– Хорошо, – кивнул Бутте. – Попытаюсь углубить момент. Итак, знаете ли вы, что такое медь?
Следующие полтора часа были посвящены лекции об истории использования меди, особенностях данного материала, вкупе с кучей лирических отступлений, от которых Йенсен зевал так, что сводило челюсти. Однако профессор был на верном пути, так что прерывать его не стоило.
– …является ценнейшим накопителем информации, – услышал Йенсен и вздрогнул. Кажется, он заснул. Судя по затекшей пояснице и тому, что часы показывали еще плюс два часа, все именно так и было.
Профессор же продолжал вдохновенно вещать, глядя в окно:
– …более того, накопителем информации естественного типа. Любые виды наноносителей, внедряемых до сей поры в человеческий организм, при превышении определенного порога концентрации начинают восприниматься тем как чужеродные объекты, инородные материалы, и начинают или отторгаться, или нейтрализовываться. Медь же как элемент, содержание которого в организме не только естественно, но и обязательно…
Йенсен почувствовал, что снова начинает клевать носом, но пересилил себя.
– …таким образом, подобные наноносители на основе меди позволяют организму легко адаптироваться к ним.
Йенсен кивнул и записал:
«Что-то там очень хорошее и легко адаптируется».
– Я понял, – сказал он вслух. – Медь – это прекрасно. Я уже влюблен в медь и готов даже на ней жениться. Но вы не рассказали самого главного – как работает этот аппарат.
Профессор воззрился на него, как на идиота:
– Чтобы коллеги украли мое изобретение? А может быть, еще и сразу чертежи опубликовать у вас в газете?
– О, поверьте, – успокоил его Йенсен. – Мы начинали как издание светской хроники и бульварных сплетен. Мы можем опубликовать ваши чертежи так, что Фрейд, увидев их, перевернется в гробу, и не более.
– Хорошо, – пожал плечами Бутгс. – Это всего лишь ретранслятор и приемник. Узконаправленный луч передает информационные частицы. Приемник перехватывает их и собирает общую конструкцию заново.
Йенсен тупо посмотрел на ученого:
– То есть вы хотите сказать, что…
– Я много что хочу сказать, вы что конкретно имеете в виду? – усмехнулся тот.
– Ну, это… – Йенсен покрутил рукой. – Что в какой-то момент… ммм… предмет оказывается распылен где-то… везде?
– Не предмет, – поднял палец профессор. – Не предмет! Органическое вещество. То есть тело. Живое тело, я бы уточнил. Или недавно умершее. Неорганика таким образом не передается.
– П-почему?
– Я же объяснял, – недоуменно пожал плечами ученый. – Медь. Неотъемлемая часть живых организмов. Живых.
– А! – вспомнил Йенсен и покраснел.
Внезапно в стекло входной двери постучали.
– А! – воскликнул профессор. Йенсен нервно отшатнулся. – Вот и Круглобрюшик!
– Кто? – в Йенсене боролись любопытство и осторожность. Любопытство кричало, что надо остаться и быть свидетелем всего происходящего. Осторожность шептала, что свидетелем хорошо быть до определенного момента, пока не становишься жертвой. Или убийцей.
– Круглобрюшик, – пояснил Бутте, направляясь к двери. – Только он стучит в ре-бемоле.
– Этому тоже вы его научили?
– Разумеется, – донеслось из прихожей. – Я же должен знать, кто ко мне приходит, до того, как открываю дверь.
– У вас есть враги?
– У меня есть коллеги. Это похуже врагов.
В комнату вошел упитанный енот. Осмотрелся по сторонам, скептически смерил Йенсена взглядом, внимательно прищурился на его стакан, понял, что молока там не водилось отродясь, и требовательно воззрился на профессора.
– Да, не мертв и не сумасшедший, – кивнул Йенсен.
– Ну, а что я вам говорил, – удовлетворенно ухмыльнулся профессор. – Вы еще Большепопика не видели. Научился выстукивать блюдцем «Маленькую ночную серенаду».
Йенсен подумал, что энергия Буттса даст фору любой электростанции.
Ученый принес блюдечко с молоком и поставил его перед енотом. Тот снисходительно понюхал яство, потер лапкой нос, подумал, одобрительно кивнул и начал лакать с видом вдовствующей герцогини, изволившей кушать в доме низшего сословия.
– Ну вот, – торжествующе указал на герцогиню Бутте. – Видите, ваш Кинг неправ. Все нормально, все прекрасно, машина работает, еноты живы. Все, больше нет никаких подозрений?
– Муха, – печально сказал Йенсен.
– Где?
– У Ланжелена.
– Еще один рассказ? – с подозрением спросил профессор.
– Да! – с жаром воскликнул журналист. – Классика фантастики! Его даже экранизировали несколько раз!
– Кино – зло, – сухо ответил профессор.
– Почему?
– Ну, если вся эта ваша… – профессор презрительно потряс пальцами, – беллетристика… она ерунду хотя бы просто описывает… так все эти ваши… – профессор скривился, – фантастические фильмы… они эту всю ерунду еще и показывают! А вы-то, небось, знаете, насколько люди падки на всякую визуальную информацию.
– Угу, – мрачно кивнул Йенсен. Он очень любил сопровождать свои статьи иллюстративным материалом. Интересно, не на это ли намекал профессор, или это так, абстрактный камень в не менее абстрактный огород?
