Антуан Луис Фердинанд встал с трона и протянул мне руки в знак того, что клятва была принята.
Я пялилась на пуговицы королевского камзола, думая о том, золотые они или нет, и ждала, когда все закончится.
Пальцы короля коснулись моего подбородка, заставляя поднять голову и взгляд.
– Эта клятва скрепляется поцелуем, леди Лидделл, – сказал король тихо, так, чтобы слышали только те, кто стоял рядом. И добавил, увидев на моем лице удивление: – А вы не знали? Ну что же, будем считать, что ваша служба на благо моих интересов начинается с приятных сюрпризов.
Глаза у него и у Феликса были одного оттенка – цвета зимней реки, холодные, как полынья.
Губы, в отличие от глаз, теплые, сухие, а поцелуй – коротким, прикосновение к моим губам, символ, не более.
– Перед лицом Двенадцати, – сказал Антуан Луис Фердинанд громко, не отрывая взгляда от меня. – Я принимаю клятву этой юной леди и позволяю ей войти во двор и посещать Дворец-на-Острове в любое время, когда она захочет, – он сжал мои ладони в своих и снова добавил тише. – Очень приятно; и мне жаль, что ваша болезнь помешала вам веселиться этой зимой, леди Лидделл. Молодость создана для развлечений и веселья, не так ли? – он обернулся к Феликсу и, когда принц кивнул, обвел взглядом зал. – Оставьте болезни и заботы старикам, вот мое вам наставление.
Он отпустил мои руки лениво, словно не хотел этого делать, и прежде, чем вернуться на трон, сам наклонил голову и прижал правую ладонь к груди.
Феликс сделал мне знак – я поклонилась еще раз, замешкавшись самую малость. Король улыбнулся и махнул нам рукой, приглашая занять то место, которое мы занимали.
– Неплохо держались, Мари, – сказал Феликс, когда мы вернулись к подножию лестницы. – Как полагается напуганной родственнице из глуши, ослепленной сиянием королевского лика. Успокойтесь, – он сжал мою ладонь. – Потерпите еще четверть часа – и я угощу вас вином… или что вам там разрешает ваш патрон? Горячее молоко с пряностями?
– Воды будет достаточно, – ответила я.
И посмотрела туда, где еще пару минут стояли Антея и Кондор.
То ли морок стал сильнее, то ли, пока я разглядывала королевские пряжки и пуговицы, не в силах сосредоточиться на чем-то еще, волшебники сбежали.
Стоило королю покинуть зал, как толпа зашумела, зашевелилась. Кто-то сорвался с места, чтобы найти знакомых и продолжить разговор, кто-то беспомощно озирался, не в силах понять, что теперь делать. Зашелестели наряды, замельтешили перед моими глазами яркие цвета.
Рука Феликса почти до боли сжала мой локоть:
– Пойдемте, леди Лидделл, – сказал принц и потянул меня к выходу, к тому, который был за троном. – А то кто-то еще, кроме леди Мелиссы, решит предложить вам познакомиться поближе.
Гвардейцы безропотно пропустили нас.
– Куда вы ведете меня? – спросила я в еще одном темном коридоре с гобеленами.
– В ту комнату, где мы встретились, – ответила Феликс бесстрастно. – На сегодня ваша работа выполнена. Роль сыграна отлично, леди Лидделл, я доволен. Мой брат, думаю, тоже.
Я моргнула и тряхнула головой, пытаясь вспомнить, как на меня смотрел Дар, пока его отец держал меня за руки, и смотрел ли вообще. Если честно, я вообще умудрилась забыть, что он там, за правым плечом короля, как надежда и опора.
– Вассальные клятвы действительно скрепляются поцелуем? – спросила я.
– М-м, – протянул Феликс задумчиво. – Это зависит от воли того, кто принимает клятву, но по общему правилу – да. Поцелуй – жест доверительный, – он посмотрел на меня сверху вниз. – Ими не разбрасываются просто так. Об этом вас тоже не предупредили?
Я покачала головой:
– Лорд Парсиваль целовал меня в лоб.
– Ваша клятва ему отличается от той, которую вы дали моему отцу. Но… Вы не боитесь говорить со мной о поцелуях, леди Лидделл? – тон Феликса вдруг стал насмешливым. – В темном коридоре, где нет слуг и редко кто-то ходит?
– А я должна бояться? – ответила я в тон и посмотрела на него, скосив взгляд в сторону.
– Это было бы… благоразумно, дорогая.
Феликс вдруг остановился и развернул меня лицом к себе. Его рука вдруг оказалась у меня на затылке, твердая и жесткая, она не давала отвернуться или наклонить голову вниз. Другой рукой он так же крепко держал меня за талию.
Лицо принца приблизилось к моему.
– Это было бы благоразумно, – выдохнул он, щекоча дыханием щеку. – Потому что я могу подумать, к примеру, что вы со мной флиртуете, прощупывая возможности. Или показывая эти возможности мне. Пытаетесь выяснить, есть ли у меня действительный интерес в том, чтобы демонстрировать двору нашу с вами вымышленную связь, – палец Феликса, в перчатке, коснулся моих губ. – Я был с вами более чем щедр, а потом был более чем мил. Ну что, как по-вашему? – он наклонился еще ближе – так, что если убрал бы палец, то наши губы почти касались бы. – Заслужил я поцелуй в награду и в знак верности и благодарности?
Я молчала, не зная, что делать и что говорить.
Феликс усмехнулся и, перехватив мои руки, потому что я попыталась его оттолкнуть, шепнул мне на ухо:
– Или вдруг Юлиан дель Эйве не выдержал сравнения со мной и вы, как умная и практичная леди, решили дать мне шанс? Что, я не прав?
– Вы не правы, – ответила я холодно.
