— Дороже, чем что?!
— Дороже, чем все, что есть вокруг нас! Истина дороже всего!
Селиверстов наконец взмахнул рукой и ударом в лицо свалил Волкова.
— Я тебя предупреждал, Степан.
— Черт вас возьми, — простонал Волков, — растирая по ушибленной скуле снег и медленно поднимаясь. — А что же с тобой будет, Костя, когда ты найдешь жену и увидишь, что ее изнасиловали?.. Убьешься от внезапного прозрения? Не вынесешь неожиданной правды жизни?
— Да я тебя сейчас убью, сука! — Ломака ринулся вперед и тут же снова рухнул в сугроб, на этот раз от сильного толчка.
Костя поспешно откатился от места своего падения, вскочил, с ужасом обнаружив, что раздавил драгоценный отпечаток ног Марины.
— Костя, да не слушай ты его, — махнул рукой Андрей. — На таком холоде они не станут делать то… ну, на что этот идиот намекает. Причиндалы себе отморозят…
— Да иди ты тоже к черту, Жуковский! — крикнул в ответ Ломака.
И тут же хлесткий звук, сопровождаемый гулким эхом, донесся со стороны Фабричной улицы. Фонтан бетонной крошки брызнул от цилиндрической опоры монумента, у которой они стояли. Удар чего-то незримого свалил Селиверстова с ног, окрасив рядом с ним снег алыми брызгами.
— Ай, блядь! — Василий схватился за предплечье.
— Что это?! — вскрикнул Волков, кинувшись к Селиверстову.
А в том месте, где он только что был, беззвучно взвился фонтанчик снега.
— За машину прячьтесь, быстро! — скомандовал Жуковский, толкая Ломаку к опрокинутой «газели».
Снова хлесткий звук и два фонтана рядом с Ломакой. Все четверо прыгнули за спасительный остов автомобиля, который провалялся здесь долгие годы, пожираемый гниением, чтобы сейчас стать преградой между убийцами и их жертвами. Вот он лязгнул под ударом…
— Это что, это стреляют, да? — проговорил Ломака, тяжело дыша и глядя на раненого Селиверстова.
— Да, стреляют, — сквозь зубы процедил он, осторожно убирая ладонь с простреленного предплечья и глядя на рану.
— Ты как? — спросил Жуковский, взглянув на окровавленный рукав комбинезона.
— Кость не задета, но все равно, сука, больно. Пуля там еще.
Волков взял автомат искателя, водрузил на его приклад свою меховую шапку и слегка приподнял над корпусом машины. Полетели клочья меха, и шапка упала в сугроб, источая запах паленого.
— Что-то не пойму я. То слышно выстрел, то нет. Сейчас ведь не было хлопка, — проговорил Степан.
— Хлопок… это СВД, — тихо сказал Селиверстов, продолжая морщиться под своим темным забралом.
— Уверен? — спросил Жуковский.
— Да уверен я. Ее голос ни с чем не спутаешь.
— А сейчас что было? — Волков дотянулся до своей шапки и показал свежую дыру.
— Бесшумное оружие. С двух стволов херачат по нам.
— Пистолет с глушителем? — предположил Жуковский.
— Нет. Они из СВД толком попасть не смогли, и второй ствол работал с тем же успехом. Но по шапке попали. Да и по мне вроде из того же оружия. Хотя… Хрен его разберет. Понятное дело… В последние годы не часто приходилось стрелять. Особенно на таких открытых пространствах да из холодного ствола. Даже биатлонист бывалый мазал бы…
— Так что это было, если не пистолет с глушителем? — спросил Андрей.
— Ну, если по меткости он такой же, как СВД, то это, братцы, «винторез», — вздохнул Селиверстов. — Бесшумное оружие для спецподразделений. С оптическим прицелом, разумеется.
— Блин, ну мы влипли, — проворчал Волков. — Теперь нам сколько тут в сугробе задницы морозить?
— Вам — не знаю, а мне недолго, если пулю не достану да рану не обработаю, — ответил искатель.
