О своем отречении я написал в газеты — пусть все прочтут о моем отречении — совесть моя чиста, мне нечего скрывать от людей. Вскоре со всех концов Советского Союза я стал получать множество писем. В них меня проклинали, одобряли, давали советы и спрашивали совета, делились сомнениями и размышлениями. Я, по мере возможности, старался подробно ответить на каждое письмо. Вскоре вышел фильм «Об этом молчать нельзя», в котором я рассказал всю правду об известных мне обманах, при помощи которых у наивных верующих формируют представления о чудесах и милостях Аллаха.
Материально жизнь моя стала труднее. Зарплата была невелика, а на руках больная жена и трое детей. Вскоре родился и четвертый. Но все материальные тяготы искупались душевным покоем, сознанием того, что я честно зарабатываю свой хлеб, никого при этом не обманывая, что мой опыт многим людям помог отказаться от погони за миражом и употребить свои силы на достижение действительного счастья в этой настоящей, единственной жизни.
Со времени моего отречения прошло двадцать лет. Я ни разу не пожалел ни об обеспеченной жизни, ни о блестящей духовной карьере. Не жалел я об этом даже тогда, когда фанатики устроили на меня покушение. Лежа в больнице, я печалился лишь об одном, — значит, когда-нибудь я что-то сказал так, что эти люди меня не поняли. Потому что я никогда не был и не буду врагом верующих или же искреннего в своем служении богу духовенства. Но в то же время я всегда отрицательно относился к тем, кто служит вере из корыстных соображений, кто идет на заведомый обман верующих.
Я оставил духовную карьеру не ради легкой и красивой жизни. Были в моей жизни и трудные, и сложные, и порой горькие минуты. Но это — честная жизнь, и я горжусь ею. В 1972 году я похоронил свою жену. Потом встретил женщину, с которой создал новую семью. У нее было двое детей от первого брака, у меня — четверо. В 1975 году у нас родился сын Рустам.
Теперь почти все наши дети выросли, стали самостоятельными. И я очень рад, что никто из них не повторил моей ошибки.
Мне довелось жить в разных городах Средней Азии. И везде я старался развести под окнами сад. Вот и сейчас под нашими окнами расцветают вишни. Глядя на них, я часто вспоминаю народную пословицу, в которой сквозь ее религиозную форму проступает издревле присущее народу скептическое отношение к самой сущности религии: «Если ты не посадишь яблоню — Аллах не осыплет тебя яблоками».
РАЗМЫШЛЕНИЕ ТРЕТЬЕ Когда спадает покров святости
Наверное, каждый, кто искал и заблуждался, кто пережил тяжелый, мучительный период разочарования в прежних святынях, придя к пониманию истины, пытается разобраться в своей прежней жизни, в своих ошибках. Покинув путь духовного пастыря, признавшись и себе и людям, что служение Аллаху, стремление к вечной жизни не более чем заблуждение, погоня за миражом, Асилдинов стал считать себя атеистом. И лишь позже, взявшись за изучение философии и других наук, он понял, что снова ошибся, что отрицание бога и религии — это еще не атеизм, что мало признать свои былые заблуждения — их надо объяснить хотя бы самому себе.
Знакомство с материалистической философией, с историей различных религий открыло ему глаза на то, что он раньше либо не замечал, либо привычно обходил стороной, почитая за высшие таинства веры, недоступные пониманию непосвященных.
До сих пор на одной из полок его личной библиотеки стоит Коран. Но Абзалдин видит в нем уже не божественное учение, содержащее все основные истины, а письменный памятник арабской словесности, на протяжении многих веков влиявший на развитие литературы, искусства, духовной жизни народов, исповедовавших ислам.
Многие годы он не только сам верил, но, закончив два медресе, и других учил, что содержание Корана было передано Мухаммеду Аллахом через ангела Джабраила в месяц рамадан, почему этот месяц и считается священным. В ту же «ночь могущества» Мухаммед начал сообщать его людям и продолжал вплоть до самой смерти. Именно речь Аллаха, учили Асилдинова и он учил других, переданная через Джабраила Мухаммеду, а через Мухаммеда людям, записанная сподвижниками Мухаммеда, и есть Коран. И следовательно, каждое слово его священно, ибо принадлежит самому Аллаху. Когда же он стал изучать историю различных религий, то узнал, что Коран, как и другие «священные» книги, имеет сугубо земное происхождение. Более того, есть серьезные основания сомневаться в том, что весь его текст принадлежит Мухаммеду.
