Кроме кого-то, кто следил за мной, именно за мной, прячась среди этих силуэтов. Его высокая фигура казалась мне темным пятном на периферии зрения, тенью от колонны или шелохнувшейся шторой – ровно до тех пор, пока я не поймала его отражение в зеркале.
Слишком далекое, чтобы разобрать черты лица.
Достаточно четкое, чтобы увидеть: он понял, что я его разглядела, и приложил руку к груди – знакомый жест, сердечное приветствие, которым встречают важных гостей и добрых друзей.
Я попыталась обернуться, но не успела – что-то ударило меня в грудь, навалилось, мешая дышать, и я проснулась.
Ахо стоял у меня на груди, тяжелый и очень недобрый, и обнюхивал мое лицо с хмурой деловитостью. Кристалл в фонаре у окна тускло светился.
– Ты охренел?! – прошипела я и попыталась снять с себя кота.
Тот вывернулся, почти вытек из моих рук, и тяжело спрыгнул на пол.
– Человечье дитя опять забыло про благодарность, – прошипел он в ответ, вылизывая лапу, к которой я посмела прикоснуться. – Я сторожу ее сны, чтобы в них не проникло ничто, чему в снах леди не место, а она бесцеремонно меня пинает.
– Ты меня напугал, между прочим! – проворчала я.
Сколько вообще времени?
– Я тебя разбудил! – фыркнул он. – Избавил от сомнительной радости видеть кошмар, между прочим, – пушистый хвост дернулся из стороны в сторону. – Мой господин просил передать, что если леди не спится или нужна компания для разговоров, то они ждут леди на прежнем месте.
– Кто – они?
Я моргнула, прогоняя остатки сна.
Неприятного, но не кошмарного.
Впрочем, кто знает, во что он превратился бы, успей я обернуться к тому… К кому? Кроме приветственного жеста в этом ком-то не было ничего знакомого. Или было? Уж не появилась ли у господина волшебника дурная привычка шляться по чужим снам?
– Они оба у Ренара, – фыркнул Ахо, явно возмущенный моей непонятливостью. – И в этот раз сами предлагают тебе присоединиться к их позднему чаепитию… Если, конечно, ты не планируешь досматривать сон… К слову, он правда становился кошмаром, – фэйри, кажется, ухмылялся. – Жаль, что у меня приказ не позволять вам видеть дурные сны. У кошмаров прекрасный привкус.
Он моргнул – два светящихся глаза на секунду исчезли в тенях.
– Так что? – спросил Ахо. – Мне передать господину, что леди предпочла здоровый сон сомнительному счастью гулять ночью по коридорам или проводить вас, как в прошлый раз?
Я вздохнула и опустила ноги на пол.
ГЛАВА 4: Зелень и золото
Я пред Вами, а Вы предо мной – киска, зубки ощерьте.
Сергей Калугин, «Танец Казановы»
Тонкие металлические невидимки удерживали мои волосы так, чтобы это походило на прическу, и чтобы венок из дубовых листьев, золотых во всех смыслах, оставался на голове. Он все еще был тяжелым, и я подумала, что к концу вечера буду мечтать его снять.
– Вот, – сказала Элси, отходя на шаг. – Вы очень красивая.
Мне оставалось лишь признать, что она права, а в стратегию лжи от Аниты Рендалл, кажется, закралась ошибка.
На несчастную родственницу из провинции я точно не была похожа.
Зеркало отлично мне об этом говорило. Очень ясно так говорило.
Родственниц из провинции не показывают королям, думала я, пока Элси поправляла на мне платье – последние штрихи перед тем, как выпустить меня из круглой примерочной, где мы были вдвоем, если не считать отражений. Родственницам из провинции не снимают роскошные особняки. Вряд ли их будут задаривать платьями просто так и проталкивать во фрейлины к юной принцессе. В конце концов, золотые обручи – они тоже не для бедных родственниц, ведь так? Хотя, конечно, много ли я знала об обычаях родства в этом мире?
Можно ли назвать мою связь с дель Эйве родственной?
Может ли девушка из подобной семьи быть кем-то особенным в глазах местного общества, где бы она ни провела часть своей жизни, из какой бы глуши ни явилась?
Кондор сказал, что да, может. Придуманной Анитой лжи он не сопротивлялся, в отличие от решения своего отца стать моим патроном.
Возможно, эта ложь просто не значила для него ничего. Или он искал среди своих родственников тех, с кем у него не было связи по волшебству в крови, лишь по закону людей, и кому-нибудь из них меня в итоге и припишут. Совершенно безболезненно для чародейского самолюбия.
Или, если что-то пойдет не так, леди Анита придумает новую ложь, которую мне протянут, как блюдо с зефиром.
Но это все – потом, а пока я стояла перед зеркалом в платье из зеленого бархата, с тяжелыми от вышивки рукавами и подолом, и чувствовала холодок на обнаженной шее. У моего отражения была бледная кожа и зеленые глаза. То ли свет так падал, то ли оттенок ткани, выбранный Феликсом, действительно пробуждал в моих глазах зелень и делал их ярче.
Из-за приподнятых волос шея казалась тонкой, а плечи хрупкими.
Я осторожно развернулась, стараясь держать голову прямо, и не без помощи Элси спустилась с постамента.
