т, и на всей земле?
Константин Ломака смотрел на Семена Паздеева. Тот совсем забился в угол. Похоже, пока шел сложный и эмоциональный разговор, Паздеев вовсе не спал, а лишь притворялся. Но теперь страх, обуявший этого человека, был вовсе не притворным. И Костя сейчас искренне жалел его. И корил себя за то, как жестоко обращался с Паздеевым, пока тот был у них в плену.
— Зачем? — спросил наконец Ломака, повернувшись к Жуковскому.
— Да просто он слишком много знает. Но это не единственная причина. Сейчас нам опасны не твари и даже не охотники. Он опасен. Он — помеха. Да и вообще, плохой он человек. — Андрей ухмыльнулся. — Помню, про таких когда-то говорили: в мирное время бесполезен, а в военное опасен. Зачем он нужен? С какой стати его жалеть?
Волков вдруг дернул головой и уставился на Жуковского с таким видом, будто получил неожиданное и весьма значимое известие.
— Что ты сказал? — спросил Степан.
— Я сказал, на кой черт вам его жалеть. Он бы нас жалеть не стал.
— Да нет… я не об этом, — задумчиво буркнул Волков, продолжая сверлить Жуковского взглядом.
— У тебя махорка еще есть? — внезапно и очень резко спросил Селиверстов у Степана.
— Да. А что?
— Сделай мне самокрутку, — проворчал Василий и двинулся к выходу из подвала.
Волков проводил его недоуменным взглядом, которым затем окинул Жуковского и Ломаку, задержав на Андрее. Кашлянул и ушел вслед за Селиверстовым.
Наступила тишина. Только громкое сопение приговоренного к смерти заполняло пустоту.
— Мужики, — прохрипел Паздеев, — ну будет вам. Пошутили, попугали, и хватит. А?
— Конечно хватит. Хорошего понемногу, — беспощадно улыбнулся Жуковский. — Костя. Ломака!
— Чего, — будто в сомнамбулическом сне отозвался Константин.
— Тебе тоже лучше выйти.
— Ты уверен? — Ломаку распирала ненависть к Жуковскому, еще вчера безмерно уважаемому человеку.
— Уверен. Выходи.
Не зная, чем возразить и что вообще надо делать в такой ситуации, Костя ушел.
Волков и Селиверстов стояли на улице, почти по колено в снегу, и курили, глядя при этом в разные стороны. Шлем с затемненным стеклом свисал со свободной руки искателя. Вместо шлема он надел темные очки.
Выйдя на улицу, Константин пытался понять, чего же он сейчас хочет больше всего. Может, уговорить их спуститься в подвал и остановить Жуковского? Или дождаться, пока тот сделает свое дело, и возобновить совместные усилия по вызволению Марины из плена? А действительно ли Жуковский намерен помочь с этим? Как можно после всего, что они узнали, верить ему?
В подвале раздался глухой выстрел. Никто не вздрогнул. Селиверстов размахнулся и далеко швырнул летный шлем.
— Мы только что убили безоружного человека, мужики, — проворчал Ломака.
Волков обернулся.
— Мы? При чем тут мы?
— Убить можно действием либо бездействием.
— Тогда почему ты не там?
— Я не знаю… — Ломака вздохнул.
Из подвала неторопливо вышел Жуковский.
— Ну вот и все, теперь вернемся к нашим насущным делам, — сказал он бодрым голосом, словно и не лишал никого жизни.
Селиверстов резко обернулся к Андрею. Нельзя было разглядеть его глаза за темными очками, но догадаться о том, что это за взгляд, было нетрудно.
— Ну что ты, Вася, сверлишь меня так? — с наигранной трагичностью спросил Жуковский.
— А чего ты ждал?! — рявкнул Селиверстов.
— Осуждаешь?
— А это можно одобрить?!
— Тогда почему ты меня не остановил, а? Может, коллекционируешь моменты ощущения непоправимости, как с тем стариком, которого обезумевшая толпа выдавила из общины, а ты ничего не сделал, чтобы помешать?
— Как бы я размозжил тебе сейчас башку, падла!
— А стоит ли? — Жуковский продолжал демонстрировать спокойствие. — Может, просто ответишь, почему не помешал мне?
— Да потому что понимаю, к сожалению. Останься Паздеев жив, и, возможно, все было бы только хуже, как ты и говорил. Но черт возьми! Будь проклят тот, кто повел нас такой дорогой, где на распутье мы выбираем не между добром и злом, а между кровью и кровью!
— Таков наш мир…
— Чушь! Это все твои комбинации! Твои твари! Твои охотники! Твои жертвы! Твоя чертова игра с людьми!
— Ты мне льстишь, однако.
— Заткнись, чтоб тебя!
— А теперь подумай, горячая головушка, что бы стало с теми, кто выжил, не появись твари. Люди замирились бы и затихли в своих норах? Нет. Едва ли в этом несчастном городе кто-нибудь дожил бы до наших дней. Может, только самая одичавшая и оскотинившаяся группка. А благодаря тварям мы получили баланс. Мир. Систему отношений. И обходились все это время малыми жертвами. И вовсе не я, между прочим, выстроил этот уклад. Сами люди. Я всего лишь наблюдал и ждал пробуждения. А оно вот-вот…
— Да кем ты себя возомнил?! Тебе просто нужна власть, вот и все!