Историческими исследованиями доказано, что сам Мухаммед не умел писать. Поэтому изречения, которые он произносил то в нескольких словах, то целыми проповедями, запоминались первыми приверженцами ислама наизусть, а кое-кем из грамотных его последователей записывались на пергаменте, пальмовых листьях и плоских костях. Свои изречения Мухаммед, как свидетельствуют описания очевидцев, произносил в состоянии религиозного исступления, сам глубоко уверенный в том, что действительно передает людям слова Аллаха. В этом, конечно, нет ничего удивительного. Мухаммед был не первым и не последним человеком, уверенным в том, что он передает людям откровения бога. До самой смерти Мухаммеда никто не ставил своей целью запомнить или записать все его изречения. Записывали и запоминали то, что успели, что сильнее поразило или запомнилось, да и то, как уже говорилось, не всегда точно и буквально. Даже личный писец Мухаммеда Зейд ибн Сабит записал лишь часть его изречений. Кроме того, записи не всегда делались со слов самого Мухаммеда. Нередко его высказывания записывались со слов тех, кто, находясь около Мухаммеда, запомнил то или иное изречение.
В 632 году умер Мухаммед. Люди, знавшие большую часть Корана, то есть ближайшие сподвижники Мухаммеда, присоединившиеся к нему еще в Мекке и постоянно находившиеся около него, тоже постепенно уходили из жизни.
Поняв, что текст Корана может быть безвозвратно утрачен, халиф Абу Бекр приказал собрать группу людей, наиболее близко знавших Мухаммеда и наиболее полно помнивших его высказывания. Зейд ибн Сабит записал все, что они помнили, собрал у разных людей все записи, которые удалось ему отыскать, сличил все это со своими записями, дополнил их и таким образом составил первый письменный Коран, получивший название Сухуф.
Сухуф вошел в употребление, но вскоре среди мусульман начались ожесточенные распри, в которых различные группировки отстаивали свои интересы, свой подход к разным проблемам. Все они нередко ссылались на те или иные записанные или выученные наизусть части Корана, нередко отсутствующие в Сухуфе или противоречащие ему. Создавшееся положение грозило не только расколом в лагере мусульман, но и утратой Кораном своего значения и упадком веры. Тогда третий халиф Осман повелел собрать все записи Корана, которые существовали, сличить их с Сухуфом, подготовить окончательную редакцию Корана, а все не вошедшие в него записи сжечь. Новая рукопись Мусхаф была объявлена канонической. Все последующие экземпляры Корана — ее копии.
Ясно, что, составляя Сухуф и сталкиваясь с неизвестными высказываниями Мухаммеда, с теми, что противоречили записям самого Зейда ибн Сабита или же с разными вариантами одного и того же высказывания, составителю Сухуфа пришлось решать, что отбросить, что оставить, и в какой именно редакции. Следовательно, уже сам Сухуф был не только произведением Мухаммеда, но и в какой-то степени запечатлел в себе и следы личности его составителя.
Вполне можно предположить, что халиф Осман не удержался от искушения включить в окончательную редакцию Корана те записи и те их редакции, которые больше соответствовали его политическим интересам в борьбе, шедшей в верхах халифата, личным взглядам на те или иные вопросы, и, наоборот, отбросить те, которые этому противоречили. Трудно исключить и возможность того, что отдельные записи были сделаны и приписаны Мухаммеду теми или иными соперниками в верхушке халифата как козырь в политической борьбе или в борьбе за власть.
Первые четыре копии канонического Корана были записаны куфической разновидностью арабского письма, — в них не было различительных значков, краткие гласные не обозначались, некоторые буквы писались одинаково и т. д. Это давало возможность для различного понимания текста. Споры о составе Корана и о понимании тех или иных выражений продолжались, и лишь к X веку установился однообразно читаемый текст Корана. Уже хотя бы поэтому Коран нельзя признать подлинными «словами Аллаха», как это считают верующие.
Конечно, каждый трезвомыслящий правоверный мусульманин, даже признав правоту историков, может возразить, что хотя кое-что в Коране и наносное, но большая-то его часть — от Аллаха!
Но как тогда отличить, что от Аллаха, а что от человека? Что надо чтить и неукоснительно соблюдать, а что отбросить? Как, например, надо относиться к иноверцам? В одной и той же пятой суре в разных аятах то говорится, что и иудеи и христиане получат наравне с мусульманами право на небесное блаженство, то следует указание, что христиане близки к мусульманам, а иудеев надо ненавидеть, то мусульманам запрещается дружить и с теми и с другими. Какому из этих указаний должен следовать правоверный мусульманин?
Не знающий подлинной истории создания Корана может поступить так, как сочтет нужным сам. Ведь он будет уверен, что в любом из трех вариантов выполняет волю Аллаха. А как быть тому, кто знает эту историю?
Из работ историков следует, что до того, как Мухаммед создал новую религию, Аллах считался племенным богом мекканских курейшитов, что это имя связано своим корнем с общесемитским эл, элоха, а во множественном числе элохим — боги.
Многое в Коране заимствовано из Библии, которая в свою очередь вобрала в себя немало древнеарабских легенд, сказаний и обычаев. Ф. Энгельс писал: «…совершенно ясно, что еврейское так называемое священное писание есть не что иное, как запись древнеарабских религиозных и племенных традиций»