Кондор покосился на меня и хмыкнул, видимо, разглядев в моем изумлении все, что нужно. Он вынул правую руку из кармана и выставил ладонь вперед, словно осторожно коснулся невидимой стены. Пальцы в воздухе прошлись по этой стене, как по клавишам, и Кондор сосредоточенно сжал губы и нахмурился. Я застыла в паре шагов, не решаясь сказать что-то. Даже двигаться было страшновато, потому что воздух, только что по-зимнему свежий, вдруг стал густым и тяжелым, а небо, еще недавно ясное и солнечное, потемнело, как перед грозой.
Под пальцами Кондора мелькнули едва заметные синеватые искры.
Решетка и деревья за ней качнулись, словно от порыва очень сильного ветра, налетевшего извне. Только ветер этот, пронесшийся по парку так, что кроны деревьев недовольно закачались из стороны в сторону, не тронул ни моих юбок, ни волос волшебника. С этой стороны ограды ветра не было.
Уголок губ Кондора дернулся вверх.
– Пойдем, леди Лидделл, – сказал он, стряхивая с кисти что-то, невидимое мне. – Здесь мы все уже посмотрели.
Он положил руку мне на плечо. Я не сразу поняла, что должна делать, словно бы волшебство, сотворенное рядом, заставило меня оцепенеть. Пришлось моргнуть и вспомнить, как делается вдох. Небо резко посветлело, до ярких пятен перед глазами, а воздух снова стал морозным и свежим.
– Что… что это было?
– Проверил, так ли крепки здесь стены и замки, как говорят, – ответил Кондор как ни в чем не бывало. – Пойдем, а то замерзнешь. Ботинки у тебя немного… не для долгих прогулок.
Я сделала шаг, чуть не оступившись, потому что ноги не сразу захотели меня слушаться, и, пользуясь заминкой, обернулась.
На миг.
Дом стоял так, как стоял, совершенно ничего не поменялось.
Только еле заметно пахло грозой.
За прошедшие пару недель у меня появилось пять платьев, каждое из которых делало меня похожей на кого-то другого. Я искренне считала, что этого вполне достаточно, на что Элси, швея из салона госпожи Фонс-Флорал, задорно смеялась, откинув голову назад. Она находила это забавным, это – и многие другие вещи, которые я говорила или делала, вопросы, которые я задавала, мои жесты и то, как я смотрела на себя в три больших зеркала, отражавших меня с разных сторон.
Платья лежали в моей комнате, в длинных и узких коробках, похожих на гробы. Только вряд ли даже кукольные гробы делали из картона, обтянутого яркой тканью с узором из лилий и незабудок. Я иногда открывала самую верхнюю, чтобы дотронуться до тонкого серо-стального бархата, просунув руку через слой шуршащей бумаги. Из коробки пахло пудрой, цветами и немного бумажным клеем. Испытывала я при этом странный трепет, похожий на тот, который охватывает тебя перед утренниками в младших классах: холодно и волнительно, ты наряжена, как куколка, тебе впервые позволили надеть тонкие колготки, поэтому школьные сквозняки особенно больно кусаются.
Конечно, мои костюмы снежинок и фей зимы и рядом не стояли с тем, что сделала госпожа Фонс-Флорал.
Эта женщина, госпожа Фонс-Флорал, очень любила красивые вещицы, и своих заказчиц, как мне казалось, пыталась превратить в такие же красивые вещицы.
Некоторые девочки, правда, отчаянно не желали превращаться, поэтому платьев было только пять. На этом я хотела остановиться, и причина была совсем не в том, что каждый раз, стоя на низкой ступеньке с разведенными в стороны руками, пока меня оборачивали измерительными лентами и отрезами ткани или надевали на меня что-то из заготовок салона, я испытывала легкий стыд за потраченные на меня деньги. Счета мне даже не показывали. Причина была в другом.
В шелесте ткани, когда я двигалась. В том, как ребра корсета врезались в мои собственные ребра, стоило мне попытаться сесть чуть свободнее. В том, как я путалась в тяжелой бархатной юбке. В том, что я все еще не знала, что делать с волосами и руками, не знала, как двигаться, чтобы не испортить изящные складки широкого пояса, чтобы не встретиться с коварными гвоздями или крючками, не наделать затяжек и не оступиться.
Я была очень рада, что на примерки со мной ходила Лин, а не Присцилла, но подозревала, что Присцилла отлично знала и о содержании пяти коробок в моей комнате, и о их стоимости. То ли ей было все равно, то ли она ждала, как я себя поведу, когда окажусь в одном из своих платьев посреди сияющего волшебными кристаллами и свечами зала во Дворце-на-Острове.
И чем ближе становился день, когда это должно было произойти, тем больше я ловила странных взглядов и тонких улыбок, адресованных мне. Леди выжидала. И наблюдала. Я старалась показать, что вложенные в меня усилия не прошли даром.
Но, честное слово, я бы с радостью кинулась в ноги лорду Парсивалю и его сестре, умоляя разрешить мне остаться здесь, рядом с библиотекой и холмами, по которым можно было гулять и не думать ни о платьях, ни о правилах, ни о двух золотоволосых принцах, рядом с которыми я должна буду провести несколько месяцев. Или чуть дольше, как мне повезет.
