Бог спас только семью Ноя. Почему? Потому что Ной был праведником, человеком нравственным, и господь позволил ему дать начало новому человеческому роду. Но ведь и обновленное человечество, согласно утверждению той же Библии, оказалось ничем не лучше прежнего: еще много раз богу приходилось страшно карать за грехи даже свой избранный израильский народ.
Но если так, вряд ли стоило спасать семейство Ноя, или не следовало уничтожать прежнее человеческое общество, потому что ни тем, ни другим всевышний не достиг цели — не искоренил в мире скверны. А если его цель была только излить досаду на грешников, то совместимо ли это с божеским милосердием или неизменностью?
Христианская религия монотеистична. Правда, у христианского бога есть сын, но он неотделим от отца и святого духа, все три ипостаси составляют одного бога. Но в данном случае важно, что, согласно священному писанию, у бога всего один сын.
Однако в шестой главе книги Бытия написано: «Когда люди начали умножаться на земле и родились у них дочери, тогда сыны божии увидели дочерей человеческих, что они красивы, и брали их себе в жены, какую кто избрал… В то время были на земле исполины, особенно же с того времени, как сыны божии стали входить к дочерям человеческим, и они стали рождать им: это сильные, издревле славные люди».
Не лучше ли было бы церкви опустить этот абзац? Ведь тут несомненный отголосок политеистических верований. Это место в Библии в корне противоречит христианской догме единого бога и его единственного сына. Если говорится о «сынах божиих», значит, у бога много сыновей, и все они должны быть богами! Куда же потом девались потомки всевышнего?
Во вторую книгу Паралипоменон когда-то вкралась «опечатка», которая давно превратилась в «истинное слово божие»: иудейский царь Порам умер сорока лет от роду, и сразу после него воцарился его младший сын, Охозия, которому было… сорок два года! Примечательно, что в православной Библии этот слишком уж явный просчет исправлен.
Толкователи Библии заявляют, будто Христос отменил многие ветхозаветные установления. Например, сын божий заявил: «Вы слышали, что сказано: око за око и зуб за зуб. А я говорю вам: не противься злому». Но как же тогда понять его слова, записанные в том же разделе евангелия: «Не думайте, что я пришел нарушить закон или пророков: не нарушить пришел я, но исполнить. Ибо истинно говорю вам: доколе не прейдет небо и земля, ни одна нота или ни одна черта не прейдет из закона»?
Вот что получилось, когда я преодолел святую веру в Библию! Я упомянул лишь несколько противоречий и явных нелепостей, а ведь их там тьма-тьмущая…
На втором году гитлеровской оккупации меня перевели в Паневежис на должность капеллана мужской гимназии. Узнав о назначении, я пошутил:
— Видно, так уж мне на роду написано: учить других там, где сам учился. Сначала Купишкис, теперь — Паневежис…
На лето я отправился в Калненай, где настоятелем был мой бывший однокашник Клумбис, а вторым ксендзом — наш старый приятель Иокубайтис. Я пробыл там две недели. Мы много беседовали с Иокубайтисом, и многие доводы Антанаса глубоко засели в моем сознании.
— Помнишь ли ты, Ионас, — спросил Иокубайтис во время одной из прогулок, — с какою целью господь сотворил человека?
— Чтобы тот знал, любил, почитал бога, верно служил ему и тем заслужил жизнь вечную, — выпалил я.
— Но если человек — творение бога, а бог — цель человека, то что же этот господь бог сделал с нами, людьми? Ведь он отколол бессовестную штуку: устроил нашу природу так, чтобы мы не попали к нему, не достигли цели своей жизни!
— Что за околесицу ты несешь? — возмутился я.
— «Небеса — наша истинная отчизна, а земля лишь место временного пребывания, место ссылки», — говорит святая вера. А боженька устроил нас так, что мы изо всех сил цепляемся за место ссылки. Все наши ощущения, все способности, все инстинкты направлены к земному, служат тому, чтобы мы как можно лучше устроились в сей юдоли слез и как можно дольше пробыли здесь. Ну, а поскольку всевышний создал человека именно таким, а не иным, человек выполняет волю божью: даже самая рьяная богомолка старается как можно дольше прожить в этой юдоли слез и как можно позже приобщиться к небесной благодати. Захворав, она просит у бога здоровья, дает обеты, вызывает врача, принимает лекарства… Нет, человек создан по принципу: «Все — земному бытию!» Посуди сам: конечная цель человека — бог. Однако бог сбивает человека с пути, ибо человек по своей натуре устремлен не к небу, а к земле. Разумный, добрый и справедливый бог устроил бы человека так, чтобы он всем существом стремился отсюда к истинной родине — небу…
Тут мне полагалось бы подать реплику о свободной воле, но я уже знал, как легко опровергнуть этот аргумент…
В другой раз зашла речь о морали. Я, защищая позицию церкви, говорил, что религия очищает и облагораживает человека, а Иокубайтис раздраженно твердил свое:
— Разве ты забыл, Ионас, то место в евангелии, где Христос обращается к злодею, распятому вместе с ним: «Истинно говорю тебе, ныне же будешь со мною в раю»? Разве это не хороший пример для людей? Всю жизнь этот головорез убивал, грабил, распутничал, но достаточно было ему перед смертью обратиться к Христу с просьбой: «Помяни меня, господи, когда приидешь в царствие твое!» — и сразу же новый прохвост… прошу прощения, я хотел сказать — новый праведник отправился в рай! С этого пройдохи взяли пример многие ловкачи времен раннего христианства. Они примыкали к последователям Иисуса, но нарочно не крестились, пока не заболеют или не доживут до старости, чтобы одним выстрелом убить двух зайцев: вволю насладиться радостями жизни сей, а после смерти приобщиться к небесному блаженству…
— Нельзя описанный в евангелии случай возводить в правило; бог может и не дать человеку благодати перед смертью. Тот, кто дурно живет, обычно плохо кончает, — пытался я возразить.
