Можете представить, с каким нетерпением ждал этого чуда я, девятилетний парнишка, как истово и горячо молился, как подсчитывал, сколько месяцев, недель, дней осталось до начала благословенной жизни. Да и в молитвенных собраниях накал проповедей и молитв возрастал день ото дня, верующие все более отрешенно относились к своим земным делам и все более сожалеюще и осуждающе поглядывали на своих неверующих соседей. Ведь те еще чему-то радовались, еще суетились в своей греховной жизни, но печать божия уже незримо стояла на каждом из них и страшная погибель ожидала их со дня на день, в тот час, когда они и не ждали ее и не мыслили о ней.
Конечно, точно так же относился к неверующим и я. Это отношение на долгие годы осело в моем сознании устойчивым стереотипом, но в ту пору кое-что чисто по-детски еще пробивалось сквозь костенеющий панцирь активного неприятия всего «безбожного». Помню, как мне жалко было моих учителей — Анания Петровича Бондаря и Александру Ивановну Галай, моих школьных друзей Федю Пугача и Митю Божко. Они были хорошими людьми, и вот им тоже предстояло погибнуть вместе со всеми безбожниками.
Я даже поделился своими размышлениями с одним из старших «братьев», но тот ответил, что все неверующие имеют «инаго духа» — духа лжи и нечестия и что этот дух через тех, кто кажется мне хорошим человеком, хочет погубить мою душу. «Это Сатана, сказал мне старший «брат», принимает образ хорошего человека, а внутри этот человек полон всякой неправды». И привел выдержку из 139-го псалма Давида: «Они злое мыслят в сердце, всякий день ополчаются на брань, изощряют язык свой, как змея; яд аспида под устами их». И добавил, что Иаков в своем послании говорит: «Не обманывайтесь, братия мои возлюбленные. Всякое даяние доброе и всякий дар совершенный нисходит свыше, от отца светов…» Таким образом, закончил старший «брат», доброта неверующего — это лишь приманка Сатаны, охотящегося за праведными душами.
Я не мог не поверить взрослому и гораздо более опытному единоверцу. Но поверив… в душе не согласился с ним, что под языком моих любимых учителей и школьных друзей «яд аспида». Наоборот, я решил, что хотя они и «сатанинского духа», но благодаря своим душевным качествам постепенно приближаются к богу. И будет очень жаль, если их постигнет участь остальных неверующих. Я даже попытался исправить эту явную, на мой взгляд, несправедливость. Конечно, к учителям с таким разговором я подойти не осмелился, но своих друзей изо всех сил старался обратить в веру. Насколько я понимаю, это была моя первая, неосознанная, но искренняя попытка миссионерства.
Приближалась весна и вместе с нею наш «исход в обетованную землю». Верующие ожидали его уже со дня на день, каждый вечер до глубокой ночи проводили в молитвах, но, чем более неистовыми и страстными становились их молитвы, тем более сдержанно вели себя наши проповедники. И вот однажды, уже весной, они объявили, что надо сеять рожь, так как велико долготерпение всевышнего к народу своему избранному, в сердце своем еще привязанному к земному богатству и потому не созревшему еще для «земли обетованной»! Сообщение это вызвало у моих единоверцев и разочарование, и раскаяние в разных мелких прегрешениях, и новый приступ неприязни к окружающей жизни, с которой они совсем уж было распрощались. Лично я после этого случая еще больше ограничил свое общение с неверующими, чтобы следующий раз наверняка остаться в числе «избранного христова народа».
Все свое свободное время я проводил в обществе детей наших единоверцев. Мы разучивали религиозные гимны и стихи, которые потом пели или декламировали перед взрослыми на призывных собраниях. Старшие «братья» и «сестры» хвалили нас за усердие, за то, что помним и чтим Христа распятого, и для нас эти похвалы были приятнее и значительнее, чем школьные пятерки.
В ту пору я уже знал от матери, от взрослых единоверцев, что наше учение — единственное истинное учение Христа, что есть и другие верующие, например баптисты, православные, но все они либо неправильно понимают учение Христа, либо еще не достигли столь глубокого его понимания, как мы — христиане веры евангельской, что самое убедительное свидетельство нашей избранности — обладание святыми дарами — иноговорения, пророчества и чудотворения. И я почти наизусть помнил вторую главу из «Деяний апостолов», особенно начало ее, которым проповедники обосновывали истинность нашей веры: «При наступлении дня Пятидесятницы все они были единодушно вместе. И внезапно сделался шум с неба, как бы от несущегося сильного ветра, и наполнил весь дом, где они находились. И явились им разделяющиеся языки, как бы огненные, и почили по одному на каждом из них. И исполнились все духа святаго, и начали говорить на иных языках, как дух давал им провещевать».
Цитируя эти строки, проповедники всегда добавляли, что сошествие духа святого было предсказано Христом в Евангелии от Марка в главе 16: «Уверовавших же будут сопровождать сии знамения: именем моим будут изгонять бесов; будут говорить новыми языками; будут брать змей; и если что смертоносное выпьют, не повредит им; возложат руки на больных, и они будут здоровы».
