сяч лет царствования на земле греха и смерти Иегова послал на землю его первого духовного сына Иисуса Христа, который своей смертью искупил грехи человечества и дал людям новый закон. Однако после воскресения и вознесения Христа люди вновь подпали под власть Сатаны. Но Иегова, предвидя это, запланировал второе пришествие Христа, в образе духовного существа. В 1914 году Сатана со всеми своими силами был сброшен на землю Магог, и на небе установилось царство божие. Христос уже незримо присутствует среди нас, готовя все к армагеддону — решающей битве между Иеговой и Сатаной, которая должна произойти по истечении шести тысяч лет от сотворения Адама. Начнется армагеддон великими смущениями между сатанинскими правительствами, одни государства пойдут войной на другие, пока наконец не начнется главная битва — между Иеговой, его ангелами и свидетелями, с одной стороны, и Сатаной, его демонами и земными сатанистами — с другой. В результате этой битвы все фальшивые религии, все видимые политические организации и все их приверженцы погибнут, Сатана и демоны будут сброшены в бездну, опечатаны божьей печатью, а на земле воцарится тысячелетнее царство Христово, в которое попадут только библейские праведники и свидетели Иеговы!
Тут Стадничук умолк и опять внимательно, пристально посмотрел на меня. Конечно, я не уверовал тут же в его бога Иегову, но слова о том, что Христос уже находится среди нас и что тысячелетнее царство божие будет не на небе, а на земле, произвели на меня впечатление. Хотя я и сомневался в истинности библейского описания сотворения мира, в первом и втором пришествии Христа, но твердо отрицать все это не мог. Даже допуская возможность пришествия Христа, я, естественно, относился к нему как к очень далекому и маловероятному событию, имеющему для меня чисто умозрительное значение. А тут вдруг говорят, что второе пришествие уже наступило и что Христос уже среди нас! Это было чревато чисто практическими и, может быть, немедленными переменами обстоятельств жизни и, следовательно, требовало каких-то практических действий…
— Ты посмотри вокруг, Паша, — поддержал отца Иван после короткой паузы, — ведь вот они, все признаки начала армагеддона! Вон сколько государств восстало друг на друга! Посмотри, что творится в мире! Ведь это же и есть начало конца времени!
Стадничук-старший взял с этажерки стопку замусоленных тетрадей, выбрал одну, полистал и, видимо, найдя то, что искал, торжественно прочитал:
— «Было ли бы это согласовано с Библией, если бы свидетели Иеговы вступали в брак сейчас и рожали детей? Нет, находим ответ в священном писании…» А почему, как ты думаешь, Паша, священное писание не советует сейчас вступать в брак? — спросил он.
Я только молча пожал плечами.
— А вот почему… — Он отыскал глазами то место, на котором прервал чтение: — «Лучше бы свидетелям Иеговы подождать несколько лет, пока пронесется огненная буря армагеддона». Это, Павлик, говорит посланник божий, равный Иисусу Христу! А уж ему ли не знать таких вещей!
Разговор затянулся чуть ли не заполночь. Говорили в основном Иван и его отец, а я лишь изредка задавал вопросы. На прощание девчата сонными голосами снова спели несколько псалмов…
После этого разговора я зачастил к Стадничукам. Когда я слушал Ивана и его отца, мне вроде бы все было ясно в их вере. Но стоило остаться одному, как я обнаруживал в их учении множество неясностей, и сомнения начинали мучить меня. С одной стороны, я уже боялся потерять жизнь вечную и представлял себе, как вся наша семья погибает в ужасном армагеддоне, а с другой — мне инстинктивно было неприятно ощущать над собой еще одну власть, к тому же столь всеобъемлющую и могущественную. Очевидно, сказывалось и мое прежнее неприязненное отношение к православию и к урокам «закона божьего».
Возможно, мой привычный скептицизм и одержал бы верх, если бы не одно обстоятельство, не имевшее никакого отношения к учению свидетелей Иеговы. Дело в том, что мне очень нравилась сестра Ивана. Я, конечно, и раньше был с ней знаком, жили-то ведь в одном селе, неподалеку, но в тот вечер, когда Стадничук впервые рассказал мне о своей вере, она показалась мне совсем иной, необычной какой-то. И теперь я то и дело ловил себя на том, что думаю о ней. И, конечно, не мог удержаться от посещений Стадничуков. Но не мог же я признаться, что хожу к ним из-за того, что влюбился! И я читал Библию, чтобы найти какие-то аргументы и вопросы во время разговора о их вере. Но чем больше я спорил, тем больше начинал верить в истинность их учения. А однажды отец Ивана сказал мне, что зря я пытаюсь понять учение свидетелей Иеговы только по Библии. Он дал мне несколько замусоленных, переписанных от руки тетрадок и сказал, что полезнее полчаса почитать, что пишут старшие, опытные «братья», помазанники божьи, чем целый год изучать Библию.
Поначалу, помню, у меня от этих трудов возникло странное ощущение. Их язык и стиль резко отличались от библейского. Но была в них и какая-то убеждающая сила, которую я преодолеть не мог. Душой я еще сопротивлялся, а умом понимал — все у них в учении правильно, все так и есть и будет, как они пишут… Теперь я ходил к Стадничукам не только из-за своей влюбленности. Я все глубже и глубже вникал в учение свидетелей Иеговы, встречался и беседовал с другими его приверженцами.
