Это было похоже на злую, удушающую заботу, и Бриджет не знала, что делать.
Она была у себя одна.
Двое мужчин, волшебники – что-то внутри противилось этому, словно в той, прошлой жизни Бриджет не было места колдовству – оба волшебника не нравились ей. Первый, светловолосый и юный, утомлял своей непонятливостью и раздражал покорностью, с которой он принимал все вокруг: закрытые окна, сумерки, леди Хеллен, угрюмые ответы Бриджет. Второго волшебника.
Высокого и опасного, с холодными, ловкими пальцами, прикосновение которых к вискам Бриджет снимало головную боль – и заставляло туманные щупальца, опутавшие память Бриджет, лениво шевелиться.
В последний раз он притащил с собой девчонку – симпатичную даже, опрятную, но слишком уж участливую. Как есть – фальшивка, маленькая лицемерная дрянь. Именно она спасла Бриджет в ту ночь, когда что-то случилось, но Бриджет не помнила ничегошеньки, а потому верить девице не спешила и была солидарна с леди Хеллен в ее неприязни.
Ей просто хотелось, чтобы ее оставили в покое и не трогали. Тем более, рядом с девицей голова болела еще сильнее.
Делать в огромном доме было совершенно нечего.
Бриджет пыталась читать книги, но от чтения болела голова, а слова рассыпались по странице, не желая связываться в предложения. Она вышивала, сидя рядом с леди Хеллен, но больше колола себе пальцы и путала нитки. Она пыталась помогать на кухне, но ей не доверяли ничего сложнее печенья и тостов.
Передвигаться по лестницам и коридорам можно было свободно, только кабинет в башне, место, где Габриэль держал книги по магии и прочие колдовские вещи, оставался закрыт. Туда было нельзя никому, кроме самого Габриэля и его гостей, и даже леди Хеллен Хьюм не смела нарушить этот запрет.
Бриджет знала, что была в той комнате наверху. Не помнила ни того, когда это было, ни обстоятельств, ни самой комнаты – просто знала, что была там. Там произошло что-то важное.
Иногда Бриджет видела все это во сне. Она просыпалась в слезах и хваталась за обрывки воспоминаний, но они таяли, как туманные ленты.
Бриджет была никем. Ни памяти, ни имени, ни места в мире.
Поэтому она решила, что постарается стать собой.
И начать нужно было с запертой комнаты.
Завтракали они вместе, молча и быстро, словно никто за столом не желал задержаться подольше. Габриэль сидел во главе и напоминал растерянного ребенка. Стол был слишком большим для троих, а в ложках, вилках и тарелках Бриджет неизменно путалась. Леди Хеллен следила за ними обоими, щурясь, словно видела в Бриджет угрозу.
Леди Хеллен вообще привыкла подозревать всех и вся, Бриджет успела это понять: она провела под присмотром почтенной тетушки своего покровителя достаточно времени, чтобы выучить ее повадки. Оставалось понять другое: как повернуть эту подозрительность в нужную сторону?
Превратить леди Хеллен в союзницу? Не стоило и пытаться, конечно. Куда проще нейтрализовать ее, притупить бдительность, а потом обвести вокруг пальца.
Бриджет потянулась к тонкостенной фарфоровой чашке и подумала, что в той, забытой жизни, наверное, не была хорошим человеком.
Хорошие люди не думают о том, как обманывать других людей, не сделавших им ничего дурного. По крайней мере, так ей запомнилось.
– Я бы хотела прогуляться в саду сегодня, – сказала Бриджет, не поднимая взгляда.
К тому, что леди Хеллен раздражалась, если смотреть ей прямо в глаза, она тоже успела привыкнуть.
Нож Габриэля скользнул по тарелке с неприятным скрежетом.
– Лекарь говорил, что мне нужен свежий воздух. И та женщина, ну, которую вы просили осмотреть меня…
Такая же желтоглазая, как второй волшебник.
Интересно, они родственники?
– Я помню, что говорила леди Присцилла, – ответила леди Хеллен.
Она была недовольна. То ли тем, что Бриджет заговорила вдруг сама, не дождавшись, пока к ней обратятся. То ли тем, что ей пришлось признать правоту своей гостьи.
Бриджет, может быть, отшибло память, но голова у нее работала неплохо.
– После обеда, – леди Хеллен натянуто улыбнулась. – Я не могу отпустить вас одну, моя дорогая, а горничным не следует доверять столь важное дело, как присмотр за больными на прогулке.
Бриджет не стала возражать, хотя давно не чувствовала себя больной. Сидение в четырех стенах выматывало куда сильнее болезни, нервировало и раздражало. Очень хотелось посмотреть на город не только из окна спальни, увидеть не только крыши и ограды чужих домов, но даже сад был маленькой победой.
И Бриджет посмотрела на Габриэля. Украдкой, так, чтобы наблюдательная и ревнивая леди Хеллен не поймала ее за этим.
Бриджет не помнила, кем она была в прошлой жизни, это так.
Все, что случилось до ее пробуждения поздним вечером в гостевой спальне этого дома, было сплошным белым пятном. Пустотой. Слезливая история, которую ей рассказали – о потерянной и замерзшей девушке, которую заметила на улице подруга волшебников, – в Бриджет никак не отозвалась. Зато отзывалось другое.