Повисла пауза. Любопытно, какая за последние полтора часа?
– Так что там с мухой-то? – нетерпеливо напомнил профессор.
– Ммм?
– Что там с мухой-то? Померла и сошла с ума?
– А, нет… ДНК перемешались…
– Что?
– Получилось так, что в аппарат к человеку залетела муха, и ДНК человека и мухи перемешались, – терпеливо пояснил Йенсен.
– И?
– И в результате получилось существо с головой и лапой мухи, – печально закончил журналист.
– О как, – впечатлившись, крякнул профессор и выпил стакан залпом.
– А потом жена размозжила бывшему ученому голову и руку… то есть лапу прессом, – зачем-то добавил Йенсен.
– А, – сказал профессор и задумался.
Повисла черт знает какая по счету пауза.
– Ерунда, – наконец вынес свой вердикт профессор.
– М? – встрепенулся Йенсен.
– Ерунда, говорю, – повторил профессор. – Камеры не стерильные. Туда залетает куча всяких бактерий. Кроме того, на самом человеке… да что там человеке… на том же еноте… на минуточку, у енотов могут быть, и совершенно точно есть, всякие паразиты, те же глисты и блохи! Но я ни разу не видел енота с головой и рукой глиста.
– У глиста нет рук, – меланхолично заметил Йенсен.
– Ну, тогда глиста с головой и лапой енота! Вы все равно меня поняли!
Йенсен пожал плечами.
– Хорошо! Я докажу вам! Мух у меня нет, но есть Круглобрюшик!
Профессор подскочил к еноту и, крякнув, оторвал животное от пола. Енот успел единым вдохом всосать в себя остатки молока и повис обмякшей сытой тушкой на руках у ученого. Тот начал медленно багроветь от взятого веса, но отступать было некуда. Только шагать вперед.
– Так вот… – прохрипел он. – Как… там… ваш Кинг… писал? Нельзя… смотреть, да? А я вот сейчас посмотрю!
И профессор с енотом на руках шагнул в аппарат.
Йенсен зажмурился.
Он ожидал услышать крик, вопли, звук падения, биение судорог, а после того, как открыл бы глаза, – видение страшного существа, полу-енота, получеловека, с седой головой, с потухшим взглядом… ожидал – и поэтому боялся услышать и увидеть.
Его плеча коснулись.
Он, помедлив немного, открыл глаза и обернулся.
Профессор был весьма доволен. Енот тоже не выглядел расстроенным.
– Аполлоны на выходе, – покачал головой Йенсен.
– Ммм? – отозвался профессор. – Рассказ?
– Да, рассказ, – печально ответил Йенсен. – Ковальчука.
– Ммм… и о чем он? – профессор явно был в хорошем настроении.
– Нууу… – неопределенно помахал пальцами Йенсен. – Там, в общем… в общем, тоже про телепортацию…
– И как она прошла, успешно?
– О да, – кивнул Йенсен. – Более чем… там в результате самого… ммм… процесса… происходила некоторая перестройка на уровне… ммм… ДНК… пуп…
– И? – переспросил профессор. – Они тоже там были, это… голова одного, рука другого?
– Нет.
– А что тогда?
– Рассказ назывался «Аполлоны на выходе», – уныло напомнил Йенсен.
– И?
– И это тоже сейчас не сбылось.
Испытания на добровольцах прошли успешно. Йенсен написал по этому поводу восторженную статью, получил неплохой гонорар и хорошие связи в научных верхах.
Вторые испытания тоже прошли без сучка и задоринки. Статья об этом особым успехом не пользовалась – может быть, потому, что ее писал уже не Йенсен. Во всяком случае, он предпочитал так думать. Он и так был достаточно востребованным журналистом. Сейчас же, после эксклюзивного интервью с создателем аппарата по телепортации (Бутте, скривившись, вынужден был согласиться, что такое наименование выгоднее прежде всего ему самому), его стали буквально рвать на части. Он уже позволял себе выбирать не только темы статей, но и кандидатов для интервью, журналы для публикаций и гримеров для телепрограмм. Да, он никогда особо не любил публичность, но сейчас это было неизбежным и меньшим злом, прилагавшимся к общему успеху.
Чаще всего он освещал новости из области телепортации. Вовсе не из-за того, что эта тема принесла ему когда-то славу, деньги и карьеру, нет. Просто мир все больше и больше уходил в телепорты.
Исчезли границы между странами. Правда, как ни странно, участились опоздания на работу. Формулировка объяснительных была стандартна: «Очередь у портала».
Нужно отметить, что, несмотря на всю свою заманчивость, телепорты не сразу ворвались в жизнь обывателей.
И тому было две причины.
Одна из них достаточно банальная: не все хотели ставить себе инъекции с нанороботами. Тем более, когда слышали что-то о меди. Воображение сразу рождало образы медных плошек, патины и почему-то плесени, и некоторые ретрограды в панике отказывались «пихать в себя всякую гадость».
Вторая была банальной еще больше, практически до неимоверности. Транспортировке, как и предупреждал профессор, подвергались только живые организмы. То есть никакой одежды. Никаких портфелей-кошельков-ключей. Только человек, в чем мать родила.