Костя поежился. И без того тяжелую ситуацию омрачали его воспоминания. Первые годы после ядерной войны. Начало этой страшной и вечной зимы. Многие, очень многие погибли от банального холода. От аллергии на мороз, когда прекращается приток крови в пальцы рук и ног, в уши и носы и отмирают ткани. Он вспоминал страшные увечья, которые принесла эта зима. Вспоминал, как лютые холода загоняли тысячи выживших поглубже в землю. Как те, кто не сгнил от гангрены и не рассыпался на части от обморожений, убивали друг друга за теплый уголок в городской подземке.
И вот теперь Костя и трое его спутников прижаты к корпусу микроавтобуса. Лишены возможности двигаться и отданы на волю судьбы, которая приготовила им две альтернативы: замерзнуть насмерть под открытым небом или поймать пулю. И самое обидное, что ведь где-то рядом Марина…
— Вечереет, — сказал Жуковский. — Скоро будет темно, и сможем уйти.
— Думаешь, нам позволят дождаться темноты, единственного шанса на спасение? — кривясь от боли, усмехнулся Селиверстов. — Нельзя ждать.
— Черт, откуда охотники узнали, что мы за ними идем? — нервно проговорил Костя.
Он чувствовал, как дрожат руки, сжимающие автомат. Хотелось кричать, звать Марину. В последний раз услышать ее голос, если судьба уготовила скорую смерть в охотничьей ловушке.
— Это не тварелюбы, — проговорил Селиверстов.
Довольно неожиданный поворот событий, если он не ошибается. Но уверенность в голосе искателя сомнений не оставляла.
— И с чего ты это взял? — Волков взглянул на него, натягивая свою шапку на самые уши.
— Все очень просто, — прокряхтел Селиверстов, меняя позу. — СВД, конечно, у них есть, как и у нас в общине. Но вот «винторез»… Такое оружие в нашем маленьком мирке имеется в единственном экземпляре.
— И ты знаешь, кому оно принадлежит? — спросил Жуковский.
— Знаю. Паздееву. Телохранителю Едакова. Вот такие дела, братцы.
— Что, если это человек на снегоходе? — предположил Ломака.
— А с чего ему по нам стрелять? — Селиверстов пожал плечами и тут же поморщился от боли. — Хотя может быть всякое. Но стреляли оттуда, откуда мы полчаса назад пришли. С Фабричной. А след от снегохода был один. И вел в эту сторону. Если предположить, что они сделали круг и вернулись на ту улицу, то сомнительно. Мы не слышали мотора, а снегоход тарахтит громко. — Он снова убрал ладонь и посмотрел на рану. — Черт, мужики, давайте уже что-то думать, пока я не окочурился.
— А что тут думать? — вздохнул Волков. — Машину они на мушке держат. Только высунешься, и привет свинцовый прямо в чайник.
— Погоди, Вася, не паникуй. — Жуковский раскрыл свой рюкзак, извлек флягу и раздвижную стальную кружку, наполнил ее до краев едкой пахучей жидкостью и протянул Селиверстову. — Ну-ка, Васька, будь хорошим мальчиком. Выпей залпом.
— Да на кой черт?.. «Массандра» твоя?.. На хрена сейчас?..
— Выпей, сказал! — Андрей повысил голос.
Искатель приподнял стекло шлема и выпил. Тут же дернул головой и засопел, морщась.
— Твою мать!.. Закусить бы дал!..
— На. — Теперь Жуковский достал из рюкзака упаковку медицинского бинта и сунул ее искателю под нос.
— Ты что, издеваешься?
— Сожми зубами и заткнись, — невозмутимо ответил Андрей.
Василий повиновался и на этот раз.
— Так, молодец. Хороший мальчик. Костя. Костя! Уснул, что ли?
— Нет, чего? — Задумавшийся о словах Селиверстова насчет стрелка из их общины Ломака дернул головой.
