– Леди Лидделл и ее неуемное любопытство, – проворчал Кондор, утягивая меня к зеркалу. – Расскажу.
Я думала, он отведет меня в одно из тех мест, где можно ослепнуть от блеска серебра и белоснежности скатертей, поэтому удивилась, когда мы вышли в темную комнату с невысоким потолком. И не сразу поняла, где мы.
Знакомый прилавок, заставленные диковинками полки за ним, знакомая этажерка с кристаллами, тусклый свет, льющийся из окна – и зеленый сюртук, беспечно оставленный на стуле с той стороны прилавка.
У меня дыхание перехватило от радости и, кажется, эта радость отразилась у меня на лице. Кондор довольно усмехнулся.
– Я подумал, что ты будешь не против, – сказал он. – Встретиться с кем-то… – он задумчиво сощурился, словно подбирал слово. – Знакомым.
Близким – мысленно поправила я.
Ну, условно.
– Даже если это значит, что на обед у тебя будет вчерашнее жаркое и яблоки. Пойдем, – он подтолкнул меня к прилавку, за которым прятался вход в жилую часть дома, и признался чуть тише: – Я тоже по нему соскучился.
На следующий день Амелии разрешили вставать с постели и читать.
В комнате как-то сами собой образовались гора корзин с подарками и ворох писем на серебряном подносе. И цветы – бледно-голубые гортензии, мелкие белые розочки, крокусы и орхидеи. Чудеса посреди зимы. Денег дарители не жалели.
Кармиль добилась своего: ее пустили в комнату сестры, пусть леди Катарина и покачала при этом головой, неодобрительно поджав губы. Кармиль была настойчива и сейчас вся сияла торжеством. Амелия могла представить, на что она пошла, чтобы сидеть здесь – в кресле у камина, закинув ноги на подлокотник, уплетая засахаренные фрукты, присланные каким-то высокородным господином. Топала ногами? Отказывалась говорить? Фыркала и обещала не спать ночью? Или, наоборот, – вела себя как послушная, хорошая девочка, очень расстроенная разлукой с больной сестрой?
За окном сиял солнцем морозный зимний день.
Кармиль перебирала письма на серебряном подносе и зачитывала их вслух. Едко и насмешливо.
Возможно, прошлая Амелия, та, которую не запирали в комнате, не запрещали читать, не грозили отнять у нее то, что стало вдруг дорого, прониклась бы сочувствием к несчастным леди, метившим ей в подруги, к пожилым матронам и добрым старичкам, которые, узнав о болезни принцессы, стремились выразить ей сочувствие и пожелать скорейшего выздоровления.
Все утро она не чувствовала ни радости, ни воодушевления. Корзины, цветы и письма скорее раздражали ее. Кармиль нашла тот единственный способ развлечь сестру, который действительно сработал. Сделала она это намеренно или всего лишь поддалась злобе, которая, кажется, прорастала в ней с того момента, как они поселились в Альбе, было уже не так важно.
– А вот леди Роуш. Она прислала чудесные орехи в меду. И эта леди Роуш тоже надеется, что скоро ты снова украсишь собой редкие зимние балы и приемы, – Кармиль тяжело вздохнула. – Как весенний первоцвет, пробившийся сквозь снег.
Она скомкала письмо и бросила его в огонь, небрежно и метко.
– Жаль, я не помню, кто такая эта леди Роуш, – Амелия проследила, как вспыхивает бумажный комок. – Я бы ответила ей. Или нет.
– У тебя нет сил, – Кармиль покачала головой, изображая рассудительность. Холодный тон сестры, кажется, не удивил ее. – Ты не можешь ответить всем и каждому. Ты можешь де-ле-ги-ро-вать это мне, – она произнесла сложное слово по слогам, словно ребенок, не до конца понимающий его значение. – Уж я-то отвечу всем! Ты будешь королевой, а я стану твоей верной помощницей! – Кармиль мечтательно запрокинула голову и посмотрела на потолок. – Буду ходить за тобой и записывать поручения, а вечерами отвечать на письма тем, кого ты не хочешь видеть.
Амелия улыбнулась, хотя улыбка вышла не особо веселой.
– Девочки не наследуют трон, – напомнила она.
Кармиль повернула голову, как напуганная резким звуком кошка. Ее глаза опасно сощурились.
Что ты такое посмела сказать, дорогая сестрица?
– Девочки выходят замуж за будущих королей, – произнесла Кармиль торжественно и вернулась к письмам.
Тонкая рука зависла над ворохом конвертов – разноцветных, маленьких и больших, треугольных, квадратных, запечатанных и нет, – и нырнула в него. Кармиль искала что-то, яростно, целеустремленно, словно была твердо уверена, что оно там было. С улыбкой победительницы она вытащила единственный конверт и протянула его Амелии.
– Вот письмо, которое тебе точно стоит прочитать, – сказала Кармиль.
Ее глаза блестели азартом.
Амелия неохотно встала с кровати, на краю которой сидела все это время, и забрала письмо.
На конверте была знакомая печать с линдвормом.
Фрейлины, окружившие Амелию, немало болтали, в том числе – о мальчишках, и о том, что мальчишеский почерк – грубый, небрежный, сплошные каракули и кляксы. Почерк у Ивейна был другим – ровные, уверенные строки, четкие буквы, ни единой помарки, словно письмо переписали не раз. Но слова казались искренними. Правда, немногочисленными.
