Я понял, что моя щепетильность с соавторством больше походила на предательство. Я знал, что моя статья пустячок по сравнению с Колиной, и восхваление моих личных достижений - неспроста. Мой протест выглядел, наверно, глупо: я взял свою рукопись обратно. А патетическую рецензию нашему рецензенту пришлось исправлять: вместо "возомнивший себя..." писать "возомнившие себя..."
Выстоять было трудно. Помню, в дирекцию института пришло официальное письмо. Написал его известный геолог, доктор, профессор, лидер. В письме говорилось, что двое сотрудников (фамилии назывались) мало того, что сами движутся в неверном направлении, они еще и неправильно ориентируют геолого-поисковую практику. Профессор прожил долгую жизнь, он знал, какие последствия могут быть у таких писем. Но, на наше счастье, оргвыводов не последовало. Для директора института не было открытием, что в науке возможны разногласия и что господствующая точка зрения не всегда в конечном счете оказывается и самой истинной. Он считал, что научный сотрудник имеет право на собственное мнение, пусть даже и ошибочное, и что любая добросовестная работа никогда не пропадает зря. В нашей добросовестности и искренности он не сомневался. Поэтому он просто вызвал нас к себе, дал прочитать письмо и предупредил, что, возможно, оно не последнее.
Потом было всякое. Марафонские дискуссии на совещаниях, просто споры в коридорах, громогласные обвинения и тайные признания. Нашлись у нас и союзники, правда, подпольные. Они говорили: "В общем-то, вы правы, но если мы нарисуем карту по-вашему, нам ведь ее на техсовете никогда не защитить". А противники все были открытыми, многие из них оказались темпераментными, талантливыми ораторами.
Наш с Колей маршрут домой после дискуссий иногда пролегал через магазин. И если перед входом нас мучили какие-нибудь сомнения, то только - брать две бутылки или три. Обычно брали три. Чтобы потом не бегать еще. Пьем залпами, не смакуя. "Сучок", чего там смаковать. Пьем, чтобы расслабились стиснутые мускулы, чтобы сбросить с себя огромное нервное напряжение, чтобы забыть ко всем чертям контакты, складки, аргументы...
...Костер совсем догорел. Огонь то пробегал по углям короткими синими язычками, то снова угасал.
В древнем Вавилоне, говорят, ученых оскопляли. Чтобы никакие побочные интересы не отвлекали их от науки. Ну и скучная же была тогда наука!
— Кстати, о женщинах. Ты знаешь, Коля, какой я контакт сегодня видел!
— Контакт? Чего с чем?
— Ну, ясно, плиоцена с туфами!
— Чего же ты молчал до сих пор?
— Да ты же все свои новости выкладывал. А потом сбил меня с толку какими-то женщинами.
— Сейчас, погоди.- И Коля бросился ломать дрова и разводить уснувшее было пламя.
Допинг
...Баранья тропка петляла по карнизам над головокружительными обрывами. Сначала она казалась вполне сносной, по ней можно было спокойно идти, если не смотреть вниз, но потом стала совсем узенькой. Женька даже удивился - как по ней могут бегать бараны! Ведь это же не мухи, чтобы ходить по вертикальной стене! Коля решил влезть на самый хребет. Цепляясь за выступы скал, они карабкались выше и выше. Склон становился все неприступнее, но спуститься вниз по тем же самым местам было уже невозможно. Оставался один путь - наверх. В конце концов они забрались в узкую щель. Где-то высоко над головами виднелся кусочек синего неба. По нему спокойно плыли облака. Снизу щель казалась пологой и вполне доступной, но когда Женька посмотрел под ноги, у него закружилась голова. Он представил себе, как его тело будет падать, ударяясь о выступы, кувыркаясь и подпрыгивая, представил с поразительной отчетливостью. На беду у него было богатое воображение... Стоит только отпустить руку, вот эту самую руку, которая сейчас так небрежно держится за камень. Он вцепился в камень изо всех сил, а в душе лавиной рос страх, и он все сильнее и сильнее напрягал пальцы. Рука онемела, но Женька не в силах был пошевелить ею и не решался перехватиться за другой выступ скалы. Ведь стоит только отпустить руку, и...
Он посмотрел вверх. Коля деловито карабкался прямо над ним.
— Ну, как там у тебя дела? - спросил он, и Женьку охватил другой страх, еще более сильный, - страх, что Коля увидит, как он боится.
— Ничего, ответил он, - вот только тут камень немного шатается. - Чтобы показать Коле, как шатается камень, он расслабил ту самую руку, которая оставалась его последней надеждой на жизнь, и подергал за выступ. - Во, видишь?
Дальше Женька полез уже спокойнее, но каждый метр давался ему с огромным трудом. Он напрягал все силы, чтобы сдержать страстное желание вцепиться в скалу, прилипнуть к ней и не двигаться, напрягал руки, чтобы спокойно, не торопясь ухватиться за камень, напрягал, чтобы не дрожали. Иногда нога соскальзывала с опоры - или это только казалось? - и тело инстинктивно каменело. Женька долго не решался пошевелиться, чтобы проверить - сорвалась нога или нет?
— Держись! - крикнул Коля и сбросил ему веревку, - тут уже ровно.
Но Женька, запротестовал:
— Ты без веревки залез, а я что - не смогу, что ли? - и упрямо продолжал карабкаться, не обращая внимания на веревку. Но лезть рядом с веревкой стало гораздо легче.
