Но я это сама сделаю. Мне-то не страшно. И даже привычно.
Вот только надо подождать, когда нога перестанет болеть.
Когда болеешь, вокруг тебя все ходят, ухаживают и дарят что-то интересное. Вот Жорпетрович подарил мне настоящий диктофон. Откуда он у него здесь – не знаю, он сделал таинственное лицо и сказал: «Раньше и за это медали давали». А потом рассмеялся и отдал мне его. Навсегда.
Я теперь в шпиона играю.
Хотите послушать?
Вот смотрите, что я вчера записала.
«– …Паш, а может, вообще ничего не говорить?
– Марине я точно ничего не скажу. И ты, надеюсь, тоже.
– Ну а Сашка-то расскажет… ей-то ты не запретишь.
– Если Сашка расскажет, то уже будем решать по ходу действия. Надеюсь, что у нее куча других впечатлений перебьет этот… эксцесс.
– Ты решил называть это эксцессом?
– А как еще это назвать? Как это назвать, чтобы было верно?
– Ладно, Пашк, ты прав.
– Да и вообще об этом лучше лишний раз не упоминать.
– Решил все-все держать в секрете?
– Видишь ли, Андрей… я смогу объяснить, почему на станции ребенок. И показать разрешение. Я смогу объяснить, откуда у меня на станции тираннозавр. И тоже показать разрешение. Я смогу пожаловаться на то, что трудно уследить за детьми и тираннозаврами… да все, что угодно… даже то, что тираннозавр мутировал, мутировал странно, невозможно, удивительно, каким-то непонятным образом сумев не только выжить на поверхности Марса, но и научившись создавать у себя в пасти кислородный пузырь! И даже придумаю дичайшую версию, зачем ему этот кислородный пузырь! И даже попробую что-то предположить по поводу того, почему эта мутация проявилась так внезапно и сиюминутно, словно он внезапно захотел ее!
– Но…
– Но я никогда, никому и в первую очередь самому себе не смогу объяснить лишь одного… Лишь одного, Андрей…
– Чего же?
– Почему дружба принимает подчас такие странные формы?»
Это папа и дядя Андрей.
Но я ничегошеньки не понимаю.
Если вы поймете, о чем это они, расскажите мне, пожалуйста. Ну, или напишите.
Марс, Купол 113, Саше.
Мне обязательно передадут.
И мы с динозавтром прочитаем.
12…чтобы конец всего стал, новым началом
Преклони небесные весы, на одной чаше которых покоятся Овен, Телец, Рак, Скорпион и Козерог, а на другой Близнецы, Стрелец, Водолей, Рыбы и Дева. Сделай так, чтобы Золотой Лев прыгнул на грудь Девы, и чаши весов возвратились на прежнее место. Не без этого двенадцать небесных знаков противостанут Плеядам, и все цвета мироздания достигнут совершенства, и осуществится тот союз и соитие, при котором великое есть в малом, а малое в великом.
Василий Валентин Бенедиктинец. «12 ключей мудрости»
♂ Поезд Ольги
«Бес сомнения водит напрасно Тонкой лапкой по шее моей. Обернется ли шелковым галстуком Иль веревкой, что было б верней?»
(эпиграф, написанный после получения совета никогда- не писать эпиграфов к рассказам)
Запахи железнодорожного вокзала ни с чем не спутать. Острая вспышка света. Звуки, будто река, почуявшая добычу и ринувшаяся сквозь разрушенную дамбу. И всё внезапно. Вот так, наверное, родилась Вселенная, из ничего став звуком, светом и запахом. Я осознал, что нахожусь посреди людских потоков, нисходящих и восходящих, только в горизонтальной плоскости. Ощущения, совершенно противоположные ощущениям рыбы, выброшенной на берег. Ведь меня будто выбросило обратно, с берега, о котором я не помнил ничего, в воду. Я сразу задышал, поплыл, ощутил мир своими боковыми линиями. Но первым был кот. Пушистый, белый, с рыжими пятнами. Он сидел под лавкой, а взгляд у него был такой, словно в одной из прошлых жизней я обещал угостить чем-то вкусным, но забыл про обещание.
Люди двигались группами, парами, поодиночке. Шарканье ног по мраморным плитам. Обрывки фраз и эмоций.
Потом я заметил часы. Огромный циферблат всевидящим оком высился над толпой, торопя руками-стрелками. И тогда я увидел третье, самое главное.
Поезд.
И тут же понял, что если остановлюсь, то остановятся и стрелки часов. И они, и часы и поезд, будут ждать. Ждать меня. А кот – мой единственный провожатый. Стоило подумать об этом, как взгляд его сразу сделался мягче, стал напоминать кошачью лапу, пушистую и теплую, из которой убрались придирчивые когти.
Я замер, замерли стрелки. Шевельнул рукой, минутная стрелка чуть дернулась, не зная, чего ожидать от меня дальше. Невежливо с моей стороны задерживать само время, подумал я. Стрелка согласно кивнула и отправилась кататься на своей извечной карусели минутных стрелок.
Я вздохнул. Наверняка это мне просто показалось, фокус со стрелками. Я снова замер, но ничего не произошло. Вернее, всё продолжило происходить.
А кот прочитал мысли и понял, что я уже часть всего движения. Тот, кому предстоит важное путешествие. Потому что поезд – это всегда путешествие, даже если вам приходится сойти через сорок минут на глухом полустанке и очутиться в грибном лесу.
