Странно, но люди вокруг продолжали спать. Никто даже не пошевелился.
– Ты так легко отдашь свою жизнь? – услышал Сенин голос. Свой голос.
– Ты ее уже взял, – ответил он. – Остались формальности.
– Я еще ничего не взял.
– Ты всё взял. Мое лицо, мою судьбу – всё! А еще жену и даже еще не родившегося ребенка. Всё уже твое!
– Значит, тебе это было не дорого, – безразлично ответил двойник. – И не убивайся так. У тебя паршивая жизнь, она тебе не нужна. Я беру ее, чтобы сделать лучше.
– С какой стати ты ее сделаешь лучше?! Кто ты такой – пародия на человека!
– Это ты стал пародией на человека. Ты ведь не меня ненавидишь, а самого себя. Посмотри на себя: жалкое существо, валяешься на полу, как скомканная бумажка, не можешь совершить ни одного решительного поступка. А теперь посмотри на меня и просто сравни.
– Что мне на тебя смотреть? Всё, что у тебя есть, – взято у меня. И эта форма, и эти громкие слова.
– Нет, у тебя уже нечего брать. Вообще нечего. Ты пустой.
– А ты чем лучше? Ну, чем, скажи? Ты всего лишь моя копия, что в тебе есть особенного?
– Особенного – ничего. Но есть важное отличие. Я не несу ответственности за сомнительные поступки, которые совершил ты. Они не давят на меня, как на тебя. Я свободен, мне легко дышится. Мне хочется жить.
– А с чего ты взял, что мне не хочется? И про какие ты толкуешь сомнительные поступки?
– Перестань, не обманывай меня, это глупо. У каждого человека в жизни есть вещи, о которых он никому не скажет. У каждого! И каждый несет по жизни груз отвращения к самому себе. Один обнюхивает свои трусы, когда бросает их в стирку, другой пробует на язык содержимое своих прыщей, третий, быть может, когда-то совращал свою маленькую сестру. Как правило, есть случаи и похуже. Человек ведь грязен и отвратителен. Так вот, на меня вовсе не давят твои грязные трусы. Они навсегда остались тебе. А я взял от тебя только лучшее – то, чего ты добился. Вот поэтому я спасу людей и вернусь героем, а ты… – Он грустно усмехнулся. – Это справедливо. Быть может, кто-то и вздохнет над твоим телом. Еще одна жертва элдорского кризиса, какая досада. А за Элиз не волнуйся, она будет счастлива. Я обещаю.
– Сволочь… – бессильно выдохнул Сенин.
– Всего лишь твоя копия. Да хватит тебе ныть и стонать. Ну, что ты хотел? Вернешься домой – снова ведь будешь ныть и изводить жену. Ты ведь не сможешь наслаждаться жизнью, просто не умеешь.
– А ты ее осчастливишь, да? Очаруешь своими чистыми трусами?
– Очарую чистой душой. Вернее, очищенной. Вся грязь и шлак, которые в тебе накопились, уйдут вместе с тобой. Разве это не прекрасно? И хватит про трусы. Мы с тобой помним вещи и похуже, верно?
– Заткнись. Не помню я никаких вещей. Я в жизни совершил немало глупостей, но никогда не совершал подлостей. – Сенин протяжно вздохнул. – А если и совершал, то всё равно по глупости.
– О, знаю, знаю. Человеческая память очень избирательна. А человеческий ум отлично придумывает самооправдания. Но, умоляю, не лги себе. Я-то могу проанализировать нашу с тобой память беспристрастно. На мне ведь нет никаких пятен, они все на тебе.
Некоторое время Сенин молчал. Ему нечего было ответить.
– Послушай, – сказал он наконец. – Мы ведь сможем жить одновременно.
– Что-что?
– Жить одновременно, в разных местах. Давай поменяемся одеждой – ты вернешься к Элизе, а я останусь служить.
– Ты меня разочаровываешь. Неужели можно так унижаться, так цепляться за никчемную жизнь?
– Я не хочу отдавать эту жизнь тебе. Я не хочу умирать обворованным. Не хочу, чтобы ты решал за меня! Пусть меня убьет кто угодно и что угодно, но только не ты!
Двойник помолчал.
– Что ж, это возможно, – сказал он. – Ты сам всё сделаешь. Сможешь?
Он медленно расстегнул кобуру и достал пистолет.
– На, держи. Советую стрелять в ухо, это гарантированно быстрая смерть. Ну, бери!
Сенин не двигался.
– Ну, давай. Это просто.
Сенин медленно протянул руку и взял пистолет. Сталь неприятно холодила пальцы.
– Патрон уже в стволе. Просто приставляешь себе к уху и…
Сенин щелкнул предохранителем и навел пистолет на двойника. Тот лишь рассмеялся.
– Нет, дружок, это у тебя не получится. Ты ведь убьешь всё лучшее, что в тебе есть. Все твои мечты и надежды – они здесь. – Он приложил палец ко лбу. – У тебя просто не поднимется на это рука.
– Я никак не могу понять, – медленно произнес Сенин. – Кто ты такой? Или что ты такое? Не человек, не зверь, не клон, не робот, не растение… При этом о чем-то рассуждаешь, что-то делаешь, поднимаешь на человека руку. Кто ты такой? Кто тебе дал право?
Он почувствовал, как двойник улыбается. Просто молча улыбается, не тратя слов.
– Кто ты такой?! – закричал Сенин. – Кто ты такой!!!
– Тихо ты! – его больно двинули локтем в бок. – Не ори! Разорался!
Сенин рывком поднялся. В зале никто не спал. За стенами глухо трещали выстрелы.
