Именно эта, вторая причина, и тормозила повсеместное использование телепортов. Даже если смириться с тем, что важные бумаги и документы нужно было оставлять дома или передавать иным путем, всё равно никто не хотел оказываться голым. Этот извечный страх человека, который преследует многих даже во снах, – я стою голый посреди людной улицы, – сейчас цвел буйным цветом.
Конечно, наиболее отчаянные путешественники наплевали на все и просто предупреждали, чтобы их на той стороне портала ждали хотя бы с пледом, но для использования телепортов в быту нужно было что-то придумать.
Поэтому еще месяц ушел на изобретение «живой одежды», по сути дела, состоящей из микроорганизмов, насыщенных ровно теми же нанороботами. Тут же началась истерика в сфере индустрии моды, смерть нескольких модных домов, наотрез отказавшихся «участвовать в этом фарсе, верните нам шелк и хлопок», и появление на их развалинах новых ярких и наглых модельеров.
Через год все утряслось.
И телепорты прочно вошли в жизнь человека.
Акции меди подскочили на бирже, медные рудники кочевали от одного хозяина к другому. Началась паника в химической промышленности: искусственная медь почему-то не обладала нужными свойствами.
На Бродвее появился новый хит: «Медь – лучший друг девушек». Дом Картье начал обрамлять драгоценности в медь, нувориши стали заказывать медную сантехнику, а из Лувра украли коллекцию скифских медных тазов.
Мир постепенно переходил на другую ценность.
А потом открылась еще одна особенность этих аппаратов. Обнаружилось это случайно. Очень случайно. Еще повезло, что эта случайность не оказалась трагической.
Однажды на линии Нью-Йорк – Пекин заклинило пекинский выход. Об этом не сообщили немедленно. То ли техники испугались, то ли не заметили сразу. Хотя не заметить того, что цепочка выходящих людей внезапно прервалась, было довольно сложно. Но, так или иначе, об этом не сообщили сразу. А когда известие пришло на нью-йоркский вход, было уже поздно. Около сотни человек уже болтались в распыленном состоянии где-то между везде и нигде.
Поломку устранили достаточно быстро. Причина оказалась в простом перегреве контактов и аннулировании значения датчиков, а также еще в чем-то, что называли таинственно «разрыв контура». Но еще долго-долго растерянные техники со срочно вызванными аварийной командой, командой парамедиков и – на всякий случай – пожарными и полицией боялись включить аппарат и увидеть там то, чего не стоило видеть.
Однако из портала в том же самом ритме, что и час назад, с такой же спешкой и суетой, с таким же недовольством будним днем и предстоящими рабочими делами, посыпались люди – шутя, переговариваясь, доканчивая начатую за шаг до этого фразу. Они совершенно не подозревали, что провели целый час где-то там, между везде и нигде.
На работу в этот день никто из них, конечно, не попал, как и еще несколько дней после. Опутанные проводами, облепленные датчиками, они, – все, кого удалось перехватить парамедикам и так удачно вызванной полиции, – неделю провели под строжайшим и неусыпным надзором врачей, ученых, физиков, химиков. И одного журналиста.
Да.
Йенсена.
Через неделю были готовы итоги анализов, томограмм и расспросов.
Ничего не изменилось.
Ни на йоту, ни на ДНК, ни на молекулу, ни на атом.
Только лишь…
Лишь только…
Один маленький момент.
Один момент.
Точнее, час.
Час, который выпал из их жизни.
Час, который они не заметили.
Час, через который они переступили, шагнув в тот портал.
Вот так все и произошло.
Так и поняли, что порталы могут быть еще и дверью в будущее.
Пусть даже это и дверь в один конец.
«И мир изменился безвозвратно» © Олаф Йенсен «Шаг во время», «Плейбой».
– Зачем вам это? – спросил менеджер, делая какие-то, видимо, обязательные, пометки в бумагах.
– Не знаю… – пожал плечами Йенсен. Он покривил душой лишь чуть. Он и вправду не знал, зачем ему это.
– Но вы же все-таки зачем-то это делаете? Вам интересно? Нечего терять? Зачем?
– Я просто хочу, – упрямо ответил Йенсен.
– Ваши родители? Семья?
– Не надо, – поморщился журналист. – Я просто этого хочу.
– Но вы знаете, что возврата нет?
– Конечно, знаю.
– Но я все-таки не могу понять, – развел руками менеджер.
Йенсен рассеянно скользнул взглядом по его лицу.
– Сколько человек уже захотели так… прыгнуть?
– Я не могу точно сказать обо всех филиалах, – замялся менеджер, – …но…
– Примерно.
– Только в нашем офисе уже зарегистрировано около тридцати тысяч «распыленок»… простите, путешественников во времени.
– «Распыленки»? Вы так их называете?
Менеджер пожал плечами.
– Профессиональный сленг, знаете ли.
– Знаю, знаю… – кивнул Йенсен. – У нас тоже был свой.
– Ммм… – менеджер с интересом нагнулся вперед. – Какой?
– Журналистский, – коротко ответил Йенсен.
– Ах, вот вы кого мне напоминаете! – хлопнул рукой по подлокотнику менеджер. – Вы же Йенсен!
Йенсен криво улыбнулся.
– Это же вы написали ту знаменитую статью о Машинках! – продолжил менеджер.
– Вы называете их «Машинки»? – тому не очень хотелось разговора о себе.
– Да-да, професси… ну, вы поняли… Ух ты, вы что, хотите написать статью о нас?
– Нет, я уже не пишу.
– Почему?
– Не хочу.
– О как… – менеджер помолчал и осторожно добавил: – соболезную.
– Да все нормально, – махнул рукой Йенсен. – Так как по поводу моего… ммм… заказа?
Менеджер открыл было рот, но тут его прервали.
– Пустите меня! Пустите меня! – вдруг донесся из коридора крик, и в дверь протиснулась часть мужчины в когда-то солидном, но теперь уже безнадежно испорченном костюме. Эта часть была вооружена чем-то, подозрительно напоминавшим револьвер.
Мужчину явно оттаскивали прочь от двери, он брыкался и сопротивлялся. А потом что-то глухо шлепнуло над головой Йенсена. А еще через несколько секунд мужчину втянули обратно в коридор.
– Вы разбираетесь в калибрах? – спросил менеджер, глядя куда-то поверх головы Йенсена.
– Нет, а что?
– Да уже пятый раз за последний месяц. И все в мою смену.
Йенсен обернулся и поднял голову. В прозрачную стену, отделявшую стол менеджера от входа в кабинет, разметав паутинку трещин, впечаталась пуля.
– О как! – сказал бывший журналист.
– Ага, – кивнул менеджер. – Уже не жалеем, что раскошелились. Персонал менять было бы дороже. А уж клиентов-то… – он махнул рукой, то ли шутя, то ли серьезно, – …а уж клиентов менять не только дорого, но и хлопотно.
– А кто это был? – спросил Йенсен.
– Вестимо кто, – вздохнул менеджер. – Кто-то от криозаморозки. Может, акционер. А может – костюмчик-то неплох был – может, и кто-то из начальства.
– А, – сказал Йенсен.
– Да ладно, – снова махнул рукой менеджер. – Вот раньше, когда все только начиналось, хуже было. Говорят, транспортники валом валили. И с револьверами, и с тротилом…
– Припоминаю, да, – кивнул Йенсен. Он хотел было сказать, что сам описывал пару случаев таких покушений, да потом передумал перебивать словоохотливого менеджера.
– Представьте себе, сколько их тогда обанкротилось! Целая Великая Депрессия на ниве транспорта. У них осталась-то только сотня тысяч всяких параноиков, которые боялись прыгать, а все грузовые перевозки, практически все пассажирские, – тютю. Ох, много тогда пострелялось! А еще больше хотели пострелять нас. А уж больше всех хотели того профессора прикокнуть, что изобрел все это. Только вот никто не знал, где он живет… – разочарованно, тоном человека, лишенного удовольствия, протянул менеджер.
Йенсен усмехнулся, подумав о том, как прозорливо Бутте поселился в той лесной глуши под далеким Архангельском. Там, где о его местонахождении знает только десяток енотов, стучащих в дверь в разной музыкальной тональности и с видом особ королевской крови требующих законного блюдца молока. Человек, который открыл дверь в пространство и время, затерялся в этом самом пространстве и времени со своими самыми верными друзьями… и да, наверное, даже коллегами. Пусть так и будет. Пусть.
– …а потом, когда поняли, что можно замыкать контуры на каждом из распы… клиентов и задавать время, через которое контур разомкнется! Это же разом вся криозаморозка рухнула! Зачем превращать себя в ледышку, если можно шагнуть и вынырнуть там, то есть тогда, где тебе надо? А если по мелочи – так туда же, в ту же кучу, можно свалить, и что турфирмы захирели, и что «Нэшнл Джеографик» закрылся, да еще с десяток областей, которые тю-тю за эту пару лет, наберется… да что я, собственно, вам рассказываю!
Йенсен кивнул. Обо всем этом он, разумеется, знал. Об этом знали все. Просто не все считали нужным обнародовать эти факты. Да, это неизбежно. Да, так всегда бывает. Кто-то растет – кто-то падает. Кто-то рождается – кто-то умирает. Это бизнес, детка. Бизнес и наука. Вот и все.
– Но зачем это вам? – снова спросил менеджер.
Йенсен усмехнулся. Он ждал этого вопроса и знал, что тот будет повторяться вновь и вновь.
– Разве вы спрашиваете каждого из ваших… «распыленок» об этом?
– Поначалу мы требовали справку от психиатра, – признался менеджер.
– А потом?
– А потом перестали, – пожал плечами тот.
– Я это уже понял. И даже заметил, знаете ли. Но почему?
– А зачем, собственно? Это же и так всем понятно…
– Что именно?
– То, что человек, рвущийся в другое время, всего лишь не нашел себя в этом.
– Логично, – кивнул Йенсен.
– Да, – кивнул ответно менеджер. – А диагноз «неудачник» не поставит ни один врач.
– Вы считаете меня неудачником? – усмехнулся Йенсен.
– Если бы я так считал, я не спрашивал бы вас об этом, – резонно возразил менеджер.
– А если предположить, что я просто хочу… ммм… острых ощущений? Хочу попробовать эту машину, о которой столько писал? Я, как и все, пользовался ею как телепортом, а теперь, как немногие, хочу попользоваться как машиной времени.