– Она? – спросила Вера.
– Да. Она мне тоже далеко не безразлична.
Вероника вздохнула, всхлипнула, а потом прижалась к Толе плотнее.
– Я боюсь, Толя, – прошептала она.
– Не бойся, мы справимся! Что может сделать нам дон? Да мы сейчас сидим в его лимузине!
– Не дона я боюсь. Я боюсь потерять тебя. Рели лучше меня, я понимаю. Она решительнее, смелее, красивее… Если ты бросишь меня, я пойму. Но как я буду потом жить – не знаю.
– Вера, – прошептал Толя. В темноте он нашел ее губы, и они поцеловались. Этот поцелуй был совсем не такой, как с Рели. Рели была опытней, это чувствовалось. Вероника же вся дрожала от смущения, и была очень напряжена… сначала. Потом она расслабилась.
– Я не хочу бросать тебя, – шепнул Толя.
Позже, когда Вероника заснула, положив голову Толе на колени, послышался голос Синемана:
– Ей ты сказал.
– Ты что, подслушивал? – возмутился Толя. – Я думал, ты спишь!
Никто не ответил.
– Син!
Нет ответа. Похоже, он сказал это во сне.
– Дьявольщина! – прошептал Толя. А через десять минут и он провалился в забытье.
Глава 13. В деревне все нормально, в деревне хорошо!
Утром, когда солнечные лучи осветили грозную деревеньку Бабуня, где-то хрипло заблажил петух. Толя проснулся внутри лимузина, зевнул, включил подсветку салона, посмотрел на Веру и Рели, прильнувших к нему с разных сторон, и толкнул Вотзефака.
– Чего тебе? – не открывая глаз, спросил тот.
– Утро, – пояснил Толя.
– Будильника еще не было…
– Будильника?
– Будильника…
А в это время молодой человек по имени Тарас на цыпочках пробирался к дому местного старосты. Он очень хотел опохмелиться и знал, что староста всегда ставит на прикроватном столике бутылку самогона, чтобы лучше засыпалось.
Тарас подошел к дому, огляделся и пополз на второй этаж, цепляясь за каждую выемку в стене. Вот он добрался до нужного окна, схватился за подоконник, подтянулся… Вот староста, спящий головой к окну, вот бутылка на столике – только руку протяни. Тарас протянул руку. Вдруг старосту словно пнули. Он вскочил, уставился на Тараса бешеным взглядом.
– А-а-а! – зловеще произнес он. – Опять?
– Похмелиться бы, – жалобно сказал Тарас.
– Щас! – Староста наклонился и вытащил из-под кровати двустволку. – На тебе!
Тарас спрыгнул со второго этажа, когда раздался первый выстрел. Потом он побежал прочь, отчаянно петляя. Вслед ему неслись пули и вопли старосты:
– Вот тебе самогоночки, вот тебе опохмелка! Ба-а-а-лин, твою папу!
– Что это? – спросил Толя, услышав выстрелы и вопли.
– Будильник, – потягиваясь, объяснил Вотзефак. – Каждый божий день в девять часов. Эй, брат, поднимайся!
Вотзехелл проснулся сразу, Синемана пришлось потолкать. Девушки, проснувшись, настороженно посмотрели друг на друга и открыли дверцы машины. Все выбрались из лимузина и пошли к выходу, по пути пиная спящих.
– Бедный Филин! – вздохнул Вотзехелл. – Целую ночь привязанным к колесу грузовика…
Он толкнул двери и спрыгнул вниз. Филин, привязанный к заднему колесу, немедленно завыл:
– Козлы, вы чего делаете? Я в туалет хочу!
– А что с тобой еще было делать? – спросил Вотзехелл. – Ты ведь либо сбежишь, либо ночью всех прирежешь.
Он достал складной нож и разрезал веревки, спутывающие парня. Филин сразу вскочил и унесся куда-то в кусты.
– Не убёгнет? – спросил Толя.
– Да какая разница? – пожал плечами Вотзехелл. – Мафия сюда все равно не сунется – себе дороже. Мы в безопасности, друг мой!
Филин не вернулся. Никто его не искал.
Позже, когда все проснулись, Эвила, как самого платежеспособного, отправили в магазин за едой. Он набрал хлеба, пива, только что зажаренных бифштексов и помидоров. Все это было уничтожено за десять минут.
– Отлично! – сказал Соломон. – Сколько у нас есть денег?
– Я потратил на еду пятьсот рублей, – сообщил Эвил. – Столько же осталось.
Больше ни у кого денег не оказалось.
– Негусто, – заметил Сол. – Так, нам придется работать.
– Работать? – ужаснулся Вотзефак. – Зачем?
– Чтобы зарабатывать деньги, – терпеливо пояснил Соломон. – Чтобы жить, в конце концов! Как вы тут раньше жили?
Вотзефак и Вотзехелл переглянулись.
– Ну, как все, – пожал плечами Вотзехелл. – Так-сяк…
– Мы будем жить, как люди! – объявил Соломон. – Так, Мишут может выступать в каком-нибудь кабаке, Вингер пишет ему тексты песен, Толя устраивается в больницу, Годоворд… пока отдыхает. Кармэн!
– Я!
– Сможешь заполировать царапину на лимузине?
– Смогу, а зачем?
– Мы продадим его.
– Точно! – воскликнул Вотзефак. – Пару миллионов точно поднимем, я тут человека знаю. Можно и не работать пока.
– Давай сначала продадим, – предложил Соломон.
