задачу, смысл которой мне неизвестен, и теперь облегченно вздохнули. И предложили мне вовсе не деньги, а нечто большее.
Вот так я стал проводником Сталата и Безымянного в одной из столиц мира. А так как везде происходило примерно одно и то же, думаю, я не сильно совру, если опишу это как общее для всех городов событие.
Если сильно вкратце, то нам собирались ввести этакую вакцину. Прививку для всего человечества. То, что должно изменить мир. Что ж, меня это вполне устраивало. А посланцев устраивал я. А ещё я оценил, насколько это удобно, общаться вот так, как общались Сталат с Безымянным. Потому что всё-всё-всё я уяснил за считанные секунды. Это был подходящий фокус – то, что они собирались проделать. И моё участие заключалось в том, что я стал их проводником к достижению великой цели. Все эти пафосные словечки, достижение, великая цель, улетучились после осознания ответственности. Но так всегда. Правило городского колеса обозрения. Чем выше, тем страшнее. И оно, это колесо, только что завертелось.