Коля сидел в двух шагах от щели. Женька на всякий случай отошел еще дальше и растянулся на траве. Все тело обмякло, ноги дрожали противной мелкой дрожью. Не хватало воздуха, но он никак не мог вздохнуть поглубже - грудную клетку сковало как обручем.
...Маршрут проходил по хребту. Вверх - вниз, вверх - вниз шагал Женька за Колей. Часто приходилось карабкаться на скалы, спускаться, обходить выступы. Он шел уже как во сне. У него недоставало сил смотреть по сторонам, не пугала его бездна под ногами, на все он смотрел как-то со стороны, с непонятным интересом к такому чужому самому себе.
Быстро меняется камчатская погода. Выходили утром - ярко светило солнце, на синем небе не было ни пятнышка. Потом неизвестно откуда набежали облака, и вот они ползут уже по самому водоразделу. Туман, ничего не видно. Попробуй пойми - разветвляются в этом месте два больших хребта или отходит небольшая скала? Через некоторое время Коля понял, что они заблудились. Теперь он заботился только об одном - как бы спуститься к подножью. Они пробовали спуск за спуском, но все приводили к обрывам. Может быть, это были не такие уж неприступные кручи, но Коля решил не рисковать. В конце концов они нашли пологий склон, заросший кедровым стлаником. Когда спустились к подножью хребта, уже начало темнеть. Точно сориентироваться не удалось.
— В темноте придется идти. Ведь не ночевать же здесь.
— Конечно, не ночевать, - безучастно согласился Женька. Он стоял мокрый, дрожащий, с подкашивающимися ногами. От голода было пусто не только в желудке. Он чувствовал себя каким-то опустошенным, как будто из него вынули внутренности, осталась только вялая, пустая оболочка. Сердце лениво болталось в груди, будто задевая за что-то. Женька плелся за Колей, то и дело отставая. Он часто садился на кочки и отдыхал. Надо было заставить себя идти, но заставлять было нечем - воли не было. Растворилось в бессильной апатии и самолюбие, уже не действовало магическое "а чем я хуже".
Пронизывающий ветер бросал в лицо мокрый холодный туман. Одежда промокла до нитки, вода хлюпала в длинных резиновых сапогах, стекала по лицу. Женька вытирал лицо грязными руками, и от этого оно становилось все грязнее и грязнее. Теперь по лицу струилась противная жидкая грязь.
У него осталось только два желания - лечь прямо на мокрую землю и умыться, даже наоборот - сначала умыться, а потом растянуться во весь рост и не двигаться, и ни о чем не думать.
— Пошли, Женька, до лагеря уже близко, должно быть, - сдавленно произнес Коля. Женька поднял голову - в голосе Коли слышалось что-то странное. - Пошли. - Коля медленно, с усилием стал выпрямляться и вдруг, закусив губу до боли, сел снова на кочку. - Сейчас, подожди немного, отойдет...
— А что с тобой? - равнодушно и угрюмо спросил Женька.
— Да понимаешь, опять ревматизм крутит.
Коля шел, волоча правую ногу, приподнимая ее руками на подъемах и осторожно поддерживая за ушки сапога.
— Нельзя здесь никак оставаться. Открытое место, ветер, дождь... дров нет... совсем закоченеть можно...
На одной из остановок он лег на спину, раскинув руки и почти не дыша. Лицо его было бледным, глаза полузакрыты, губы слегка шевелились. Женька прислушался.
— Кислота... сейчас... пройдет... - едва слышно шептал Коля.
Женька испугался.
— Коля, очнись! Ты что, какая кислота?! - закричал он. Ему показалось, что Коля без сознания, что он бредит, и Женьке теперь в этой темноте придется остаться совсем одному. Он схватил Колю за плечо и затряс его изо всех сил.
— Нет, ничего, - сказал Коля, медленно поднимаясь. - Я говорю, вот кислота в суставах разойдется, и пойдем дальше.
Женька подставил ему плечо.
— Давай, держись, как-нибудь вместе доковыляем...
Очень мешал приклад Колиного карабина.
— Ты знаешь, передвинь его как-нибудь на тот бок. Хотя, погоди, давай его мне. - Женька решительно снял с него карабин, а заодно и рюкзак. Теперь его подстегивал психический допинг. Ведь все сейчас должно держаться на нем. Он сейчас самый сильный, значит, он должен сделать все, чтобы дойти. Иначе нельзя. Коля почувствовал, что теперь с ним можно говорить как с равным.
— Понимаешь, Женька, честно говоря, я не знаю, где мы находимся... Может, до лагеря полкилометра, а, может, и все двадцать...
— Да ладно, сейчас найдем хоть тихое место и чтобы дрова были, - спокойно ответил Женька, вытирая грязь с лица.
— Да, другого выхода нет. Придется ночевать у костра, - вздохнул Коля.
Они шли, а голая равнина все не кончалась. Мокрый холод забирался в рукава, за пазуху. Деревенели от неподвижности руки, и даже у Женьки ломило спину. В темноте изредка появлялся один кустик, другой, но это все было не то, о чем они мечтали. У такого кустика - ни дров, ни защиты от ветра. Вот уже который раз под ногами попадались старые оленьи рога. Колю это пугало - наверное, здесь проходил олений гон, а значит, они очутились на большой равнине.