Зеркала не нравились Бриджет – а их в доме Габриэля было немало. Большие, отражающие ее во весь рост, от светлой макушки до торчащих из-под шерстяного подола носков домашних туфель, и маленькие, висевшие рядом со светильниками или прячущиеся между окон. Бриджет не могла смотреть на себя.
Отражение в зеркале было чужим. Бриджет скользила взглядом по силуэту незнакомки и не могла связать эту девушку, светловолосую и тонкую, с болезненными тенями на худом лице, с кем-то, кого звали Бриджет и кто жил в городе под названием Альба в доме человека по имени Габриэль Моррис.
Но не только это превратило зеркала в нечто неприятное. По вечерам, когда она шла от столовой к себе сквозь полусонные, сумрачные коридоры, зеркала казались Бриджет глубокими провалами, полными теней. Зеркала ловили предметы – кусок шторы, лоскут обоев, ножку канделябра, стоящего на этажерке, и там, в мире за стеклом, все выглядело иначе.
Бриджет не любила зеркало в своей комнате и старалась спать так, чтобы случайно не увидеть его поверхность при пробуждении. Но, даже оставленное за спиной, это зеркало внушало смутную тревогу, словно что-то внутри его затаилось и ждало.
Видеть вечерние окна, за которыми сгущались сумерки, было тоже неприятно, и Бриджет радовалась тому, что в этом доме шторы были плотными, из тяжелого, пыльного бархата.
В сад ее отпустили раньше обеда – леди Хеллен нашла в себе силы одеться и настроиться на тщательное изучение того, во что сад превратился без твердой хозяйской руки. Габриэль был не способен на то, чтобы вести дела, – это Бриджет слышала уже не раз, и в тихом ворчании, и сказанное громко и недовольно самому Габриэлю или стене.
Пока Хеллен Хьюм озадаченно квохтала и размахивала руками, словно превратилась в огромную черную курицу на белом снегу, и заставляла экономку что-то запоминать и краснеть от несправедливых упреков, Бриджет остановилась у скамьи, стряхнула с нее пушистый снег и села, скрестив лодыжки.
Морозный воздух щекотал нос, а глаза резало от непривычной яркости: даже в тусклом, пасмурном зимнем утре света было больше, чем в плотно зашторенных комнатах. Чужое пальто оказалось слишком легким для этой погоды, Бриджет чувствовала, как холод постепенно проникает под него, но готова была терпеть.
Она глубоко вдохнула, позволив зиме заполнить легкие, и почувствовала, как голова становится ясной и пустой. По-хорошему пустой, а не как обычно. Точно так же было перед приходом леди Присциллы, когда Бриджет открыла окно в комнате и не читала, а наблюдала, как снег проникает внутрь. Ей очень хотелось впустить зиму в дом, поселить ее в нем, вычистить все пыльные углы, все темные зеркала, всю гнилую память.
И тогда, может быть, случится что-то хорошее.
Кто-то коснулся ее плеча и встряхнул.
– Дорогая? – голос звучал озадаченно.
Бриджет открыла глаза.
Хеллен Хьюм стояла рядом, почти нависнув над ней. В ее взгляде плескалась тревога.
– Я испугалась, что вы потеряли сознание, – сказала она, одергивая руку. – Говорят, такое бывает, если кто-то слишком долго пробыл на свежем воздухе с непривычки. Я закончила дела, пойдемте домой, а то замерзнете, – добавила она быстро, чтобы Бриджет не успела ей воспротивиться.
Габриэль прятался в кабинете. Леди Хеллен, пронырливая и навязчивая, перед кабинетом замирала и не смела даже носа туда сунуть, словно за дубовыми дверьми скрывалось что-то, с чем она не хотела соприкасаться.
Скрыться от нее в библиотеке или гостиной было невозможно, Бриджет уже успела это понять и даже сочувствовала бедному господину Моррису. И завидовала, чего скрывать. Она бы тоже пряталась – если бы могла. Увы, у нее не было кабинета, а саму Бриджет леди Хеллен считала своей собственностью: не то маленьким ребенком, не то комнатной собачкой, за которой нужен глаз да глаз – вдруг напакостит на дорогом ковре посреди гостиной?
Но в этот раз, после прогулки в саду леди Хеллен нашла себе другое занятие и другую жертву, и ушла по делам, оставив дом без своего строгого присмотра. Бриджет не сразу поняла, что случилось: в доме воцарилась спокойная тишина, словно он получил право на передышку.
И Бриджет вместе с ним.
Глупая книжка, поучительная сказка для девочек, не занимала ее нисколько – не больше, чем птички, клюющие боярышник за окном. Бриджет захлопнула ее, встала с кресла и пошла претворять свой план в жизнь.
Она многое успела передумать за эти дни и многое решить.
Раз уж леди Хеллен тут, чтобы приглядывать за бедной потеряшкой, пока та не вспомнит, кто она, или пока не найдутся ее родственники, то чем быстрее Бриджет справится с собой и своей памятью – тем быстрее сам Габриэль избавится от власти тетушки.
Это было выгодно обоим.
Так она ему и сказала, когда после короткого стука вошла в кабинет.
Габриэль оторвал взгляд от тетради, в которой что-то аккуратно писал. Его взгляд за стеклами очков был потерянным, как у задремавшего человека, которого разбудил резкий окрик.