Первый день в Бабунях выдался очень насыщенным. Пока Кармэн полировал лимузин, Вотзефак аккуратно вывел свою машину из кузова. Беглый осмотр показал, что обращались с ней бережно.
– Ну, слава Богу! – вздохнул счастливый Вотзефак. – Так держать, старушка!
Остальные тем временем пошли в деревню на разведку. Деревня оказалась довольно большой – домов триста. Другое дело, что дома эти по большей части напоминали беспорядочно набросанные в кучу бревна.
Народ медленно просыпался. То тут, то там раздавались выстрелы, крики раненых и молчанье убитых.
– Нас убивает с колеса, и страх растет на дне колодца, – сказал вдруг Вингер.
– Это ты к чему? – поинтересовался Толя.
– Да, это из моего стиха. Написал в минуту депрессии.
– Расскажи!
– Ну, слушай, – Вингер, как полагается, откашлялся и продекламировал стихотворение:
Кому нужна моя душа?
Сколь нужно за нее бороться?
Нас убивает анаша,
И страх растет на дне колодца –
Все, что нам дали…
И всходит ненависть кругом
На перегнившей в прах любви,
Я реку перейду мостом,
Речушку горя и тоски
Мостом печали…
Душа моя, зачем она?
К чему ее вдохнули в тело?
Бутылка есть, она одна,
Ее я выпью между делом.
Меня не ждали…
Войди ко мне, мой светлый зверь!
Ступай неслышно мягким шагом!
Закрылась дверь, унынья дверь,
Я наблюдаю за парадом.
Глаза устали…
А розы, свесившись к тебе,
Лелеют золотую душу.
Зачем она в твоей судьбе?
Я все равно ее разрушу.
Реверс медали…
Не воспарим мы в небеса,
Мы будем вечно здесь колоться!
Нас убивает с колеса,
И страх растет на дне колодца.
Мы все проспали…
– Тоскливо, – заметил Толя.
– Так я же говорю – депрессия!
– А причем тут зверь? – спросил Офзеринс.
– А фиг его знает! – честно признался Вингер. – Просто возник такой образ, типа Аслана из Нарнии, ну я и написал.
Толю эти стихи навели на размышления. Даже не столько на размышления, сколько на философское настроение. Он просто шел и смотрел на своих спутников, в каждом что-то прозревая. Вот, например, Морлок. Ну кто такой Морлок? Сумасшедший фанатик, обожающе глядящий на Веронику. Но ведь он, очевидно, действительно смелый мужик! В драке за дом он показал себя серьезным бойцом! Другое дело – Офзеринс. С виду – дурак дураком, но за всем его бредом Толя чувствовал что-то серьезное. Нет, лорд совсем не так прост, как кажется.
Потом он посмотрел на Соломона. Соломон – это да! Прирожденный лидер. Все его приказы выполняются беспрекословно. Серьезный парень. Такой не подведет. А вот Вингер не кажется особо надежным. Не то чтобы предаст при первой возможности, но все же стоит быть осторожным с ним.
Годоворд. Толя глядел на него с уважением. Годоворд был именно тем священником, каким должен быть каждый служитель Господа. Смелый, умный, беззаветно верующий. На него можно было положиться. Тут Толя сообразил, что практически оценивает свои шансы победить дона. Это ему не понравилось, и он переключился на идущих поодаль Веронику с Рели. Сначала ему показалось, что его мысли озвучиваются вслух:
– Рели уже сформировалась. Ее характер готов – ни отнять, ни прибавить. В свои семнадцать она уже взрослая. Разумеется, молодой дури у нее еще хватает, но это выветрится. Она найдет свое место в жизни в любом случае.
Тут Толя обнаружил, что все остановились, а идет он один. Или не один? Толя обернулся и увидел медленно бредущего следом ангела.
– Здравствуй, – сказал Толя. – Я тут недавно про тебя вспоминал.
Ангел лишь кивнул в ответ и продолжил свою речь:
– Вероника другая. Она не так смела и душа ее только расцветает. Такие души – самые сложные. Они, как язычки пламени в ветреную ночь, могут гореть долго, колеблясь на ветру, а могут погаснуть, даже толком не вспыхнув. Так случилось, что один из этих огоньков можешь закрыть от ветра лишь ты.
Толя молча смотрел на ангела. Ему не хотелось ничего говорить.
– Я видел слишком много подобных душ угасшими, – тихо говорил ангел. – Поверь, это ужасное зрелище. Они – зомби. А мертвецу очень тяжко среди живых. Они не знают, зачем живут, им на все плевать, но они продолжают исправно делать то, что диктует общество – ходят на работу, встречаются с друзьями, воспитывают детей… Но они мертвы.
– Общеобразовательная школа тушит таких сотнями, – сказал Толя.
– Да, к сожалению, это так. Ты тоже заметил?
– Конечно. Я сам был таким.
– О, нет! – ангел покачал головой. – Ты никогда не был таким. Я наводил справки о твоей душе. Ты просто не слишком смелый романтик, но от жизни ты устанешь не скоро. А Вера уже выдыхается.
Толя подошел к застывшей Веронике и посмотрел ей в глаза.
– Глаза – зеркало души, – сказал ангел. – Но есть такой любопытный факт – подходя к зеркалу, либо позируя для фотографа, человек подсознательно корректирует свою осанку, выражение лица, взгляд. Зеркало души ничем не лучше. Тебе нужно научиться смотреть в саму душу, без всяких зеркал.