В двух длинных юбках, одна из которых была из плотного бархата, ходить было не очень удобно: платье делало меня медленной, заставляло рассчитывать шаги. По чьей-то милосердной задумке оно было лишено шлейфа, и уже за это я была благодарна. Новые туфли из мягкой кожи, которые любезно предоставила мне госпожа Фонс-Флорал, потому что его высочество так и не прислал ту пару, которую хотел, к счастью, оказались удобными. Я могла лишь надеяться, что они останутся удобными до конца.
И еще – что я не упаду в обморок от голода, потому что с самого утра я совершенно не хотела есть.
От страха.
От этого же страха я почти не замечала ничего вокруг. Мир превратился в череду ярких пятен – преимущественно зеленых, потому что большую часть утра я провела наедине с Элси и платьем, – в поток каких-то малопонятных мне фраз, куда менее содержательных, чем вчерашняя беседа с Присциллой, которая, по мнению Присциллы, видимо, должна была меня поддержать, но лишь больше добавила паники. И уж точно менее значимых, чем разговор, на котором присутствовали все дель Эйве, исключая Тересию: обсуждали стратегии вранья, жизнь в Арли и последующую жизнь в Альбе – и, да, платье.
Кажется, мой собственный отец уделял мне внимания меньше, чем лорд Парсиваль вчера.
Мой собственный отец не интересовался, во что я одета, пока не застал однажды в сетчатых колготках в подъезде – я шла на сейшн и, как можно догадаться, не дошла.
Интересно, что бы сказал мой отец, узнав, что его непутевое дитя оказалось так близко к вершине мира? Гордился бы? Удивлялся бы? Пытался бы найти в этом изъян?
Впрочем, он все равно не узнает.
– Глубоко же ты задумалась.
Прохладный голос Кондора вытащил меня в реальность.
– А?
Волшебник рассмеялся над моей растерянностью.
Он стоял напротив, лениво привалившись к стене рядом с зеркалом, снова в черном сюртуке и светлых брюках, совсем не похожий на заспанного и усталого Кондора, который пару часов назад притащил одну глупую леди и коробку с ее платьем в салон госпожи Фонс-Флорал.
– Я всего лишь сказал, что ты чудесно выглядишь, – голос волшебника смягчился. – И отпустил несчастную девочку отдыхать.
Кондор рассматривал меня, чуть вздернув подбородок, его взгляд был внимательным и спокойным. Та метаморфоза, которая произошла со мной, не вызывала у него ни восторга, ни изумления, но, кажется, Кондор был доволен тем, что видит. От этого я почувствовала себя увереннее.
– Последний штрих, – сказал он и подошёл ближе, сделав еле заметное движение рукой, словно набросив на меня полотно.
Магия, невидимая глазу, коснулась меня лёгкой щекоткой. Морок скрыл выглядывающий из-под ткани кусочек татуировки и поменял цвет цепочки, на которой висел мой амулет, с серебряного на бледно-золотой.
Так правда стало лучше.
– Спасибо, – выдохнула я.
Кондор пожал плечами:
– Пожалуйста, – ответил он беспечно и, взяв меня за руку, шагнул в зеркало.
Когда мы оказались там, с другой стороны, я вынула из сумочки на поясе короткие кружевные перчатки и натянула их на руки.
Комната была знакомой, и человек, ожидавший нас, тоже.
Уильям Блэкторн, неизменно строгий, неизменно в черном, словно все эти королевские балы и приемы никак его не касались, мазнул по мне взглядом, привычно пристальным и почти равнодушным, и удивленно вскинул брови.
– Чудесно выглядите, леди Лидделл. Именно так, как того требует ситуация, – сказал он и поклонился.
Мне.
Не Кондору.
Кондору он лишь коротко кивнул:
– Рад видеть тебя, Птица. Мне приказано проводить вас к его высочеству. Младшему, – добавил он почти фамильярно и снова посмотрел на меня. – Он уже ждет.
В этот раз долго блуждать по темным коридорам изнанки Дворца нам не пришлось. За вторым поворотом Блэкторн открыл какую-то малоприметную дверь рядом с одним из гобеленов и, чуть поклонившись, сделал приглашающий жест рукой.
Кондор шагнул первым. Ему пришлось наклонить голову, а мне – присобрать юбку платья.
Потайная дверца пряталась, искусно вписанная в изгибы лепнины и узор на обоях. Я обернулась, на пару секунд, испуганно дернувшись, потому что, как мне показалось, Уильям Блэкторн захлопнул за мной дверь ловушки. Он остался там, в темноте тайного коридора, а я была здесь.
В светлой, просторной парадной комнате.
Пахло гиацинтами, морозом и можжевельником, венок из которого висел над мраморным камином. Одно из двух больших окон было приоткрыто, словно бы Феликсу, который стоял рядом с ним в квадрате солнечного света, положив руки на подоконник и блаженно закинув голову назад, все еще не хватало свежести и прохлады.
Принц услышал нас и обернулся, сияя улыбкой так же, как сиял зимний день за окном.
Его волосы были собраны в низкий хвост, перевитый лентой у затылка. Небрежный локон выбивался и падал на лицо, едва касаясь скулы.
– А, – сказал Феликс. – Наконец-то.
Я присела в реверансе, пряча взгляд – так, как полагалось по этикету.