Ведь не может человек устать так, чтобы не хватило сил еще на один шаг, на один-единственный... Но ведь так можно думать про любой следующий шаг, и дальше, и дальше, и так без конца. Даже смешно, как запросто решаются проблемы. А сейчас он недоволен не тем, что я быстро иду, совсем наоборот, можно идти намного быстрее. Вот только надо было пересечь долину, - на том борту тундра потверже, а после он все-таки предпочел бы косогор.
...Я как-то сразу, всей спиной почувствовал, что Женька что-то задумал. То ли тембр дыхания у него изменился, то ли ритм шага, или как-то по-особенному засопел... Следующий куст, который я начал обходить справа, Женька принципиально обогнул слева. Ясно. Ему не нравится дорога, которую я выбираю.
Итак, на повестку дня внесен вотум недоверия. Что делает в таком случае кабинет министров? Он говорит: "Ах так? Ну и правьтесь сами" - и идет умывать руки. С умыванием рук я, пожалуй, потерплю до дома, но такие фиги нельзя оставлять безнаказанными. Рано тебе еще ходить первому. Если с одинаковой скоростью идти за тобой и за Колей, то за Колиной спиной отдыхаешь душевно и физически, отключаешься так, что выспаться на ходу можно. А ты же душу вытряхнешь своими рывками, остановками, сомнениями и колебаниями - то туда, то нет, не туда...
Значит, тебя мой путь не устраивает, захотел идти побыстрее. Ну, хорошо. Правда, тебе, поросенку, завтра предстоит отдых в лагере, а у меня снова длинный маршрут.
Вызов принят. Я понемногу выхожу вперед. Женька сопит прямо в затылок, готовится к рывку. Разгадываю маневр и первым начинаю спурт. Ходьбой эту гонку можно назвать с большой натяжкой. В кусты врезаешься с ходу, расшвыриваешь руками ветки, резкими рывками выдергивая ноги из колючих переплетений и беспокоясь только об одном - не выколоть бы глаза. Над каждой кочкой распластываешься в шпагате, как на дистанции барьерного бега. В полутьме уже не видно, куда прыгаешь, где приземлишься, то и дело падаешь, но и падая, думаешь только о следующем прыжке и заранее группируешь тело.
Женька - крепкий орешек. Спиной чую - он и не думает отставать. Вот опять готовится к рывку. Снова увеличиваю скорость - темп принят. Еще ускорение - и опять немедленный ответ. Сердце колотится в горле, пот течет по спине, дыхание давно сбито, да разве сейчас до этого. Ни растянутые сухожилия, ни стертые ноги, ни ссадины и ушибы сейчас не в счет. Еще быстрее! Но сил уже нет, скорость и так выше всех человеческих возможностей. А Женька держится на полкорпуса сзади. Но ведь со мной справедливость, нарушитель маршрутной этики должен быть наказан!
Неизвестно чем бы кончилось единоборство - я и Женька, но противостоять тандему - справедливость и я - Женька оказался не в силах. Последний рывок - и за спиной наступает долгожданная тишина. Поруганная маршрутная этика отмщена. Справедливость восстановлена.
И потому в следующем маршруте я снова пойду впереди, и снова самая сладкая морошка на пути и вся роса с кустов будут мои, и я буду спокойно выбирать дорогу, не опасаясь критики сзади. А тебе, Женька, много еще придется ходить впереди, преподавать кому-то уроки маршрутной этики и нести на плечах этот груз ответственности и трудного счастья - быть первым. Только, наверно, не в этом сезоне.
Полевая диалектика
— Да так же он в один момент себе спину собьет, - не выдерживает Женька, и, пока Серега что-то убедительно доказывает, он решительно отстегивает подпруги и передвигает седло. Арарат с наслаждением распускает живот. Несильный удар кулаком - и от неожиданности конь громко выпускает из себя весь лишний воздух. Женька, стараясь не упустить момент, быстро затягивает подпруги. Упершись ногой в брюхо, весь откинувшись назад и побагровев от напряжения, он немилосердно тянет ремень.
— Ясно? Теперь он стройней Джины Лоллобриджиды.
— Ясно. Только ты свою Лоллобриджиду сам поведешь, а я посмотрю, как она у тебя на первом же подъеме выдохнется.
Женька пренебрежительно глядит на Серегу, хочет сказать: "Дурак, чего ты понимаешь!", но в одно мгновение оценив соотношение сил на случай возможных недоразумений, ограничивается нейтральным: "Вот чудак! Так же вьюки меньше растрясаться будут" - и добавляет в адрес Лоллобриджиды несколько выразительных комплиментов на единственно понятном для нее языке. Конечно, не итальянском.
Идем по берегу океана мимо устьев рек Первой и Второй к устью реки Третьей. Все крупные реки у нас в районе носят такие романтические названия, ласкающие слух, как ветер дальних странствий: Четвертая, Пятая, Шестая. Первооткрывателями на Камчатке наверняка были бухгалтеры. Половина камчатских гор - Острые или Крутые, большинство мысов на побережье - Безымянные, а господствующая в нашем районе высота получила название Коврижка. Все-таки обидно - ведь есть где-то на свете Лимпопо, Сьерра-Невада, мыс Доброй Надежды и бухта Радости. А у нас - Коврижка! Единогласно переименовываем ее в Сьерра-Коврижку и удовлетворенные продолжаем путь.
