– Что? – этого Саша меньше всего ожидала услышать от суккубы.
– Жалко. И да, не надо тут проповедей, что жалость развращает. У тебя все впереди, а будешь гнить в этом болоте, если в ближайшие дни не возьмешь себя в руки и не свалишь отсюда.
– Но почему я должна уходить? – хмель медленно забирает разум, и все сказанное суккубой кажется каким-то очень искренним. Но Саша не уверена – это Отражение или ее собственное воображение.
– Пей, котенок. Я тебе расскажу одну историю – а ты сама решай, что ответить. Все равно кто захочет – узнает о нашем разговоре, и кто поймет – тот поймет, а на остальных мне плевать. Простая это история, волшебница Александра. Когда-то в славном городе Н., жила-была девочка. Не красивая, не уродина, не умница, но и не глупышка какая. Обычная девочка. Самая простая. И однажды на танцах повстречался ей мальчик. Красивый мальчик. Очень красивый. И танцевать звал, и слова разные говорил, и касался так нежно-нежно. Девочка тогда даже и не знала, чем и как родители-то под одеялом занимаются, не то что сама бы пробовала. И девочка в мальчика влюбилась. С головой, по уши, до дрожи в коленях. Только мальчик оказался не простой. Рассказывал небылицы всякие о неземных наслаждениях, да попробовать предлагал их. Без разных там порошков веселящих. Девочка упиралась, упиралась – да согласилась. И было это волшебно, упоительно, бесконечно. А на утро мальчик исчез – как в воду канул. А девочка поняла, что что-то в ней изменилось. Навсегда изменилось. Она начала ощущать чужие чувства. Не слова, не мысли – чувства. Тайные, сокровенные, самые-самые. И что мать ее, ошибку молодости, терпеть не может, и что отцу она неродная, и что подруги ее презирают, и что все похвальбы учителей да наставников пустые. И многое, многое, многое чувствовала девочка. Все больше и больше узнавала она, и все больше и больше хотела повторить то неземное блаженство, что было с мальчиком. Сбежать в него с головой. Но никак не выходило. Все было не то. Она упивалась наслаждением одного мужчины, второго, третьего, но все было не то. Жизнь ее свелась только к желанию вкусить чужого наслаждения. Забрать его, присвоить – и оставить мужчину ни с чем. И женщину, какая под руку попадется. Только у одного, случайно как-то встреченного, она не захотела ничего отбирать. У молодого пацана, что так искренне ей восхищался. Ни ее телом, ни ее умелостью, ни своими эмоциями рядом, что она так хорошо умела вызывать, а ей самой. Тому пацану просто нравилась она, какой бы она не была и чтобы не делала. А делала она много чего. За все забранное приходится платить – и блаженство тех, кто делил с ней ложе не исключение. Однажды с блаженством она забрала и жизнь – не желая, просто не уследив. И девочке пришлось убегать, зная, что расплатиться она не сможет, как не сможет и отказаться забирать то, без чего сама не могла жить. И тогда она узнала, что есть место, где блаженство можно пить к радости других. Где мужчины и женщины сами желают ощутить близость, сами готовы отправиться в долину порока, пусть и в конце пути их ждет только усталость и ничего более. И там и она, и ее молодой пацан, все еще не бросавший ее, могут жить вместе. Там она, быть может, найдет в себе силы с ним вместе отправиться в наслаждение, как когда-то отправилась с другим мальчиком, так быстро сбежавшим. Окунуться в страну блаженства вдвоем, чтобы дальше идти по жизни рука об руку. Ведь пацан не отвернулся от нее даже тогда, когда узнал, что кроме него девочка пьет мужчин и женщин, их страсти и горести словно хорошее вино, – суккуба делает глоток из бутылки и продолжает: – долго ли коротко – бежали девочка и ее молодой возлюбленный. Через страну, родину-матушку. И прибежали. В райский уголок, где никто не потребует платы за наслаждение, не забирать которое девочка просто не могла. Где с ее мальчиком они могут жить вместе и не знать бед, до тех, пор, пока он не захочет присоединиться к ней в стране за гранью привычного. Вот только райские кущи не для таких, как наши юные герои. Недолго прожили они вместе. Одной лунной ночью отдали мальчика на поживу колдунам и зверям лютым, ведь не только девочке нужно было пить людей, чтобы жить как-нибудь. Под широкой осиной мальчика, так пытавшегося спастись, колдун окаянный погубил. И вот теперь девочка и приходит в день его смерти к осине. Уже и гроза ее сломила, осину-то, а девочка все не стареет, все так же мужчин и женщин пьет, хотя теперь уже нет большее ее мальчика. И нового не сыщется. Вот и сказочке конец, а кто слушал – молодец.
Саша уставилась на колыхание ветвей ближайшей осины, пытаясь переварить услышанное. И разобраться в ощущениях, и своих, и чужих. Рассказывала все это Валентина спокойно, но щемящая тоска, исходящая от нее, никуда не делась. Тоска, грусть и какая-то… Обреченность, что ли.
– Это была грустная история. Могу ли я спросить…
– Спрашивай, – суккуба машет рукой и отпивает еще из горла, – я может и не отвечу, но валяй.
