– Мой.
– И для тебя он полон воспоминаний. Историй, который произошли здесь. Чувств, что ты прожил здесь. А для меня – это просто дом, куда ты привел меня – и только. И так всегда. Если бы я могла показать тебе свой лес, то это тоже был бы только лес для тебя и место с воспоминаниями – для меня.
– Ты сама говорила о книгах. И об этих… фильмах?
– Каждый человек может что-то рассказать о своем мире. Или одному человеку, или многим – воплотив что-то в стихотворениях, картинах или еще как-то. Но это все равно не позволяет привести в этот мир внутри кого-то так, чтобы он поселился в том мире. Это все… как визит в гости. Не более. И даже так гость не войдет во все комнаты и не увидит все так же, как видит хозяин.
Это казалась странным. Сюрреалистичным – она сидела в столовой незнакомого деревенского дома и говорила с его хозяином, умершим сколько – восемьдесят? Девяносто лет назад? Разглагольствовала о философских матерях в мире, пропитанном холодом и одиночеством, настолько вязкими, что можно было пощупать руками.
– Что я могу для тебя сделать, Вася?
Парень, до того о чем-то думавший, поднимает голову. Несколько секунд он изучает ее – а потом совсем по-мальчишески улыбается.
– Останься.
– Я не могу. И мы оба это знаем. Я побуду здесь, а потом уйду дальше, хотя и хочу остаться. Но не могу.
– Останься! Мы будем говорить обо всем. Вот так как сейчас.
– Я рада остаться, Вася. Но не могу. Правда. Я не могу долго находиться здесь – как и все остальные. Спроси что-нибудь другое. Что я смогу сделать – и я сделаю.
– Тогда верни всех.
– Что?
– Верни всех. Верни все обратно. Ты ведь не такая, как обычные люди. Я это вижу. Верни всех. Маму, папу, братьев. Мой дом. Чтобы здесь были звуки. И запахи. И голоса. Верни!
– Вася, – Саша старалась придать голосу мягкости. На деле она не могла говорить ровно, слишком много боли было в этом призыве. Слишком много – для нее, по крайней мере.– Никто не может этого сделать.
Она в несколько вдохов старается ослабить комок в горле. Сколько раз она так просила сама не зная кого?
– Я не могу вернуть их. Я не могу вернуть и свою семью. Мертвые ушли навсегда, и мы сможем увидеть их только пойдя следом. Когда придет время.
– Пустые отговорки. Верни!
– Нет. Я… – на секунду Саша запинается, понимая, что говорит с ребенком. Пусть и прожившем очень много лет, но ребенком. А потом продолжает, пытаясь объяснить то, что объяснить, кажется, невозможно: – я видела. Свою семью – когда была близка к смерти. Они там были. И я верю, что они там… ждут. Но я не могу их вернуть. И я не могу помочь тебе в этом. Никак. Прости – это невозможно. Они ушли навсегда.
– Ты врешь!
Саша только качает головой.
– Хотела бы. Но я говорю правду.
– Да пошла ты! – Вася вскакивает и выбегает в сени. Хлопает дверь.
Саша остается сидеть на лавке. Холод обступает ее со всех сторон. Неуютно донельзя и хочется есть. Очень хочется – но еды нет. Нет – и никогда не будет. Никакой.
– Понятно, он ведь умер от голода – Саша говорит себе под нос, стараясь справиться с нахлынувшими чувствами. Странно, но Изнанки она тут вовсе не чувствует. Впрочем, она ведь в своем лесу не ощущала ее.
Нет Изнанки. Только холод и страх, туманящие остатки здравомыслия.
О голодоморе она знает не так уж и много. Только из статей да пары отчетов, скорее публицистических, чем научных. Но сейчас, сидя там, где некогда принимали пищу, становившуюся все хуже и хуже, а после и вовсе закончившуюся, она чувствует лишь слабые отголоски тех эмоций, что переживали погибшие.
Страх. Желание есть, есть что угодно, хоть бы и человеческую плоть, желание ощутить еду в желудке, ощутить его наполненность, столь сильное, что заслоняет собой весь мир. Сильное – и неутолимое. Потому что еды нет. И не будет.
– Александра Николаевна, – из сеней показывается голова Жени. – Он ушел. Побежали отсюда!
Саша сомневается. Она хочет уйти. Хочет сбежать подальше от боли в желудке, от голода, грызущего кости так сильно, что она готова наброситься даже на этого непосредственного замкнутого мальчика… Но она нужна Васе. Нужна здесь. И к тому же… Она просила отпустить Женю в обмен на себя. Она обещала остаться.
Это было глупо. Безрассудно.
Но несмотря ни на что – она не могла оставить Васю здесь одного с чудовищными воспоминаниями. Все остальное словно притупилось, стерлось. Осталось только голод и желание помочь ребенку, пусть и столь… странному.
Сколько она сама мечтала чтобы хоть кто-нибудь был рядом – когда ушел отец, мать, Виталик?
Как она могла бросить Васю теперь, зная, что он чувствует то же самое, и даже во много раз хуже – ведь его семья погибла на его глазах?
– Беги, Жень. Беги в лагерь. Василий тебя не тронет. Пойдешь по дороге обратно, к реке и там увидишь, куда нужно идти, – она не была уверена в правильности маршрута. Но надеялась, что мальчик поймет, куда нужно идти.
– А вы?
– А я останусь здесь. Все будет хорошо. Беги!
