Желтые глаза кота смотрели на меня как-то ну слишком серьезно, и я уверенно указала на дальний угол, за камином.
– Вон там.
Кот, дергая кончиком хвоста, осторожно подошел к камину. Обнюхал его, прыгнул на полку, заглянул за шторы ближайшего окна – он искал что-то. Ходы, поняла я. Следы. Любые отметки в настоящем мире, которые могли стать знаком, что сон я видела не просто так.
– Какие ленивые слуги, – Ахо демонстративно чихнул. – Но, кроме пыли и паутины, здесь ничего нет, человечье дитя.
– Сны – только сны, о, фэйри? – в тон ему ответила я.
– Некоторые сны – не просто сны, – он засеменил к выходу, тоже демонстративно, и мне осталось только идти вслед за ним. – И наш с тобой господин это прекрасно знает. Он не стал бы оставлять тебя в небезопасном месте, у хрупкой границы, но даже он не знает, не окажется ли вдруг крепкое ломким и податливым злой воле.
– Конечно, – ответила я. – Именно поэтому ко мне приставлен не в меру болтливый кот, который пересказывает мои сны своему господину.
Какая-нибудь горничная, подумала я, могла бы решить, что это не кот гуляет со мной по дому, а я приглядываю за котом. Для которого дом снят.
А кот, к примеру, зачарованный дворянин или принц соседнего государства.
– Некоторые сны, человечье дитя, полны тайных троп и волшебства, – проворчал Ахо уже у двери, ведущей в коридор. – Вам ли это не знать, леди, прогулявшаяся под ручку с повелителем вьюг по Изнанке мира. Я исследую этот паршивый дом от и до, найду все лазейки, которые здесь могут быть, – пообещал он со странной, незнакомой мне до того уверенностью.
– И зачем тебе это? Давно не пачкался в пыли?
Я приоткрыла дверь, предлагая коту выйти первым.
Ахо остановился и посмотрел на меня, как на дуру.
– Я думал, человечье дитя набралось ума, – процедил он. – Но, видимо, труды леди Присциллы пропали впустую.
Я и бровью не повела.
Кот в гордом молчании и с презрительно задранным носом прошествовал в коридор – мимо меня и мимо горничной, почтительно отошедшей с его пути.
Если девушка и слышала что-то, она не выдала себя.
Дом не успел прогреться, и в некоторых комнатах и коридорах было холодно. Я мерзла, но не только поэтому: тревога и усталость мешали мне согреться. Даже рядом с разожженным камином я чувствовала себя неуютно.
День получился очень странным и полным суеты. Мы мало говорили друг с другом, словно бы все трое оказались вдруг заняты какими-то невероятно важными вещами, сожравшими все наше время. Ренар пробегал мимо, ласково трепал меня по плечу и спрашивал, все ли у меня хорошо. Кондор все время куда-то исчезал: я видела его и хотела было подойти, но в следующую минуту на месте его уже не было. Меня же дергали из стороны в сторону, задавали мне вопросы, на которые я давала невнятные ответы: какие цветы я люблю, во сколько я предпочитаю завтракать, ужинать, нужна ли мне помощь перед сном, когда появится моя модистка и планирую ли я принимать визитеров в ближайшие дни.
Я почувствовала себя школьницей, которая забыла о своем домашнем задании, не выполнила его и сейчас краснела, потому что пришла пора практики – а она ничегошеньки не знала и потому терялась. Здесь не было старших леди, решавших все за меня, глупенькую, неопытную гостью в большом доме. Не было здесь и Сильвии с ее боггартами, которым не пришлось бы ничего объяснять.
Я почти паниковала.
Слуги проявляли снисходительность, кланялись и принимали.
Нагулявшись по дому, я заперлась в спальне, с котом и книгой, соврав, что устала от перемещений и хочу поспать. Я сидела в глубоком кресле у окна, мерзла от нервов и злобно смотрела в «Зимний витраж» – роман в новеллах некого господина Сеттерфилда, который позаимствовала из шкафа в бывшем кабинете леди Аниты (теперь кабинет, конечно, считался моим). Книг по магии в том шкафу не было, сказок – тоже, а злобно смотреть в пособия по этикету мне надоело.
«Зимний витраж», к счастью, был с картинками: очень нежными и очень холодными, сплошные ветки в инее, девицы посреди заснеженных улиц, замерзшие пруды в парках и ледяные узоры на окнах, все – акварельное и зыбкое, невесомое, прозрачное, как морозный воздух.
Ренар нашел меня на сороковой странице, там, где героиня, бедная сирота, попадает в большой блестящий дом, к родственникам, богатым и знатным. Я не услышала, как он открыл дверь – история увлекла меня, незаметно и мягко утащила на глубину.
То ли дело было в картинках, то ли в героине, то ли в том, что я устала от реальности и сбежала бы куда угодно, лишь бы оно меня отвлекло.
В любом случае – я вздрогнула, когда кто-то постучал костяшками по дереву, чтобы привлечь мое внимание.
– Привет, – сказал Ренар.
Он стоял у стены, в тени портьеры, очень спокойный, почти расслабленный – на первый взгляд. Было в нем какое-то напряжение, затаенная тревога. Или мне показалось.
– Как ты сюда попал? – спросила я.
И закрыла книгу, заложив место, на котором остановилась, пальцем.