Амелия читала. Кармиль замерла, почти не дышала, чтобы не мешать сестре, но ее жажда узнать, что же там такого, тайного, ощущалась в воздухе, как затишье перед грозой.
– Он пишет про премерзкую погоду, – сказала Амелия спокойно. Во взгляде Кармиль мелькнуло разочарование. – И советует мне быть внимательнее к своему здоровью. И выражает надежду, что я поправлюсь быстро, и он будет рад увидеть меня снова. И еще тут, – Амелия сощурилась, надеясь, что верно истолковала намек. – Кажется, тут приглашение на чай.
Разочарование Кармиль сменилось торжеством. Она выхватила письмо из рук сестры, почти грубо – Амелия опешила и не смогла возмутиться, – и уставилась на лист у себя в руках. Кармиль нахмурилась, сведя брови на переносице, и поджала губы – она вся была сосредоточенность и внимание, словно там, между ровных строк, скрывалось что-то тайное, и лишь внимательный взгляд мог это уловить.
– Да, – сказала Кармиль наконец. Было не ясно, разочаровалась она снова или нет. – Ивейн Вортигерн намекает, что его семья собирается пригласить нашу матушку и нас вместе с ней в гости, что может означать начало великой дружбы.
– Но наша матушка была вчера у лорда Вортигерна, – прошептала Амелия.
– Да, – кивнула Кармиль, удивленно подняв бровь. – Видимо, договаривалась об этой встрече. Ах, милая сестра, – притворно тягостно вздохнула она и сложила письмо по линиям сгиба. – Милая, наивная сестра, ты не видишь, к чему все идет, – Кармиль протянула письмо, почти толкнула им Амелию в грудь. – Могу поспорить на свои новые серьги, что лорд Вортигерн хочет заполучить тебя в невесты сыну, а сын…
– Но… – Амелия непонимающе моргнула.
– А сын, кажется, не против, – Кармиль дождалась, пока сестра возьмет сложенный лист у нее из рук, и с улыбкой провидицы, предсказание которой сбылось у нее на глазах, развернулась к подаркам. – Чему ты удивляешься? Девочки выходят замуж за будущих королей, а юный Вортигерн…
– Не принц, – Амелия поежилась и брезгливо дернулась, словно письмо в ее руке превратилось во что-то отвратительное. – Это нечестно! – воскликнула она чуть злее, чем хотела, и чуть плаксивее. – Я думала…
– Что он пишет тебе трогательные письма, потому что увлечен? – Кармиль подняла голову и улыбнулась. Она села на корточки рядом с самой большой корзиной и собиралась проверить, что в ней. – Одно не противоречит другому, милая сестра. Он может быть искренне увлечен. А мог искренне увлечься после того, как старший лорд Вортигерн приказал ему присмотреться к тебе.
В ее голосе прозвучало что-то странное, незнакомое. Совсем чужое. Совсем не то, что должно быть в голосе у пятнадцатилетней девушки, сидящей на корточках рядом с корзиной со сладостями. Словно Кармиль говорила не сама, а лишь повторяла за кем-то сказанное.
– Ты подслушивала… – поняла Амелия.
Кармиль молча отвела взгляд. Тонкая улыбка на ее губах сказала все.
– Вчера вечером матушка и леди Алексиана обсуждали… встречу, – призналась она и достала из корзины яркую коробку, в которой оказалось обсыпанное сахаром печенье. – И то, что Ивейн, кажется, милый юноша и умный. И почти равен тебе.
Амелия раздраженно метнулась к камину и застыла, словно ее злость разбилась о стеклянную стену. Письмо от Ивейна, первое, она сожгла, потому что оно было слишком важным. А это собиралась сжечь, потому что оно превращало то, первое, в нечто лживое и потому недостойное занимать в ее, Амелии, сердце хоть какое-то место. Это было так… похоже на то, что творила героиня романа, который Амелии читала леди Бронкль: сплошные порывы, вздохи и яростное швыряние в огонь тайных посланий.
Фу.
Амелия почувствовала, как внутри у нее рождается странный, похожий на слезы смех, от которого хочется поскорее сесть хоть куда-нибудь, чтобы ноги не подкосились. Ее плечи задрожали, она сжалась и почти упала на пол рядом с сестрой.
Кармиль удивилась, но удивление быстро сменилось ехидством.
– Он думает, что охотник, – сказала она, снова отводя взгляд – не потому что врала или смущалась, а потому что ее заинтересовало содержимое бархатного футляра, присланного некой леди Соул. – Нужно объяснить ему, что он сильно заблуждается. Устроим ему испытания. Эй, ты чего? – она заметила, что Амелия смотрит куда-то в сторону и молчит, нахмурившись и печально сжав губы.
– Ничего, – Амелия тряхнула головой и улыбнулась, старательно изображая искренность. – Послушай, – она схватила Кармиль за руку, помешав той достать из футляра забавный серебряный браслет-цепочку, на котором висели разноцветные стеклянные бусины.
– Что?
Кармиль подняла взгляд.
Она все еще была серьезна.
На Амелию смотрело ее почти отражение, просто более красивое, более тонкое, более взрослое – и с чуть другими глазами. Яркими. Серо-голубыми, как зимняя река.
Кармиль смотрела внимательно и совершенно точно собиралась слушать, что скажет сестра.