Контрасты. Ключи, кредитки, карточки скидок из супермаркетов, – и листья в охапку! Новости с телеэкранов, новости из интернета, новости отовсюду, новости о новостях, новости о людях, которые делают новости, новости ради новостей, – и тишина, позволяющая наконец-то заглянуть внутрь себя.
Я кивнул коту, как старому приятелю. Прощай, старина! Спасибо, что потратил на меня изумрудный взгляд. Кот хмыкнул, исчезая в пунктирных траекториях ног и дорожных сумок.
Многие люди мечтают в следующей жизни стать кошками. Но вот вопрос: а хотят ли кошки становиться людьми? Слишком уж много сомнений на этот счёт я уловил в прощальном его взгляде. Потом я сделал несколько шагов и оказался у края перрона.
Поезд ждал, я должен стать его пассажиром. Всё остальное терялось в вокзальной сутолоке. А где-то там, позади, обозначенный слабым ветерком, веющим в затылок, остался погонщик – страх, который привел свой караван к нужному месту. Я не понимал, чего боюсь, но знал: сюда мне уже не вернуться. Никогда. Потому что впереди самое главное моё путешествие. И самый большой контраст из всех возможных.
Когда я коснулся вагона, тот показался живым организмом, существом, чья теплая плоть укрыта слоями металла и краски. Багажа у меня нет. Разве что пакет с затертым рисунком. Где-то там, по ту сторону вокзала, мне пришлось оставить все-все воспоминания, а к ним в придачу любые вещи, напоминающие о прошлом. Ведь прошлое умеет прятаться. В старую фотографию. В памятную надпись на вазе. В двойной Виндзор шелкового галстука. Так что ни галстука, ни рубашек, ни даже тапочек. В пакете нашлись лишь бутылка с водой, журнал с кроссвордами, ручка, носовой платок, бритва, крем до и после, зубная паста, щетка, флакон одеколона. Ещё там оказались очень горячие пирожки, обернутые несколькими слоями салфеток. Наверное, прикупил их совсем недавно, прямо на перроне. Жаль, не поделился с таинственным мурлыкой. Из нагрудного кармана выглядывал уголок железнодорожного билета. Всё.
Никаких ключей, потому что для меня не осталось дверей. Я умудрился закрыть последнюю. Из денег – невнятная мелочь и парочка затрепанных банкнот. Ко всему этому прилагалась весьма ощутимая головная боль. И проводнице пришлось выдать мне маленькую таблетку. Она забрала билет, она сказала, что если боль не утихнет, даст ещё одну таблетку, но позже. И я шагнул внутрь. Так всё и началось. Ну, а дальше… Дальше поезд начал набирать ход.
В купе никого. Я и раньше путешествовал в поездах дальнего следования. Эта мысль высветилась, как табло с подсказками. И знал, что пассажиры в таких поездах образуются согласно правилам рыбьего нереста. Не все сразу, а понемногу. Головная боль утихла, но раз дело к вечеру, все равно решил просить у проводницы вторую таблетку, потому что боль, как всё ненужное, имеет свойство возвращаться. Выяснилось, что пока я единственная икринка в железном брюхе вагона, а купе проводников оказалось закрытым. Что ж, такое случается. Зачем проводнице скучать в вагоне, где всего один пассажир, да и тот странный, с головной болью вместо багажа? Наверное, и взгляд у меня был странным, когда я садился. Блуждающий, как у вора-карманника, или затравленный, как у человека, преследуемого лучшей гончей в мире – собственной совестью. Ведь совесть не нуждается в памяти. Память для разума. А на самом деле мы думаем душой. Если верно думаем, тогда нам хорошо. Если думаем неверно, нам плохо. И тут уж ни деньги, ни блага, ни водка, ни роскошь, ничего… Нам будет плохо, пока не научимся думать правильно. Душой. Чтобы улыбаться просто так.
Я, кажется, думал плохо. Мне совесть грозила из тайников сердца острым пальцем. Не терзай, ещё сочтемся, захотелось сказать собственной совести. Что толку от этих терзаний, если я ничегошеньки не помню? И она услышала и отпустила меня.
Поезда дальнего следования вовсе не похожи на пригородные электрички. И главное отличие в том, что им не приходится обнюхивать, словно приблудным собачонкам, каждый полустанок с покосившейся скамьей и разбитым фонарем. Здесь от остановки к остановке проходит намного больше времени. Я вернулся в купе, где обнаружил лежащий на нижней полке комплект постельного белья. Явный знак, что проводница скоро не появится, хотя я рассчитывал сразу и на чай, и на осторожный разговор: ведь, чёрт возьми! я не обратил внимания, куда направляется поезд. Да что там – куда? Я не догадывался даже, откуда мы отправляемся. Для меня это просто географическая точка с названием «Вокзал». Но признаться напрямую в беспамятстве тоже почему-то не мог. Или не хотел. Впрочем, до разговоров ещё дойдет, успокаивал я себя, а бельё в поездах именно так и выдают, сразу же, не дожидаясь ночи.
Я открыл журнал наугад, на страничке с кроссвордом, где все слова по пять букв. Такой кроссворд не мог быть слишком сложным для разгадывания, что вполне меня устраивало. Жаль, не нашлось ещё и жареных семечек. Семечки к кроссворду – как вобла к пиву.