Ренар усмехнулся:
– Искал тайные ходы, – сказал он. – Нашел тот, который ведет в эту комнату из антресолей. Решил предупредить тебя, вдруг ты снова захочешь поболтать среди ночи.
Я нахмурилась.
– В следующий раз возьми с собой кота, – сказала я, кивнув на Ахо, спящего на краешке кровати – прямо на стеганом покрывале из темно-розового шелка. Ахо дернул ухом. – Он планировал заняться тем же самым.
– Очень умный котик, – Ренар весело сощурился. – Непременно воспользуюсь его помощью. Но на самом деле, – он легко плюхнулся в кресло напротив, – я воспользовался случаем. Обед почти готов, и горничная позвала бы тебя через четверть часа, но я решил опередить ее. Как видишь, успел.
Он улыбнулся – но до конца веселым так и не стал.
Что-то было не так, но я не могла понять, что именно.
Мы обедали вдвоем – Кондор исчез куда-то, отговорившись важными делами. Столовая, очень светлая и просторная, с окнами, выходящими на площадь, была слишком большой – ее явно использовали для обедов куда более торжественных, чем наш. Ахо сидел у камина из белого мрамора – пушистое пятно чернильной тьмы – и наблюдал за снующими туда-сюда слугами.
Я перестала чувствовать себя провинившейся школьницей, слишком безответственной, чтобы ей можно было поручить взрослые дела.
Теперь я казалась себе глупой девочкой, напялившей слишком взрослое платье, еще и не по размеру, и туфли старшей сестры.
Я боялась прикасаться к вещам, чтобы ненароком не разбить что-нибудь, что стоит дороже, чем вся моя жизнь.
Я боялась сказать лишнее, то, что выдаст нас всех и позволит слугам, которым я не доверяла, догадаться о чем-нибудь, о чем им догадываться не нужно.
Ренар, кажется, тоже перестал находить себе место.
Даже в первый день в Гнезде, под презрительным взглядом Присциллы, готовой комментировать каждое его движение, он казался куда смелее, чем здесь, увереннее и веселее.
Когда Кондор вернулся – в зимних сумерках, на исходе дня, немного задерганный, но не то, чтобы усталый – мы сидели в моей комнате, очень тихо, я – с «Зимним витражом», Ренар – с картами, из которых раскладывал замысловатый пасьянс.
– Ну что же, – сказал волшебник, чуть задрав подбородок, словно пытался рассмотреть нас получше. – Я вижу, вы весело проводите время.
– Никто из слуг в здравом уме не будет вредить нам, – сказал Кондор за ужином. – Они все достаточно умны и осторожны. Не знаю, чьего гнева боятся больше, моего или леди Аниты, но, – он обвел нас пристальным, чуть насмешливым взглядом – так смотрят на испуганных детей, когда под кроватью не оказывается монстра. – Но я хорошо знаю, как могу испортить им жизнь. Поэтому не переживай, милая, – Кондор расстегнул манжеты и подвернул рукава рубашки. – Лучше будь добра и передай мне корзину с хлебом.
– Какой-то ты слишком веселый, – сказала я, но просьбу выполнила.
– Я так голоден, милая, что мне некогда переживать, – отшутился он и повернулся к Ренару. Тот сидел едва ли не на краешке стула, словно был готов в любой момент сорваться с места и убежать. – Я понимаю, Мари испугалась слуг, она к ним не привыкла, но ты-то чего?
Ренар пожал плечами.
Здесь, в Арли, спустившись к ужину, он поменял одежду и сейчас был совсем не похож на себя из Замка: жилет строже, ворот рубашки перехвачен белым платком. Волосы забраны в хвост, очень аккуратный, ни одной выбившейся прядки.
Не знаю, была ли я права, но Ренар куда больше походил на юношу из небогатой, но приличной семьи, чем на чародейского слугу. Но в том, что за роль отвел ему Кондор, я так и не разобралась – и не горела желанием разбираться.
– Я не был в больших городах очень давно, Птица, – сказал Ренар, чуть щурясь. – И почти столько же – не жил в тени блестящих лордов и леди. Не сказал бы, что мне это не нравится, но это, – он покосился на меня. – Тоже немного про другой мир.
– Значит, мой дом не был для тебя достаточно блестящим? – спросил волшебник и наклонил голову к плечу.
Ренар усмехнулся – так, что стало ясно: то ли они поссорились, то ли не сошлись во мнениях о чем-то важном. Но очень умело пытаются это скрывать.
– В доме твоей семьи, Кондор, сплошные сумерки и сквозняки, – голос Ренара звучал спокойно. – Но там понятные правила и честные игроки, а в таких местах, как это, только мошенников и жди.
– Ты всегда можешь отказаться, – Кондор отвел взгляд в сторону, словно ужин интересовал его больше беседы. – И уйти к Шамасу, как и хотел.
Это прозвучало так, словно ему все равно – не взаправду, но он очень хочет, чтобы так казалось.
Я почувствовала, как в животе появляется холодный ком.
Словно кусочек моего мира здесь, того, в котором я могла не бояться ни зубастых фэйри, ни хитрых принцев, перестал быть безопасным – он пошел трещинами и грозил развалиться.
– Я знаю, – Ренар смотрел прямо на волшебника, чуть откинувшись на спинку стула. – Но оставить вас с леди Лидделл одних – все равно, что бросить детей в темном лесу. Должен же кто-то следить за тем, чтобы ты не угробил себя магией, а леди не загрустила?