– Так между вами что-то есть?
– А вам интересны сплетни? – парировала я.
– Мне интересны связи, – ответил Феликс уже не таким издевательским тоном и посмотрел мне в глаза. Освещение здесь было неверное, но, как ни пыталась я разглядеть что-то на лице принца, лицо это было непроницаемо дружелюбным. – Связи, которые я могу использовать, леди Лидделл. Они как ниточки, за которые можно дергать куколок в красивых нарядах и заставлять их делать то, что я хочу. Я вам не нравлюсь?
– Что? – выдохнула я, потому что вопрос был внезапным.
– Я вам не нравлюсь.
– Вы меня пугаете, – я почти прошипела это и дернулась, почувствовав себя так, словно змея, в глаза которой я засмотрелась, потеряла ко мне интерес, а я, наконец, обрела способность двигаться. – И я не буду кричать, я ударю вас, поверьте.
Он рассмеялся и отпустил меня, предусмотрительно отступив на шаг.
– Не пытайтесь меня ударить, леди Лидделл, за это вам могут отрубить руку, – сказал он так, словно речь шла о приглашении на пирушку. – И вы поверьте, мой интерес к вам куда глубже, чем пара поцелуев, и он совсем не про то, чтобы затащить вас в постель.
– Я рада это слышать, – огрызнулась я.
– А я рад видеть, что ваше сопротивление было совершенно искренним, дорогая. Люблю принципиальных. Пойдемте, – Феликс снова протянул мне руку, но я демонстративно ее не взяла – просто скрестила руки на груди. – Как хотите. Но мой вам совет – лучше если это останется между нами. Умный человек поймет, но кто-нибудь вспыльчивый, пожалуй, может нарваться на неприятности, которые не нужны ни мне, ни вам. Вы меня поняли?
– Да, – ответила я, глядя ему в глаза. – Но ничего не обещаю.
– Тогда проблемы останутся на вашей совести, леди Лидделл. О, – он протянул ко мне руку, и я чуть не отскочила в сторону, чем вызвала новый взрыв смеха. – Не шарахайтесь так, у вас просто… прядка выбилась. Сожалею и спешу исправить, раз я виноват.
За то время, пока шел прием, а мы блуждали по коридорам внутри стен, сумерки успели сгуститься до сизой темноты. Камин разожгли, в огромных напольных канделябрах мерцали свечи, в стеклах окон – их призрачные двойники. Гостиная, такая светлая и свежая днем, сейчас была погруженной в сумрак, но этот сумрак и оранжевые всполохи света делали ее уютнее.
Не такой формальной.
Более теплой.
На диване у камина, там же, где и я почти полтора часа назад, сидела Антея. Она успела переодеться – мужской костюм сменило строгое платье, прямое, темное, не то бордовое, не то фиолетовое – огонь и сумрак искажали цвета. Рядом с ней, на серебряном подносе стоял блестящий кофейник и чашки. Антея курила тонкую трубку, больше похожую на мундштук для сигареты, и в комнате, кроме можжевельника и горящего дерева, пахло терпким табаком и кофе.
– Оставьте нас, – сказал Феликс лакею, который закрыл за нами двери. – И принесите поесть леди Лидделл. Из того, что сейчас занимает умы благородных господ на продолжении приема, – добавил он небрежно.
Лакей поклонился и исчез.
Антея повернула к нам голову.
Крупные серьги в ее ушах, два серебряных полумесяца, острых, как серпы, поймали отблески огня.
– Иди ко мне, дорогой, – она не стала вставать, просто раскрыла объятия, и Феликс, оставив меня, с чарующей улыбкой подошел к Антее и наклонился, чтобы обнять ее и трижды поцеловать в щеки. – Как все прошло?
Она говорила мягко и напевно, медленно и тихо, и двигалась так же – лениво, совсем не так, как в зале.
Антея почти материнским жестом поправила на Феликсе шейный платок и что-то шепнула, я не слышала, и, когда принц шагнул в сторону, посмотрела на меня.
Ни удивления, ни презрения, ни интереса на ее лице не было, словно она приняла мое присутствие здесь как должное.
– А, – сказала Антея. – Вот я и вижу леди Лидделл вблизи. Подойди, дорогая, я не кусаюсь. Садись рядом.
Она похлопала рукой – в перчатке, конечно, – по дивану с другой стороны от подноса.
– Я так понимаю, мой дозор на сегодня окончен? – Феликс повернулся ко мне и проследил за мной, словно подозревал, что я не на диван сяду, а постараюсь убежать или устрою сцену. – Оставлю девицу в твоих надежных руках, – сказал он Антее. – И пойду, наконец, предамся праздности, раз молодость создана для веселья и развлечений. Хватит на сегодня дель Эйве, – добавил он с наигранной усталостью.
Он снова поцеловал Антею в щеку, которая она подставила.
– Тебя искать у себя или у Форжо? – спросила Антея.
– М, – Феликс задумчиво приложил палец к подбородку и посмотрел на потолок. – Все будет зависеть от того, есть ли у господина историографа предложения на вечер. В любом случае, я предупрежу камердинера, если куда-то уйду. Светские обязанности выматывают, леди Лидделл, – сказал он в мою сторону. – После них лучше расслабляться. Вы это быстро поймете. Спасибо за сегодняшний день, – Феликс приложил руку к груди и наклонил голову. – Вы доставили куда меньше хлопот, чем я предполагал. Надеюсь, вы и в дальнейшем будете так же благоразумны, Мари Лидделл. А, и еще, – он подошел ко мне со спины и наклонился ближе, провел пальцем по моей шее вверх, к затылку, задел мочку уха и коснулся обруча на волосах. – Оставьте венец себе. Я пришлю серьги, которые подходят к нему. Будем считать это вознаграждением добродетели.