Особенно часто в проповедях о дарах духовных проповедники ссылались на первое послание апостола Павла к Коринфянам, на 12–14 главы. Но, как я узнал позднее, выбирали из этих глав только отдельные, всегда одни и те же места. Дело в том, что многие высказывания апостола Павла можно повернуть против иноговорения, что и делали в диспутах с пятидесятниками приверженцы других христианских направлений. Кстати, это одна из причин того, что многие общины свели в своей практике иноговорения к минимуму.
Но тогда я еще не знал о критике иноговорений и о ее аргументации и слова старших «братьев» воспринимал как абсолютную истину.
Окончив восьмой класс, я уехал в Донецк, где у нас были родственники, и поступил в ремесленное училище. Я знал, что там большая община наших единоверцев, и не сомневался, что братья по вере помогут мне на первых порах. Так оно и оказалось. В общине меня приняли, как в родной семье, включили в молодежную группу. Чувство благодарности к донецким единоверцам еще больше укрепило мою религиозность. Особенно интересовало меня, как решается в христианстве проблема любви Христа. Я делал выписки из Нового завета, советовался со старшими «братьями», интересовался богословской литературой на эту тему; мое увлечение всячески поощрялось. Когда мне исполнилось восемнадцать, вместе с целой группой молодежи я принял крещение в пруду неподалеку от поселка Буденновка.
Вскоре я был крещен «духом святым», «усыновлен богом» и вошел в число «жителей небесного города — Нового Иерусалима». Вместе с другими со слезами на глазах я пел: «…здесь на земле погибнет все, а там наследие мое, а там наследие мое, хочу домой к Иисусу».
В ремесленном училище на мою религиозность никто не обращал внимания. Правда, и я своей верой не бравировал, но и не считал нужным таить ее. Просто, насколько я теперь понимаю, наши педагоги считали, что учеба — это одно, а мои взгляды — это совсем другое.
Все свободное время мы, молодежь общины, посвящали изучению Библии. Каждый вечер мы ехали куда-нибудь в окрестности Донецка, в соседние села или поселки— к своим единоверцам. Нас всегда встречали как дорогих гостей. Начинались оживленные беседы, пение. На «огонек» заходили соседи и родственники хозяев, местная молодежь. Песни обычно вызывали интерес. «Что это вы за песни поете? Мы таких не знаем», — говорили нам. «А это мы Христа проповедуем». Заходил разговор о нашей вере. Насколько я помню, богословские проблемы и высокие материи мало интересовали наших собеседников. Смысл их был обычно сугубо практическим.
А что дает ваша вера? — чаще всего спрашивали нас. И как ни были мы молоды, но уже прекрасно понимали, кому и как надо отвечать. Девушке мы говорили, что если она примет крещение и выйдет замуж за «брата» по вере, то муж никогда не изменит ей и не бросит ее. Юношам говорили то же самое о наших девушках. Но, кроме того, предварительно выяснив, чем он увлекается, предлагали использовать его способности на благо общины. Если он увлекался пением — ему советовали вступить в наш молодежный хор, если он играл на каком-нибудь инструменте — рекомендовали посещать спевки хора, если сочинял музыку или стихи — выступить с ними и т. д. Пожилому человеку мы обещали, что не только верующие дети, но и «братья» и «сестры» по вере никогда не оставят его в беде, будут с любовью ухаживать даже при самой тяжелой и длительной болезни, в любую минуту поддержат его и духовно и материально.
Мы понимали, что для этих людей, никогда вплотную не сталкивавшихся с религией и по своему развитию еще не способных воспринимать тонкости нашего вероучения, в первую очередь важна именно практическая, житейская разница между нашей верой и их безверием. И если этой практической разницы они не уловят, то сочтут нашу веру просто чудачеством. Привыкнув в своей повседневной жизни руководствоваться исключительно реальным смыслом любого шага, любого поступка, любого явления, они и религию мерили той же мерой.
Сейчас я вспоминаю эти поездки с чувством неловкости за свой былой пыл, за ту горячность, с которой отстаивал преимущества религиозной морали и праведность жизни верующих. За долгие годы проповеднической деятельности и руководства верующими я убедился, что религиозная мораль не только не способна удержать человека от недостойных поступков, но зачастую еще и оправдывает их. Немало доказательств тому хранит моя память, но это уже память зрелого, прожившего сложную жизнь человека, а не пылкого, восторженного юноши, считающего лишь себя и своих единоверцев обладателями истины, причем истины окончательной. Конечно, многого я тогда еще не знал и не мог знать, но даже те факты из жизни моих единоверцев, которые становились известны мне и которые способны были заставить задуматься зрелого человека, я либо просто игнорировал, либо истолковывал в удобном для моих взглядов свете.
Никакого серьезного отпора во время таких миссионерских поездок мы не встречали. Бывало, что с нами не соглашались, спорили. Однако людям, даже обладавшим жизненным опытом, но не искушенным ни в предмете спора, ни в приемах полемики, трудно было что-либо противопоставить нашим аргументам, давно уже отточенным в десятках подобных споров. Зато некоторые заинтересовывались нашей верой, и с ними начинали встречаться старшие «братья» и «сестры», имевшие уже опыт обращения в веру «заблудших душ».