— Помоги рукав комбеза стянуть с подранка нашего. Ну… вот так. Давай. Тяни…
Искатель замычал, все сильнее сжимая бинт и мотая головой.
— Терпи, братец. Так. Хорошо. — Жуковский внимательно осматривал рану друга, ощупывая пальцем предплечье. Василий замычал еще сильнее, засучил по снегу ногами. — Ну что ты как маленький? — проворчал Андрей. — Слушай, пуля вот здесь, почти вышла. Через рану ее доставать смысла нет. Лучше на выходе сделать надрез. Понимаешь?
Селиверстов кивнул.
— Вот и славно. — Жуковский достал из ножен охотничий нож и протянул его Ломаке. — Подержи.
Затем он облил лезвие ножа своей «Массандрой» и плеснул в рану.
— Сука!!! — заорал Селиверстов, выплюнув упаковку бинта прямо Андрею в лицо. — Что ж ты, гад, делаешь!
— Да заткнись же ты. — Хмурясь, Жуковский силком запихал бинт товарищу в рот, затем посмотрел на Ломаку и Волкова. — Подержите его, а то, не ровен час, он мне в морду врежет.
Двое крепко схватили искателя и стали ждать дальнейших действий Жуковского. А тот, ставший хирургом поневоле, сделал наконец надрез в нужном месте.
Селиверстов снова замычал, собирая подошвами горки снега. Андрей надавил пальцами с двух сторон от надреза и поддел кончиком ножа. Пуля выскочила и упала в сугроб. Василий снова выплюнул бинт.
— Живодер, мать твою, — прохрипел он.
— Ой, что ты, не стоит благодарности, дорогой, — нахмурился Жуковский. — Кстати, это еще не все. — Он снова налил в кружку самогон. — Держи.
— Что…
— Выпей еще.
— Да убери ты…
— Пей, твою мать! — рявкнул Андрей.
Селиверстов нехотя выпил и поморщился, мотая головой.
— Что еще? — проворчал он, тяжело дыша.
— Я сейчас рану зашивать буду. Слышишь?
— Блин, а это обязательно?
— Еще как обязательно. Края раны надо стянуть и зафиксировать. Чем быстрее прекратится кровотечение, тем быстрее заживет. Ну чего я тебе азбучные истины объясняю? Ты же сам бывший военный. Искатель еще. Тьфу… Как маленький. У тебя что, болевой порог ниже плинтуса?
— Да на, шей, черт тебя дери! Вот раскудахтался тоже!
— Я же говорил тебе, говнюк, не стоит благодарности. И прекрати орать, — покачал головой Жуковский. — Так, Степан, Костя. Вы оружие приготовьте. Те уроды могут попробовать нас обойти. Хотя тут такой пустырь, что… И тем не менее. Следите за флангами. А я сейчас неженку нашего штопать буду.
— Ладно. — Степан кивнул и занял оборону у правого края корпуса машины.
Ломака, соответственно, взял под контроль левый край.
— Чем ты шить будешь, коновал? — проворчал Селиверстов.
— У меня тут есть в аптечке. И иголка тонкая, и нить шелковая. Так что все будет сделано как положено.
Константин хмуро смотрел на свою зону ответственности, натянув поглубже капюшон, сжимая оружие и подрагивая от холода и напряжения. Он все еще пытался переварить версию Селиверстова, что стреляли по ним не враги. Не охотники, а люди из родной общины. Если так, то, конечно, Марины поблизости нет. Но дело даже не в этом. Почему их пытаются убить свои? Как такое может быть? Ну понятно, он, Константин Ломака, теперь бунтарь, подрывной элемент и недруг главы Перекрестка Миров. То есть имеются основания стрелять в него. Степан Волков? Тоже враг. Преступник, который помог бежать Ломаке. Но Жуковский и Селиверстов! Кто еще обладает таким авторитетом в общине, как у них? Кто еще для Перекрестка настолько же свой, как они?! И вот теперь в почетного искателя всадили пулю. И если он не ошибся, то сделал это человек Едакова, Паздеев. Почему? Чего ради?