— Значит, spiritus ubi vult spirat («Дух дышит, где хочет»). «Кого хочет, милует, а кого хочет, ожесточает»?
Ведь так сказано в Послании к римлянам. Следовательно, бог играет людьми, как сытый кот мышью! «Хочу — к сердцу прижму, хочу — к черту пошлю!» Да ведь это самодурство, и только. Когда ксендз заводит шашни с какой-нибудь дамочкой, он больше всего страшится ее мужа. Он боится также, чтобы о его подвигах не пронюхали святоши-богомолки. Ну, может быть, остерегается подхватить известную болезнь… И уж меньше всего ксендз боится в таких случаях вездесущего всевышнего, не правда ли?
Я молчал, не зная, что ответить.
— Вспомни кого-нибудь из своих постоянных посетителей. Ведь ты не хуже моего знаешь, что к каждой исповеди кающийся является с тем же самым багажом. Если бы каждая исповедь удерживала хоть от одного греха, то спустя некоторое время исповеди стали бы ненужными, ибо человек перестал бы грешить. Но таких чудес что-то не наблюдается. Мало того, у исповеди есть одна, худшая сторона, — продолжал Иокубайтис. — Представь, что государство отменяет все уголовные законы и вместо них провозглашает один-единственный закон, звучащий примерно так: «Все граждане не реже раза в год должны являться в участок и откровенно признаваться дежурному полицейскому во всех преступлениях, присовокупляя слова: «Сожалею о содеянном и твердо обещаю больше так не поступать». При этом государство гарантирует, что полиция будет все хранить в строжайшей тайне и преступников не постигнет кара. Сами верующие назвали бы этот закон поощряющим преступления и до идиотизма глупым. К счастью, никто не издавал такого смехотворного закона, за исключением христианской церкви. Но почему же ни один верующий не осмеливается назвать этот церковный закон глупостью?
Иокубайтис сразил меня этим своим новым парадоксом.
На одной из прогулок Иокубайтис достал из кармана Новый завет и прочел: «И, когда они возлежали и ели, Иисус сказал: истинно говорю вам, один из вас, ядущий со мною, предаст меня. Они опечалились и стали говорить ему, один за другим: не я ли?.. Он же сказал им в ответ: один из двенадцати, обмакивающий со мною в блюдо… Лучше было бы тому человеку не родиться».
— Вот место, которое больше всего нравится мне в священном писании! — воскликнул Антанас. — Буквально шедевр! Эти несколько фраз повергают во прах буквально все нравственное богословие!
Сказать по правде, я уже давно приметил это место, но все избегал поставить точки над «и», старался не думать об этом.
— Кто отвечает за рождение человека? Он сам? В его появлении на свет повинны отец и мать. Но родители только орудие господа, а подлинный создатель человека — бог. Следовательно, слова Христа «Лучше бы тому человеку не родиться» надо понимать так: «Лучше было бы тому человеку, если бы бог не сотворил его». Иначе говоря, Христос, будучи богом, сам признает, что, сотворив апостола Иуду, допустил ошибку. Почему же, признавая это, он не принимает на себя ответственности? Почему за свою вину карает Иуду? Что ты молчишь, Ионас? Всевышнего обвиняет само евангелие, так хоть ты защити господа, если можешь!
Жутко было слушать еретические слова Антанаса, но в то же время интересно!
— Чего стоит перед этими словами Христа все нравственное богословие?! К чему разговоры о свободе воли, кому нужны трактаты «О человеческих действиях», «О справедливости и праве» (разделы нравственного богословия)? «Сын человеческий идет, как писано о нем», «Один из вас предаст меня». Значит, все в мире свершается только по плану, намеченному богом. Так где же она, свобода воли? Ее у человека ничуть не больше, чем у точного часового механизма. Но если часы останавливаются или начинают врать, мы ведь не бьем их, а заводим или отдаем в починку. Так почему же бог за свои собственные капризы или ошибки так жестоко карает человека? Вот еще одно классическое место в евангелии: «На другой день, когда они вышли из Вифании, он взалкал; и, увидев издалека смоковницу, покрытую листьями, пошел, не найдет ли чего на ней; но, придя к ней, ничего не нашел, кроме листьев… И сказал ей Иисус: отныне да не вкушает никто от тебя плода вовек! И слышали то ученики его… Поутру, проходя мимо, увидели, что смоковница засохла до корня». Какая ерунда! Иисус Христос, не найдя на смоковнице плодов, проклял дерево. Бог за свои собственные действия карает не только людей, но и растения! Но ведь за деревьями, кажется, еще ни один, даже самый дубиноголовый, богослов не отважится признать свободу воли. Иисусу почему-то загорелось отведать смоквы именно в то время, когда по плану господа бога полагалось быть только завязям. И вот, не найдя плодов, он проклинает несчастное дерево!