– Чего ты орешь? – не унимался сосед. – Нашел, когда орать…
– О, черт… – пробормотал Сенин, растирая затекшее лицо. – Что там происходит?
– Сам не видишь? Спишь больно крепко.
Сенин прислушался. Всё так же трещали автоматы, где-то на втором ярусе «мытари» грохали ботинками по железным трапам, было слышно, что они матерятся. Потом в стену грохнуло что-то массивное, здание дрогнуло, с потолка полетел мелкий мусор.
– Пробиваются… – завороженно проговорил сосед.
– Что сидите?! – надсадно заорал откуда-то сверху один из наемников. – Не дождетесь! Сдохнете вместе с нами!
И он со злости дал наугад очередь из пулемета. Пришлось по бетонной стене, в стороны брызнули мелкие камешки. В зале одновременно вскрикнули несколько десятков человек.
– Чертовы уроды, – пробормотал Сенин, стряхивая с головы бетонное крошево.
В следующую минуту к нему пробрался Хэнк.
– Вот ты где… Я тебя без бороды еле нашел.
– Забудь про бороду.
– Слушай, это ведь штурм, да?
– Похоже.
– И что нам делать?
– Ничего. Держись рядом, будь ко всему готов. Где Яцес?
Сенину было неловко, что он проспал начало штурма. Поэтому лицо у него сделалось преувеличенно деловитым, а голос – командным.
– Сейчас найду, – пообещал Хэнк. – Будь здесь, ладно?
– Ладно. Давай только быстрей.
На лестнице послышались крики. Сверху бежали, ужасно торопясь, трое «мытарей», двое из них волокли тяжелый пулемет со станиной. Один, дав очередь в потолок, отогнал людей от ворот, остальные начали устанавливать пулемет прямо напротив входа.
– Черт, этого еще не хватало! – процедил Сенин.
– Прошу вас, перестаньте называть его имя, – услышал он голос отца Анатолия. – Мы и так сейчас в руках дьявола, а вы то и дело его зовете.
– Хуже не будет, – раздался другой голос. Это была женщина, та самая, в летном комбинезоне. – Когда мужчина поминает черта, он готов бороться. Когда кричит «О, боже!», значит, всё, надеяться не на что. Дальше он будет вопить «Мама!».
– Неправильно это, – мягко сопротивлялся священник. – Дьявол нам не поможет. Только именем господа спасается человек. Только в добре истинная сила.
– Да где вы тут видели добро, святой отец? – коротко усмехнулась женщина. – Вот сейчас ворвутся наши спасители – штурмовики, посмотрите, много ли в их глазах будет добра…
– Вы пилот? – негромко спросил Сенин у женщины.
– Вообще-то стюардесса. Понимаю, не очень похоже. А что?
– Нет, ничего. У меня жена была пилотом.
– Что случилось, почему «была»?
– Ничего не случилось, просто вышла в отставку.
– Ясно.
Наконец появился Яцес.
– Ну, что? – проговорил он, тревожно водя глазами по сторонам. – Уже есть план?
– Ничего пока нет, – тихо ответил Сенин. – Просто будь рядом.
– Гляди. – Яцес приподнял клапан кармана. В кармане лежал небольшой зеленый цилиндрик с насечками и изогнутым рычажком.
– Граната? – Сенин не поверил своим глазам. – Откуда?
– Нашел под лестницей. Кто-то из этих чертей обронил. Они тут боеприпасы ящиками с этажа на этаж таскали.
– Спрячь и не доставай пока, – сказал Сенин. – Главное, не натвори глупостей.
– Да я не дурак, – немного обиделся Яцес.
– Вроде стрельба стихает, а? – заметил Хэнк.
– И что это значит? – насторожился Яцес. – Всех перебили?
– Нет, – не слишком уверенно сказал Сенин. – Это может означать, что осадная фаза операции завершается. И оборона отходит в глубь здания. Видите, там с пулеметом возятся.
– Представляю, что здесь начнется. – Хэнк вдруг побледнел.
– Молчи. Лучше пока молчи.
– Народ уже в туалете прячется, – сказал Яцес. – Набились, как селедки в банке, стоят в дерьме по уши. Как там они только дышат.
Сенин вдруг поднял руку, призывая всех замолчать.
– Что это? – тихо сказал он.
– Ты о чем?
– Слышите? Стук какой-то.
В самом деле, в зале слышались несильные, но звонкие размеренные удары. Они следовали короткими сериями, будто сигналы.
– Стучат, – согласился Хэнк. – Вот от той стены звук идет.
– И что это может быть? – пробормотал Яцес. – Там будто гвозди вбивают, слышите?
– Нет, это не гвозди. – Сенин нервно потер виски. – Какие, к черту, гвозди. Стук ведь снаружи. Это мне стучат. Нам.
– Что еще за новости? – недоверчиво проговорил Яцес.
– Хорошие новости. Хотя как сказать. Я понял. Кажется, понял. Они собираются взрывать ту стену.
– Что значит – взрывать? – У Яцеса округлились глаза. – Они же половину народа тут обломками перебьют.
– В том-то и дело. Это нам стучат. Чтобы мы отвели людей от стены, понимаете? Они ведь знают, что мы здесь, мы договаривались!
– Ты уверен? – прищурил глаза Яцес.
– Вполне.
– А с чего ты так уверен?
Сенин не мог ответить. Как сказать двоим посторонним людям, что человек на той стороне – его второе «я». И что понять друг друга они могут и без слов, а только намеками. Такими, как этот ненавязчивый стук в стену.