Чудовища, живущие за гранью реальности, на той, другой стороне мира, пугали меня меньше, чем учтивые улыбки с этой стороны. Может быть, потому что дель Эйве дали мне защиту от этих чудовищ, а вот от клыков и когтей Двора у меня защиты не было. Только кольцо, распознающее яды, заученные правила этикета и собственный здравый смысл.
Мы покинули Гнездо сразу после завтрака, а вернулись – после обеда, когда сумерки уже начинали сгущаться, через портал за кабинетом лорда Парсиваля. В самом кабинете нас ждал зажженный фонарь с кристаллом и тишина. Я бы вообще не придала этому никакого значения, подумав, ну, фонарь и фонарь, но Кондор остановился, выпустил мою руку, в которую вцепился перед шагом в зеркало там, в Альбе, и вытащил из-под фонаря лист бумаги, одновременно с этим щелкая пальцами, чтобы в кабинете зажглись остальные светильники.
Я зажмурилась.
Кондор недовольно цыкнул:
– Если ты надеялась, что на сегодня с практикой светского общения покончено, милая, боюсь, я должен тебя огорчить.
– Что там? – я подалась вперед.
– У нас гости, – сказал Кондор, с кислой миной складывая лист и пряча его в карман, несмотря на мое показательное возмущение. – Там ничего интересного, Мари, не хмурься. Пара язвительных строк от моей тетушки с краткой характеристикой господина Форжо, который должен был сегодня встретиться с моим о тцом, но оказалось, что у него есть еще дело к тебе, милая. Невероятно важное, судя по всему. Пойдем, – его рука мягко легла мне на спину, приобнимая. – Быстрее выясним, что случилось, быстрее избавимся от него.
Я успела столкнуться с Форжо уже трижды – в ресторане, где он был на свидании с рыжеволосой Джейной из Враньего Дола, во дворце в тот день, когда я ставила свою подпись в контракте с Даром, и потом еще раз, после разговора у Феликса – тогда Андре вошел в залу, чтобы, как я догадалась, намекнуть его высочеству, что разговор пора заканчивать, и все-таки не удержался от того, чтобы задать мне несколько вопросов.
Кондор относился к Андре Форжо, молодому и уже знаменитому историку и литератору, с каким-то странным предубеждением. Я не знала, шло это от нелюбви Кондора к Феликсу и ближнему окружению младшего принца, или же это было нечто иное, связанное с личностью самого Андре. У меня он особой приязни тоже не вызывал, уж скорее меня пугало его внимание – каждый раз возникало ощущение, что с тобой играют в тонкую, еле заметную и опасную игру.
Нас ждали в гостиной – в той, темно-синей, куда я попала в свой первый визит в этот дом. В камине горел огонь, пахло травами, дымом, имбирным печеньем и неприятностями. Леди Присцилла сидела с идеально ровной спиной, держа в одной руке блюдце, а в другой – тонкостенную чашку. Она сидела слева от лорда Парсиваля, который молчал, чуть подавшись вперед, словно пытался лучше рассмотреть гостей – Андре и сидевшую рядом с ним девушку, в которой я с удивлением узнала Элси.
На диване, который, конечно же, заняла леди Тересия, лежала еще одна коробка, отделанная тканью с узором из лепестков. На этой коробке стояла другая, гораздо меньше, круглая. Ренар, застывший за спиной леди Тересии, словно бы ему было велено охранять ее спокойствие, стоял, скрестив на груди руки. Он улыбался – открыто и светло, но, когда мы зашли в комнату, мне почудилось в воздухе такое напряжение, что сам воздух казался густым и тяжелым.
Корвин, сидящий на каминной полке, хрипло каркнул и, тряхнув головой, посмотрел на нас.
Удивительно, подумала я, все в сборе.
Кондор покосился на меня со знакомым уже кривым оскалом и подмигнул мне, прежде чем обратиться ко всем остальным.
– Приятно видеть вас всех в одной комнате, – сказал он, подталкивая меня вперед. – Рад встрече, господин Форжо. Надеюсь, мы не заставили вас слишком долго ждать?
Форжо поднялся с места, тонкий и красивый, как божество. Он был одет по моде Арли – в яркий бархат и тонкий шелк, и здесь, в доме, хозяева которого предпочитали оттенки траура, казался экзотической птичкой, попавшей в вольер к воронам. Короткие светлые волосы были аккуратно уложены, рукава сюртука украшала серебряная вышивка, на шейном платке блестела брошь с камнем того же цвета, что и глаза ее хозяина – я помнила, что они были сине-зелеными, как море на красивых открытках.
– Нет, что вы, – сказал Андре. Он пожал протянутую ему руку Кондора и повернулся ко мне, сияя улыбкой. – Я ждал не больше, чем должен ждать незваный гость, у которого важное дело к одной очень занятой особе. Рад вас видеть, леди Лидделл, – он замер, ожидая от меня чего-то.
Я не без укола беспокойства протянула руку – как полагается, в кружевной перчатке, – и Андре поднес ее к губам, чуть наклонясь вперед.
Его дыхание было теплым.
Я сделала глубокий вдох и почувствовала еле заметный запах гиацинта.
– Проходите, леди Лидделл, садитесь и выпейте пока чашку чая, – сказал лорд Парсиваль, тепло улыбаясь мне. – Господин Форжо рассказывал нам о своем недавнем путешествии в Маревельд. Думаю, будет вежливо дать ему возможность закончить рассказ, а вам – перевести дух.