— Ну конечно, мне нужна власть. Кто ж спорит-то. Только цели совершенно другие. Благие у меня цели. Ты правильно сказал. Сейчас мы выбираем не между добром и злом, а между кровью и кровью. На одной чаше весов жертвы и на другой тоже. Непростой выбор, однако. Но его надо сделать. А виноваты в таком положении вещей все. Все без исключения. Но только люди не хотят себе в этом признаваться. Они винят кого угодно, только не себя, винят следствия, а не причины. Вот ты, Костя, кого больше винишь? Меня за то, что я сдал Марину охотникам? Или себя за то, что довел девчонку в тот вечер и она оказалась в неподходящее время в неподходящем месте? Мне не отвечай. Самому себе ответь.
— Да хватит уже твоей демагогии! — рявкнул Василий. — Сделай хоть одно действительно благое дело, помоги вернуть парню его жену, и разойдутся наконец наши пути-дорожки!
— Что и требовалось доказать, — покачал головой Жуковский. — Ну ладно, пошли дальше.
У Ломаки еще звенели в ушах ударившие словно обухом по голове слова Андрея. И он не готов был ответить самому себе честно. Всячески противился этому, ища какие угодно объяснения. Вплоть до того, что Жуковский способен манипулировать чужим разумом. Но не игра ли это в прятки с совестью?..
— Чего ты встал с ликом блаженного?! — окликнул Костю Жуковский.
Ломака вздрогнул. Оказывается, спутники удалились уже шагов на тридцать. Константин бросил прощальный взгляд на руины, ставшие надгробием казненному Паздееву, и бросился догонять трех таких разных людей.
Черные исчадия ада разбежались в разные стороны. Однако это мало походило на паническое отступление. Скрываясь за развалинами, твари начинали какие-то странные движения вокруг места, где они потеряли так много сородичей. Твари меняли тактику.
Воспользовавшись передышкой, которая неизвестно сколько продлится и неизвестно, повторится ли, Штерн оседлал снегоход и быстро двинулся к товарищу, ловко объезжая выпотрошенных крупнокалиберными пулями жутких существ.
Рипазха был взъерошен. Спецкостюм на нем отсутствовал, как и маска. Обмундирование порвано во многих местах и перепачкано оранжевой кровью, известкой, еще черт знает чем. Лицо все в ссадинах. Он судорожно вставлял в «корд» последнюю ленту, что-то злобно бормоча под нос.
— Рип! — крикнул ему Штерн.
Однако рейдер не отреагировал.
— Але, Рип! Эй! — Спешившись, Штерн подбежал совсем близко и дернул за плечо.
— Эти суки Мелиша убили, — прорычал Рипазха.
— Что?!
— Мелиш погиб.
Взъерошенный рейдер даже не посмотрел на Штерна. Не удивился его появлению. Просто заряжал пулемет дрожащими руками и, казалось, говорил сам с собой.
— Барон тоже, — выдохнул Штерн.
Рипазха наконец повернулся к соратнику. Зажмурился. Тряхнул грязной головой и тихо выругался.
— Вот даже как. Вот же суки, а? Ну, ничего…
— А с тобой что было?
— Со мной? Слушай, мальчика и девочки, как приказал Дитрих, не получится. Понял?
— Ни хрена я не понял.
— Они бесполые, твари эти.
— Да с чего ты взял-то? Яиц и сисек я у них тоже не заметил. Но это же хреновы насекомые переростки. Как их разберешь?
— Ты видел других?
— Кого — других?
— Тварей. — Рипазха кивнул на ближайшие останки существ.
— Есть и другие?
— Полно. Эти черные. Есть белые. Как богомолы выглядят, только большие. Есть коричневые, как говно. Такие неуклюжие танки. Видел еще пару красных. И я понял, что это все один вид. У них одинаковое строение глаз, одинаковые усики на мордах. И белые воротнички. Но самое главное, там есть хренов слонопотам. Огромный. И это матка. Она их всех рожает.
— Откуда ты знаешь?
— Да я был в чертовом гнезде! — Рипазха выпучил глаза. — Я сам видел эту суку! И знаешь что? До Урала мы ее не дотащим. В вездеход не поместится. Так что пусть Дитрих утрется. Ее кончить надо. Тогда, быть может, и уродам этим хана. Только один я не сдюжу. Помоги мне.
— А что с твоей рацией?
— Накрылась…
— Ну, давай я с Дьяконом свяжусь! Всей командой накинемся на них.
— Да нет времени, Штерн! Там тысячи яиц! И она еще выдавливает из сральника своего! Кончать ее надо прямо сейчас!
— А чего ты ее из пулемета…
— Да не успел я. Такая свора налетела…
— Надо Барона похоронить, Рип.
— И Мелиша тоже! Но позже! Им-то уже все равно!
Во дворе у Серебренниковской улицы стояли двое с ружьями. Они тщательно разглядывали свежие следы. Появились эти люди совершенно неожиданно, и беглянки их заметили, когда уже вышли из подвала многоэтажки. Сабрина узнала церберов. Эти двое еще вчера мирно спали, пьяные, в подсобке на станции «Речной вокзал». Увидев девушек, церберы тотчас забыли про следы, оставленные Аидом и его монахами.
— Сабрина! — радостно воскликнул один из них. — Черт возьми! Слава богу! Ты в порядке! Тебя все ищут! Отец в бешенстве! Идем скорее к нему!
Марина, замерев от страха, робко переводила взгляд с этих незнакомых людей на подругу.
— А это кто? — Второй цербер качнул стволом ружья в сторону Светлой.
— Это наша добыча, — мрачно проговорила охотница. — Забирайте ее, и пойдем домой.