Через несколько часов входим в долину реки и здесь надолго расстаемся с океаном. Река течет среди крутых, высоких обрывов в узком каньоне. На дне ущелья - русло с многочисленными каменистыми и песчаными косами и островками. Кое-где островки заросли редкими кустиками и чахлой травкой. Нам идти легко, а кони страдают - сбивают ноги, обламывают копыта.
Женька оглядывается на коня. Так тянет повод, все руки отмотал!
Арарат шагает осторожно, тщательно выбирая, куда поставить ногу. Но везде под ногами острые камни. После каждого шага конь болезненно вздрагивает и даже чуть-чуть приседает. Его огромные глаза влажны, ноздри возбужденно трепещут. Он покорно и печально смотрит на безжалостного погонщика. Женьке становится как-то не по себе.
— Ну, Арарат, давай, давай потихоньку, пошли... - Он хочет сказать коню что-нибудь ласковое, успокоительное, вроде: "Ну давай, еще совсем немножко осталось", но он знает, что идти еще далеко и что дорога впереди плохая. Он хлопает себя по карманам - не завалялся ли там огрызок сахару или кусочек лепешки? Но в карманах ничего нет. Женька в отчаянии, ему хочется хоть чем-нибудь помочь коню, подбодрить его, но что он может сделать? И он с неожиданной злобой дергает за повод: - Да нн-но же, гад! - Еще не хватало, чтобы он извиняться здесь перед ним начал! И так уже отстали...
Арарат судорожными прыжками скачет вверх на подъемах, на каждом удобном месте норовит лечь, и тогда Женька орет на него, стараясь не смотреть в его огромные печальные глаза. Подпруги у седла ослабли, вьюки раскачиваются из стороны в сторону, и вот уже правая сума начинает зловеще клониться набок, стягивая за собой седло. Женька подставляет плечо и кое-как уравновешивает вьюк, но после очередного подъема он снова упрямо сползает вправо. Женька бросает повод, подбегает к седлу и пытается его подправить. Но Арарат никак не хочет останавливаться. Испуганно кося глазом, он храпит и пытается даже бежать рысью. Женька на бегу поддерживает тяжелый вьюк и в отчаянии кричит:
— Тпру, стой, стой, Арарат, - но конь уже не слышит никаких объяснений. Женька ухитряется поймать повод, не отпуская сумы. Он с силой тянет за повод, загибая голову коня вправо, а тот, вместо того чтобы остановиться, бежит еще быстрее, заворачивая все правее и правее... И хоть бы помог кто-нибудь! Все ушли, а о нем даже и не вспомнили! Что же он будет делать один в этом дурацком положении? А Арарат уже тащит его в какие-то кусты. Наконец Женька не выдержал и отпустил вьюк. Он моментально опрокинулся и оказался у коня под брюхом. Женька расстегнул подпруги. Вьюк вместе с седлом грохнулся на землю.
Он привязал повод к дереву, а сам в изнеможении растянулся на траве. Пусть конь немного отдохнет, потом будем думать, что делать дальше.
...Где-то вдалеке послышался приглушенный крик. Звали Женьку. "Ага, ищете, - злорадно подумал он. - Когда надо, не хотели помочь, теперь поищите, поищите!" Крик все приближался, а он спокойно лежал в кустах и молчал.
— Женька-а-а! - надрывался Серега, подойдя уже вплотную к кусту, за которым лежал Женька.- Ээ-эй! Эге-ге-эй!
— Ну чего орешь, что я, глухой, что ли, - наконец негромко и спокойно сказал Женька. - Лучше иди коня подержи, перевьючить надо.
Выше по течению сопки становятся пологими, сглаженными. Долина реки узкая, с оплывшими вязкими склонами, из которых торчат грязные бесформенные глыбы. Такими же глыбами, иногда величиной с дом, завалено русло. Вода мутная, густая от глины как каша, мечется между камнями, кипит.
Ничего не видно. Кони то и дело спотыкаются, оступаются на камнях, падают. Нет никакой уверенности, что на следующем шаге они не поломают себе ноги. Пробуем забраться наверх, туда, где глина немного заросла травой и не проваливается под ногами.
Тарапул преодолевает препятствие как старый сапер - без единой ошибки.
Арарат - тяжелый и горячий конь, к тому же с самыми тяжелыми вьюками - на нем мука и сахар. Как только у него срываются ноги, Арарат делает панический прыжок вверх, но задние копыта уходят глубоко в глину. Дико вращая глазами и храпя, он мечется из стороны в сторону, а ноги вязнут все глубже и глубже. Еще один истерически мощный толчок - и тяжелый конь встает свечкой. Я изо всех сил тяну за повод, но он медленно, очень медленно клонится назад. Повод лопается, как натянутая струна. Арарат делает сальто и грохается наземь, пытается встать, но не удерживается. Второе сальто, третье - и Арарат летит в воду прямо на камни. Я закрываю глаза.
Но конь жив. Его заклинило вьюками между двумя огромными глыбами, и он молотит воздух всеми четырьмя копытами, бешено дергается, пытаясь перевернуться. Помогаем ему, тащим за узду, за седло - бесполезно.
Коля бросается коню под брюхо и, рискуя попасть под удар могучих копыт, отстегивает подпруги. Освобожденный от вьюков, Арарат с нашей помощью встает на ноги. Он тяжело дышит, со свистом всасывая воздух, раздувает горячие, мокрые бока. Грязная челка свисает на расширенные, обезумевшие от страха глаза. И что бы вы думали говорит Коля, выбравшись за пределы досягаемости лошадиных копыт? А говорит он: