Да кто ж его знает, до чего горячие головы додумаются, там же ум и рядом не ночевал!
Иоанн орал и гневался, плевался и угрожал.
По счастью, обвинить королеву ему и в голову не пришло, потому что – КАК?!
Интересно, удар его не хватит? А то вдруг да повезет, тогда и бежать не придется? Нет, вряд ли, слишком хорошо получилось бы.
Мария взяла дочь и ушла в сад. Ей надо было поговорить с Анной, и чем быстрее, тем лучше. Беседка, которую Мария выбрала, просматривалась насквозь, но это и лучше. Никто не подкрадется. Пусть сейчас у нее все чувства обострены, она не готова что-то исключать. Нелепая случайность – и пожалуйста! Тут же о ее планах донесут королю, а дальше…
Дальше ей придется выползать из камеры на свободу, а зачем? Лучше не искать себе проблем, посидят они с дочерью у всех на виду, не с любовником же!
Вот и сидели.
Анна забилась Марии под мышку, королева ровными движениями гладила дочку по спине, сначала они обе молчали, потом Мария решилась.
– Анечка, детка, мне очень надо с тобой поговорить серьезно.
– О чем? О ребенке?
Мария чуть со скамьи не упала.
– К-как…
– Я сегодня эрру Розабеллу слышала, она говорила, что давненько у тебя женских дней не было… аккурат, как вы с папой…
– Я поняла. Вот… с-собака! – ругнулась Мария. – Да, зайка, все правильно. Я жду ребенка.
– И что теперь будет?
– Давай подумаем вместе. Папа будет ему рад?
Анна подумала несколько минут. Но девочкой она была умной и рассудительной, потому и ответ нашелся быстро.
– Не знаю, мам.
– А его высочество Вернер?
– Нет, мама.
– Эрсоны? И та часть придворных, которая к ним примкнула?
– Н-нет.
– А папа то ли будет меня защищать, то ли нет.
Анна смотрела на мать с ужасом. Кажется, она поняла, ЧТО может случиться.
– М-мама…
– Если я хочу остаться в живых, мне надо уехать. Хотя бы до рождения ребенка, – четко сказала Мария. – Я бы хотела, чтобы ты уехала со мной. Я тебя люблю, ты моя дочь, я не хочу тебя здесь оставлять, но решать тебе и только тебе.
– Я поеду, – даже не засомневалась Анна.
Мария тоже была уверена в ее ответе, но…
– Подумай еще раз, родная моя девочка. Здесь ты принцесса, у тебя высокий статус, ты почти – почти! – наследница престола. И жених у тебя настоящий принц. Если я уеду, может случиться так, что мы не вернемся, или возвращаться будет некуда.
– Если папа…
– Да. И убийство его бастарда косвенно намекает. Илес не нужен был никому, разве что твой отец его любил…
Анна кивнула. Она как раз Илеса не любила, так что и не горевала.
– Я уезжаю. В лучшем варианте я рожаю ребенка, мальчика или девочку, и возвращаюсь сюда. Уже более сильной, уже со своими людьми, уже на своих условиях. Это самое лучшее. Но есть и худшее.
– Что именно? – Анна уже успокоилась и сейчас сосредоточенно думала.
– Я умру. Я не смогу вернуться по какой-то иной причине. Я попросту не захочу возвращаться. А может, и что-то еще. Я пока не знаю, как мы устроимся в этой жизни. Деньги есть, бедствовать мы не будем, но ты же понимаешь, что этого мало. Здесь пусть не самая лучшая, но определенность. Там, куда я отправляюсь, этого не будет. Я не знаю, лучше там будет или хуже, не знаю, где мы будем жить – понимаешь? Ничего пока не знаю. Поэтому не могу сделать выбор за тебя. Может, ты решишь, что с папой тебе лучше?
Анна думала.
– Мама, ты меня любишь?
– Больше всех в этом мире, – честно ответила Мария. Она действительно любила свою дочь и только потому рассказывала ей все честно. Это – ее ребенок, и она заслуживает правду, а не утешительное вранье. – Люблю и буду любить, что бы ты ни решила.
Анна молчала. Смотрела на цветок, о чем-то думала.
– Мам… неопределенность – это плохо?
– Иногда – да, – честно ответила Мария.
– Тогда я еду с тобой. Тебе наверняка потребуется помощь с братиком или сестренкой.
Мария невольно хлюпнула носом. Таких слов она не ожидала… и это было так чудесно, что слезы сами на глаза навернулись!
– Детка… я все сделаю, чтобы ты не пожалела о своем решении.
– Я не буду жалеть, даже если мы не вернемся, – просто сказала Анна. – Я тебя тоже люблю. А папа меня не любит, он ко мне относится, как к короне или туфлям. Я для него просто ценная собственность, которой можно распорядиться, не дочь. С любимыми дочками так не поступают, как он, и продажным девкам их под ноги не кидают, и семью топтать не дозволяют! А еще… я не хочу править. Это больно, плохо и тяжело. А я хочу быть счастливой.
– Я постараюсь, чтобы у тебя было все хорошо, – Мария крепко обняла дочь. – У нас всех. Из шкуры вылезу, но ты ни в чем не будешь нуждаться, и замуж я тебя выдам только за того, кого ты полюбишь. А если обижать будет, я его сожру!
– Мама… нас?
– Нас?
– Меня и братика. Или сестренку.
– Конечно, вас. Обоих. Слово даю.
Показалось Марии, или где-то рядом словно невидимая струна прозвенела? И стихло…
Ее слова были услышаны.
Эрр Феликс возник рядом с Марией словно из-под земли.
– Ваше величество.
Поклон был глубоким и уважительным.
– Эрр, – отозвалась Мария.
– Ваше величество, я могу вам чем-то помочь?
– Чем? – удивилась ее величество.
– Всем, чем смогу. Святой отец уже отписал вашему брату, но может, я могу сделать для вас хоть что-то?
Мария качнула головой.
– Благодарю вас, эрр, я ни в чем не нуждаюсь.
Уже начинается… Мария чувствовала себя, как на досках в открытом море. И синюю гладь буравит плавник акулы. Голодной такой, с понятными вкусовыми предпочтениями…
Страшно…
– Ваше величество, вы можете полностью мне доверять. Клянусь, я сделаю все возможное, чтобы вам было хорошо.
Кто-то другой и растаял бы. Может быть.
Ах, как это легко, как приятно, вручить свою судьбу в чужие руки, довериться, а потом вытирать платочком слезы и каяться, и молиться, и вздыхать о несбыточном.
Мария, еще в бытность свою Машкой Белкиной, предпочитала засучивать рукава и бить лапами.
Можно – в нос. Можно – с ноги. Это как раз неважно, главное, что свою судьбу она определяет сама и только сама. Не кто-то там, не муж, не отец, не посторонний человек, а именно она. Что-то она сделает неправильно?
Если сама и виновата, то сама и переделает! А пока…
– Эрр Феликс, сделайте. Нарвите мне большой букет гортензий, мне нравятся эти цветы…
Эрр улыбнулся так, словно она сказала что-то важное.
– Сейчас, ваше величество. Надеюсь, ваше величество, что сирень вам тоже понравилась.
Марию спасла только долгая жизнь бухгалтера и большой опыт. Только это позволило ей не ляпнуть: это – вы?!
Хотя чего тут думать, ясно же, кто прислал ей вазу с сиренью. Оказывается, у эльфа хороший вкус? Осталось вычислить автора янтарного гарнитура… или наплевать?
Она все равно уезжает, ее все это уже не волнует. Пусть живут, как захотят?
Наплевать и позабыть, однозначно. Но гарнитур она с собой возьмет. Пригодится.
Рэн мрачно греб. Сейчас была его очередь, потом будет работать Изао. Они с Джиро сейчас лежат на дне лодки, накрылись парусом и спят, стараются сохранить воду и силы. А он работает.
Шторм, который четыре дня бушевал по всему проливу, не пощадил и их лодочку. Схватил, завертел, потащил… мачта переломилась в первые несколько минут, они и мяукнуть не успели. Потом и лодочка перевернулась… никому не пожелаешь такого – цепляться за хлипкую скорлупку, ночью, в темноте, привязаться к ней веревками и молиться. И надеяться на лучшее.
Хорошо еще – тепло.
В зиму они бы и дня в воде не продержались, а тут… просто повезло.
Но вымокли все, устали, едва не утонули, и это еще повезло, что акул рядом не было, а то Джиро так по ноге досталось мачтой, просто ногу до кости рассекло. Лежит теперь, бредит.
А чего удивительного?
Так-то ногу соленой водой промыло, это хорошо, но там же и кровопотеря, и может, дерево какое в ране осталось, и себя Джиро не пожалел во время шторма… есть предел и силе чернозубых.
Вот и свалился. То бредил, сейчас уже и на это сил не хватает, они с Изао кое-какую рыбу поймали, но что те шесть рыбешек на троих здоровых мужиков? Да и не напьешься так… Рэн сильно подозревал, что его история тут и закончится. Но греб упорно, не сдаваться же?
Даже если плохо, если больно, если судьба тебя в дугу сгибает, все равно надо драться.
До последнего вздоха и взгляда. И если уйдешь непобежденным, тебя примет Многоликий. Твое имя и твоя семья не будут покрыты позором, это главное.
Ах, никто не увидит? Среди голого моря можно бы и сесть, и повыть всласть, и сломаться?
Рэн стиснул зубы и принялся грести вдвое сильнее.
Он увидит. И предки увидят, и Многоликий…
Он не сдастся. Пока он жив, он не сдастся! Он помнил наставления прадеда: судьба ведет идущего и тащит отстающего. Если ты делаешь шаги, хоть маленькие, хоть куда, если ты двигаешься, рано или поздно судьба протянет тебе руку. И обязательно расстелится под ноги дорога, и найдутся попутчики, которые поделятся с тобой лепешкой и разожгут огонь. Но тому, кто сидит и жалуется, не стоит рассчитывать на милости от судьбы, имя его исчезнет из памяти людской, и кости его растащат шакалы.
Рэн деду верил свято, и даже не сильно удивился, когда на горизонте замаячил парус.
– ЛОДКА!!! ЛОДКА!!!
Бертран сидел в «люльке» и ничему не удивлялся.
Вот как так получается? Во время шторма он чуть не сдох, а сейчас отлично себя чувствует, и смотрит по сторонам, и его ни капельки не тошнит?
Наверное, после того, что он узнал, тошнота – это как-то уже и смешно. Нелепо даже. Когда такой лютый ужас рядом ходит… море – это ерунда! Оно мирное и спокойное, а когда налетит шторм, он пойдет вниз, в трюм, и тошнить его больше не будет.
И по вантам он лазить не боится, и матросы его хвалят. Не то чтобы Бертрану это было так важно, но с некоторых пор ему было спокойнее в море.