– А почему эта девочка не ушла куда-нибудь в другое место? Где есть другие мальчики и она могла бы… Может быть когда-нибудь встретить еще кого-нибудь?
Суккуба криво улыбается.
– Девочка иногда думала об этом. Или о том чтобы и вовсе отправиться на поля вечной жатвы. Но ярмом на ее шее висит обет, данный господину, властелину райского уголка, и она, как истинный вассал, не может совершить ни то, ни другое без дозволения своего сюзерена. Которого не будет до скончания веков.
Саша в шоке перевела глаза на Валентину. Суккуба же только заправила за ухо локон пышных волос – и улыбнулась. Грустной улыбкой.
– Вот такая вот история, котенок. А теперь, если ты не против, я хотела бы остаться тут в гордом одиночестве, лады?
– Да, да, конечно… – Саша поднялась с дерева и протянула стакан суккубе. – Спасибо за напиток. И за рассказ.
Даже если он и был выдуманным от начала и до конца.
– Иди, котенок. Я бы сказала – иди и не оглядывайся до ближайшего города, иди, пади ниц к ногам всесильного Ордена и моли все простить и принять обратно. Иди до того, как эта трясина засосет тебя с головой. И случится это очень и очень скоро. Господин вернется – и никто не покинет это место сам. По своей воле.
– Но я могу уехать… – Аня ничего не говорила насчет того, что отсюда нельзя будет просто уйти.
– Пока можешь… – еще одна грустная улыбка. – Беги из маленького рая, где смертные делают все за тебя, борясь за право стать одним из чудовищ по собственной воле. Иначе не заметишь, как сама станешь чудовищем. Ты пока только ребенок, не пропитанный, в отличии от дочурки блоховозов, местными миазмами с рождения, и потому заглядываешь в рот кому не нужно.
– Спасибо. Я подумаю над этим, – Саша улыбается в ответ, ощущая неловкость. Ей кажется, словно Валентина и правда пытается позаботиться о ней, непонятно почему. Как умеет.
– Подумай. И как будешь думать – помни про историю, услышанную здесь. И про мальчика Петра, который здесь и похоронен. Иди, думай, а я тут посижу. В одиночестве.
Саша кивает и быстрым шагом удаляется. Нужно вернуться в поселение пока не стемнело. Она не слишком хорошо знает местные леса, чтобы точно нигде не потеряться и вернуться, пока ее не начали искать и задавать ненужные вопросы.
В голове, кажется, мыслей стало только больше. Хотя часы созерцания текущей воды уложили в ее голове многое из переданного камнем, история Валентины породила мыслей еще больше, чем было. Хотя бы потому, что смутные образы и предчувствия говорили Саше о том, что суккуба не лжет. Да и зачем Валентине это? Ну уедет Саша домой – и что ей с этого? Неясно.
Слова о сюзерене откровенно пугали. Если это не фигура речи… Когда-то Серафим рассказывал об этом. В одно из первых их занятий, перечисляя «правила магической безопасности». Одним из которых было: «Не давать никаких клятв и обещаний». Хотя бы потому, что множество молодых Затронутых по глупости оказывались связаны неравномерными магическими узами и контрактами, вынужденные порой находиться буквально в положении рабов. Клятва вассала на деле имела мало общего с человеческим вассалитетом, ограниченным в разных странах в разные периоды времени различными законами и традициями, регламентирующими такие отношения. В магическом же плане таких ограничений почти не было – господин не мог приказать вассалу разве что убить себя напрямую. На деле верность вассала заставляла его быть зависимым от господина и неспособным в огромном количестве вопросов принимать самостоятельные решения. Даже составление оговорок и контрактов вассалитета в итоге все равно давало господину огромную, непомерную власть, которая не шла на пользу. В старину эту клятву применяли, желая сохранить жизнь кровным врагам и быть уверенным, что бывший недруг будет в твоей власти и точно не замыслит ничего плохого. Тогда поверженные Затронутые выбирали жизнь, пусть и в оковах, перед лицом-то немедленной смерти. Сейчас Орден запрещал свободно использовать такие узы, но Серафим говорил, что эту клятву все еще применяли в собственных целях некоторые немолодые Затронутые, которые, пользуясь сложностью законов мира магов, убеждали новичков, малопонимающих в магическом вассалитете, согласиться на дачу таких обещаний, и после получали на них огромное влияние.
Саша просто не могла поверить, что странная и немного все-таки пугающая ее Валентина добровольно присягнула на верность кому-то… Речь, кажется, шла о том самом Андрее, о котором говорила Аня. Он ведь тут властелин. И судя по слабым отголоскам образов, переданных камнем – к этому Андрею подруга, вполне возможно, питала вовсе не только чувство уважение к старшему по возрасту и положению.
Надо было выяснить насчет клятвы. В конечном счете если она просто спросит, то ничего страшного не должно случиться. Терять магию, оставаясь в Ордене, Саша не хотела. Но отдавать свою жизнь в чужую власть… Нет. Не за тем она бежала сюда.
И отец-не-отец предупреждал. Теперь, немного переварив все полученное от камня Саша была уверенна, что сон не был простым сновидением В нем была магия, чей легкий флер остался на Изнанке. Камень помнил это – и рассказал.