Так прошел год, другой… Уже вернулась и ушла далеко на запад Красная Армия, уже отпраздновали праздник Победы, но для меня и для моих новых единоверцев это были не столько праздники, сколько очередные приметы приближения армагеддона.
В 1946 году вместе с группой других молодых односельчан я принял крещение. К этому времени я уже обратил в свою новую веру всю нашу семью, ибо одна лишь вера в Иегову не дает спасения, как поучали нас старшие «братья». Только возвещатели царства божьего переживут армагеддон и войдут в Новый Мир.
Готовя меня к крещению, старшие «братья» разъяснили мне, что, принимая его, я тем самым отрекаюсь от собственной воли и от власти сатанинского мира, признавая впредь лишь власть Иеговы и исполняя только его волю, которую будут мне возвещать старшие «братья». И я старался добросовестно выполнять все их задания и указания. Но ничего особенного, кроме посещения собраний своего кружка, на которых изучали журналы, брошюры и книги, размноженные рукописным способом, да возвещения при удобных случаях о Иегове и армагеддоне от меня никто не требовал. Как я понял позднее, старшие «братья», очевидно, хотели посмотреть, как я пройду испытание куда более серьезное и суровое, чем крещение. Но я в ту пору, стараясь отстраниться от всего мирского, сатанинского, как-то даже и не думал о том, что вскоре мне предстоит серьезный экзамен…
Гром грянул, как всегда, неожиданно, в виде маленькой серой бумажки со словом «повестка» и штампом военкомата. Я растерялся, бросился за советом к старшему «брату» — «слуге» кружка. Тот развел руками:
— Ты же принял крещение, то есть дал обет признавать власть лишь бога и исполнять только его волю!
— Да ведь… посадить могут… — возразил я в полном замешательстве.
— Христос на распятие пошел во искупление грехов человечества, — сурово ответил мне старший «брат», — а ты тюрьмы испугался! Да и не посадят тебя в тюрьму, пошлют куда-нибудь работать. А работать везде надо — что здесь, что где-нибудь в другом месте. Если вручил себя божьей воле — ничего не бойся! Если же страх перед Сатаной сильнее в тебе, чем стремление к вечной жизни, — иди, подпадай под власть Сатаны и погибай вместе с ним…
Одним словом, суровую получил я отповедь от старшего «брата»…
Долго я мучился, не зная, как поступить. И с законом в конфликт мне не хотелось вступать, и потерять жизнь вечную и погибнуть в пламени армагеддона я тоже боялся. Но деться было некуда, надо было принимать какое-то решение… И я заявил, что в армию не пойду, что моя вера это запрещает, а законы божьи для меня превыше законов людских. Со мной беседовали, меня уговаривали, но, приняв решение, я твердо стоял на своем. Я видел, что многие односельчане, и в том числе друзья отца, стали относиться ко мне неприязненно. Но «братья» по вере поддерживали меня, как могли, и во мне крепло убеждение, что я поступил правильно, что вера должна быть превыше всего.
Потом был суд… В тюрьму меня, как и предсказывал старший «брат», не посадили, а отправили в Алтайский край на сельскохозяйственные работы.
Помню, как тянулся на восток наш эшелон. Недавно закончилась война, и поезда еще ходили медленно. Мимо окон проплывали разрушенные города, разоренные войной села и деревни. Черными глыбами торчали остовы обгорелых, искореженных танков.
Мне вдруг вспомнился 1941 год, проводы отца, и я подумал, что где-то в этих бескрайних украинских степях его могила. Только теперь, когда день за днем перед моими глазами проходила огромная, разоренная войной и придавленная недавним горем, едва начавшая вставать из руин страна, я вдруг осознал гигантские масштабы минувшей войны, понял, сколько мужества, героизма, титанических усилий всего народа и человеческих жизней потребовалось, чтобы повернуть ее вспять и отогнать туда, откуда она обрушилась на нашу землю. Я почувствовал гордость за своего отца, и… стыд за себя. Отец, у которого оставались во вражеском тылу жена и четверо детей, честно выполнил свой долг перед Родиной, отдал свою жизнь во имя жизни своих соотечественников, а я, здоровый парень, отказался отслужить в армии в мирное время, испугался армагеддона… И до того мне стало горько, что я чуть не разрыдался. Но я тут же постарался взять себя в руки и стал убеждать себя, что все это мне внушает Сатана, чтобы отвратить от Иеговы. Я сосредоточился и начал молиться про себя. Постепенно горечь отступила, я вновь почувствовал себя собранным и готовым к испытаниям за веру.
Этот, казалось бы, мимолетный случай сильно подействовал на меня. Теперь в минуты грусти, душевной слабости или каких-то трудностей я всегда сосредоточивался и молился до тех пор, пока не начинал чувствовать себя собранным и окрепшим. Это продолжалось все те годы, что я был верным слугой Иеговы, и я всегда был уверен, что это не кто иной, как сам бог, услышав мою молитву, наставляет и укрепляет меня своей волей. И лишь через три десятка лет я узнал о существовании аутотренинга и о том, что мои молитвы были всего лишь своеобразной формой его, что бог тут ни при чем, что дело в психике человека, которую он сам во время аутотренинга настраивает самовнушением.