Женя подчиняется. Саша вздыхает с облегчением, когда быстрые шаги уходят прочь, а она остается один на один с чужим голодом, холодом и одиночеством, постепенно словно бы вымывающими из тело остатки тепла.
Будет ли семья зла на нее за тот побег из пещеры? Наверное, она скоро узнает.
– Странная ты, – Вася явно успокаивается, возвращаясь в комнату. – Зачем осталась? Сама же говоришь, что не сможешь здесь быть долго.
– Я умру, – странно, но произнося это сама Саша не особо почему-то верит в сказанное. – Но мы все когда-нибудь умираем. Этого не изменить.
Вася усмехается. Он садится за стол и долго, пристально рассматривает Сашу. Потом все-таки спрашивает
– Ты правда думаешь, что они там… дальше?
– Да.
– И что ты чувствовала, зная, что они далеко и никогда не вернуться?
– Что я ничего не могу изменить. Как бы мне ни было грустно и больно – я ничего не могу изменить. Прошлое нельзя исправить, как бы не хотелось. Оно просто есть. Просто когда придет время – я окажусь вместе с ними. Возможно – оно скоро придет.
Вася продолжает на нее смотреть. Глазами разом и мальчика и старого, очень старого и очень странного существа, сотканного, кажется, из боли, голода и бескрайней тоски.
– Здесь осень. Последняя осень перед тем как все началось. Это мой дом, моя деревня, где я вырос. Я стольких привел сюда в надежде, что все будет по-старому… Но никто не может сделать все вокруг снова живым. Никто – сколько бы я ни пытался. Кого бы ни приводил. Даже ты – ты ведь на меня похожа. Ты тоже живешь в мире грез и ходишь в долине изменений, воплощая грезы и мечты. Я раньше не встречал никого столь похожего… И, знаешь – так мог бы и я, сложись все иначе. Я должен был поехать в город учится, но… Но. И как бы я не хотел – ничего не меняется. И вот ты приходишь сюда… И тоже говоришь, что все останется так, как есть. Что ты не можешь вернуть их – и я слышу в твоем голосе печаль и искренность, – Вася переводит взгляд в окно, смотря куда-то в ему только ведомую даль. – Я почему-то верю тебе. Я устал от всего этого. Ты думаешь – они меня ждут?
– Да. Уверенна, – такая грусть звучала в голосе парня, что Саше захотелось его обнять, и только понимание, что это может быть ошибкой, остановило ее. – Они не хотели тебя бросать. Просто не справились.
Что-то происходило. Рядом – в этом месте. С его владельцем, его создателем и узником.
Вася закусывают губу. Потом поднимается.
– Наверное… Мне нужно идти. К тому же за тобой пришли. Тебя ждут – с другой стороны. А мне пора, пожалуй.
– Пойдешь? – Саша рассматривала лицо парня в поисках подсказки. Ответа на вопрос, который не могла, да и не хотела толком, озвучивать.
– Пойду. Спасибо.
– И тебе – Саша неожиданно улыбается, несмотря ни на что.
Вася поднялся со скамьи и пошел в сени, оставив Сашу сидеть за столом. У двери она окликнула парня.
– Василий, ты тут хозяин… Как ты думаешь – Женя доберется до лагеря?
Парень остановился. Вздрогнул – и развернулся, стремительно меняясь, словно бы перетекая из одного тела в другое. Миг – и перед Сашей стоял Женя собственной персоной.
– Я думал, ты уже поняла, – в словах Жени было слышно извинение.
– Увы, – только и могла вымолвить Саша. – Значит ты… вы – одно?
– Да.
– И как же… «Солярис», «Звездные войны»? Откуда ты это знаешь?
– Знаю, – чуть пожимает плечами Женя. – Я много знаю, что они, другие до тебя, знали. И… Я ведь тоже вначале думал, что ты такая же, как и остальные. И хотел… В общем, неважно, что я хотел. Но потом понял, что ошибался, и решил просто исчезнуть. Но Вася, он так просто не отступает. Он был против, он верил, что ты поможешь, и заставил меня показаться тебе перед тем, как уйти. Я надеялся, что ты не заметишь. А ты даже сюда пришла за мной. Просто так. А я ведь тебе никто.
– Ты мой подопечный, – Саша чуть улыбается. – Это вовсе не «никто».
Женя тоже улыбается. Грустно.
– Жаль, что мы не встретились раньше. Я бы очень этого хотел. Но… быть может, нужно было, чтобы мы встретились сейчас. Прощай.
– Прощай.
Глупое «А мы когда-нибудь увидимся?» едва не слетела с языка. Глупое. Неуместное. Саша сама прекрасно знала ответ.
Скрипнула дверь и на секунду Сашу поразило странное желание встать и пойти следом за Женей. Куда-то туда, куда она сама-то толком не могла понять. Но только на секунду. Все закончилось даже быстрее, чем Саша осознала, что именно хотелось сделать.
Скрипнула, сама собой отворяясь, другая дверь, до того закрытая. Оказалось, она вела в общую комнату. Не страшно скрипнула, а приглашающе. Определенно приглашающе. Сидеть в одиночестве за столом смысла не было, и Саша поднялась на ноги и пошла к двери. По пути бросила взгляд на сени, но там теперь царила только полная и неприятная темнота, такая же, какая опустилась и на деревню за окном.
Всматриваться в нее не хотелось.
Саша направилась в общую комнату, изучая вышивку на висящем над печью рушнике – и запнулась о незамеченный порожек, нелепо взмахнула руками – и полетела прямо на пол, пребольно приложившись головой.